Убийство в антракте - Безымянный Владимир (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Немногочисленная охрана у офиса новой демократической партии пропустила Гудина без всяких расспросов. Кого следовало, здесь знали в лицо. Кабинет генерала отличался почти казарменной скупостью интерьера. Михаил Степанович вспомнил заметку в местной газете, где говорилось о том, что бывший генерал продал с аукциона доставшуюся от предшественников дорогую мебель, а деньги передал в Фонд помощи беженцам — жертвам межнациональных конфликтов.
— Приветствую, Федор Ксенофонтович! Небогатые у тебя апартаменты, прямо скажем.
Приятели тепло пожали руки.
Уже разуверившийся в коммунистической доктрине, Гудин, однако, не спешил покидать партию, подобно многочисленным перебежчикам, почувствовавшим, куда ветер дует. Однако подчас не мог обойтись без помощи Ветлугина и кое-кого из его команды. Вот и теперь привела его сюда нужда.
— Да, Миша, история, конечно, — не приведи Господь. Наследнички! Иной раз и задумаешься — а стоило ли вообще огород городить? Я в отставке уже года три, но пока еще есть с кем потолковать. Госбезопасность одним хороша — консерватизмом, что, иначе говоря, означает верность принципам. Насколько они справедливы — это другой вопрос, по крайней мере, я публично заявил об их демократичности. Конечно, многие вчерашние коллеги отвернулись от меня, но далеко не все... Так как бишь его фамилия?
— Шутишь, Федор?
— Шучу. Кронов Александр Юрьевич. Год рождения и статья обвинения тоже помню. С этим ничего не поделаешь — профессия. Хорошо, постараюсь как можно быстрее выяснить по своим каналам, что там с Кроновым, а потом, если парня действительно гробят, воспользуемся гласностью. Хуже не бывает, когда старательному следователю до зарезу требуется раскрыть что-нибудь. При излишке рвения случается, что совесть помалкивает. А дочку успокой. Если парень невиновен...
— Да какой он ей парень? Кого ты в зятья мне прочишь — алиментщика занюханного?
— Насчет зятьев сам разбирайся, но если Кронова к стенке гнут впустую, надо спасать. Будь он трижды алиментщик. А с Олей я сам переговорю. Пришли-ка ты ее, наверное, ко мне, возможно, какие-то детали всплывут.
— Думаешь, я не договариваю? Или она тебе выложит то, в чем отцу не открылась?
— Мишуня, ты так и останешься навеки записным оратором. А я привык действовать. Оброненная твоей Олей крупица информации должна быть подобрана профессионалом. Выбирай: либо ты меня слушаешь, либо занимайся всем этим делом сам.
— Что я в этом понимаю, Федор! У меня нет опыта общения с убийцами.
— Что еще совершенно не доказано.
— Меня лично устраивает любой результат. Только бы с этим наконец покончить.
— А меня интересует только правда. За «любым» результатом тебе следовало к Мохначу обращаться. Глядишь — через полгодика и расшлепали бы непрестижного зятька.
— И давно, Федор, ты таким гуманистом стал?
— А я им и был. Нет на мне душ, невинно загубленных. И если кто и отбывает срок из-за моей ошибки, то не по моей злой воле, а вследствие нашей дерьмовой политики. Я не палач, Миша, я солдат, и профессиональных навыков еще не растерял.
— Да, хватка у тебя бульдожья. Поглядел я на предвыборную кампанию.
— Что ж, проиграл, но честно. Словом, присылай завтра с утра Ольгу ко мне. Только не вези ее на своей служебной. Пусть своим ходом девочка добирается. Незачем нам шум вокруг этого дела поднимать.
Впервые со дня трагических событий в Доме офицеров Оля Гудина спала спокойно. В разговоре с отцом блеснула надежда, она испытала опустошающее облегчение и забылась.
Проснулась рано. Ждала приближения условленного часа в постели, затем поднялась, привела себя в порядок. Не могла заставить себя проглотить ни крошки. Отец спозаранку, как всегда, уехал на работу. Молча проскользнула мимо Марии Петровны, хлопнула дверью. Пронеслась мимо вахтера в парадном, толкнула вращающуюся дверь, едва не сбив с ног импозантного мужчину в светло-сером плаще.
Этого соседа Оля знала только в лицо, ей и не приходило в голову поинтересоваться, как его зовут, чем он занимается. Ну что особенного — человек каждый год меняет машину, у каждого свои странности. Это не повод для любопытства.
— Куда спешит очаровательная соседка? Если в сторону Молчановки — могу подбросить.
К удивлению Оли, действительно, оказалось по пути. В дороге она молчала, погруженная в свои мысли, не навязывался с разговорами и водитель. Солидный «форд» вел легко, лишь изредка отпуская короткие замечания, из которых можно было заключить, что Евгений Павлович связан по работе со сферой «Интуриста». Подробностями Оля не интересовалась, а комплимент, отпущенный на прощание водителем, и вовсе пропустила мимо ушей.
Высадив девушку возле особняка Демократической партии, Евгений Павлович двинулся дальше, очевидно, по своим интуристовским делам.
— А, Оленька! Давно не виделись. Мы стареем, красота цветет. Позабыли вы меня с Михаилом Степановичем. Что мама? Надобно ей привет и приглашение через тебя передать. Знаю я Михаила: в своей суете все перезабудет. Ну, рад, рад тебя видеть. Однако пора и к делу.
— Отец вам говорил, Федор Ксенофонтович...
— Именно. Вот поэтому я и хочу, чтобы ты сама все рассказала.
— Не он это. Я Саше верю. А с женитьбой его — это совсем другая история...
— Ну, я и сам, положим, по второму кругу. В свое время из-за этого чуть в капитанах не застрял. Ведомство у нас строгое. Как говорится — не судите... А в нашем случае до суда еще путь очень-очень долгий. Я со вчерашнего дня кое-что разузнал. Дело ведет неплохой следователь, честный, в принципе, парень. Но в милиции на нас смотрят косо, поэтому тех сведений, что мне необходимы, у них не получить. Многое должна прояснить именно ты. И — никаких умолчаний, ответ может крыться даже в каком-то оттенке ваших отношений. Если я правильно понимаю, тебя сейчас волнует скорее не то, чтобы убийцу нашли, а чтобы твоего парня выпустили?
— Федор Ксенофонтович! Я же не защищаю убийцу. Но это не мог быть Саша. Мне неприятно это говорить, но мне показалось, что свою Нину он и не переставал любить. Я всегда чувствовала в наших отношениях какую-то раздвоенность.
— Вот с этого и начнем.
Яркий луч фонаря бил в глаза. Сквозь прорехи изодранной пижамы просвечивало исхудалое тело. Лихорадило, Кронов конвульсивно вздрагивал, мелкая дрожь не унималась. Медленно ступая, приблизился надзиратель.
— Живой? — тяжелый сапог воткнулся в спину. — Встать!
Напрягая остатки сил, слегка приподнялся. Тем же сапогом санитар направил узника к выходу.
— Хорош дрыхнуть. Пошел. Подфартило тебе, оклемаешься...
И действительно: тренированный организм взял свое. К организаторам бунта следствие Кронова не причислило, так что его на время оставили в покое, и, невзирая на транквилизаторы, он пошел на поправку.
Палата, куда он попал, оказалась куда круче прежней. Ее обитатели вызывали скорее жалость, чем симпатию. Но общаться с ними так или иначе приходилось, хотя реакцию соседей трудно было бы признать адекватной. Большинство из них были бесповоротно сломлены, психика дала такие трещины, которые невозможно ни залечить, ни загладить.
Вцепившись в спинку койки, морщинистый доходяга пытался освободиться от невидимого врага. Двое следопытов под нарами были увлечены загадочной охотой. Притаившись в засаде, один из них с воплем бросался на свою жертву. Настигнув призрачную дичь, он с победным кличем уползал в свое логово.
Многие из них были людьми совсем недавно. Еще неделю (казалось — вечность) назад, встречая во время вывода на прогулку этого кудрявого юношу, Кронов видел огоньки юмора и здравого рассудка в его глазах. Теперь же он был занят истреблением одному ему видимых жучков. Невыразимо страдал от их укусов, разрывая на себе одежду, катался по полу, взывая о помощи, но она не приходила. Кусая руки, слизывал кровь, лохмотья одежды покрывались свежими алыми пятнами, вырывал целые пряди русых волос, что требовало больших усилий. Внезапно он согнулся и с нечеловеческим криком выпрямился:
