Адвокат под гипнозом - Борохова Наталья Евгеньевна (чтение книг txt) 📗
Девушка вынуждена была согласиться.
– Так чем отличается психиатр от психолога? – спросил он сам себя и тут же ответил. – Пациенту, жалующемуся на бессонницу, психиатр выпишет реланиум, а психолог посоветует считать овец.
Тут они рассмеялись оба. Кристина почувствовала себя очень уютно, по-домашнему, как за чашкой чая со школьным приятелем. Ей даже захотелось, сбросив туфли, забраться с ногами в кресло, как она всегда делала дома. Но, вовремя вспомнив, что находится на приеме у специалиста, она одернула себя и задала новый вопрос.
– Так кто они, ваши пациенты?
– О! Самые разные люди, – улыбнулся Левицкий. – Я привык их делить на три группы. Условно, конечно. Итак, группа «А». Это те, кто ничем не болеет и приходит к психотерапевту, следуя веяниям моды. Уважающему себя человеку принято иметь личного парикмахера, врача, адвоката и человека, которому можно бесконечно жаловаться на свои проблемы. Вы знаете, что такое «сидеть на психологической игле»?
– Скорее всего, речь идет о какой-то зависимости, – догадалась Кристина.
– Совершенно верно, – согласился он. – Была у меня пациентка, которая мучительно пережила развод с мужем. С божьей помощью мы выкарабкались из того жуткого состояния, в котором она пребывала. Она излечилась, но потребность ходить в мой кабинет у нее осталась. Теперь она советуется со мной по любому поводу. Какой цвет машины выбрать? Куда лучше поехать отдыхать? Ей такое общение дает некое ощущение стабильности и комфорта. Понятно, что я иду ей навстречу.
– Кто же попал в две другие категории? – с интересом спросила посетительница.
– Категория «В», – продолжил лекцию психотерапевт. – Это реальные, а не мнимые больные. У них есть проблемы, они серьезны, но при должном лечении вероятность выздоровления практически сто процентов. Ну, и категория «С»…
– Психи, – подсказала ему Кристина.
– Я бы не стал называть их таким образом, – корректно возразил доктор. – Это больные, как правило, несчастные люди, имеющие серьезные патологии в психической сфере. Иногда они ведут себя вполне адекватно, так что окружающие даже не догадываются об их нездоровье. Порой они способны на малообъяснимые поступки. В эту группу я занес также людей, не сделавших свой выбор между жизнью и смертью, находящихся в состоянии серьезного психологического надлома.
– Простите, доктор, – внезапно став серьезной, спросила Кристина. – Мой отец… он…
– Я его отнес к группе риска, – ей в тон ответил Левицкий. – Он не был невменяемым, как пыталась доказать в суде ваш адвокат. Но у меня были основания опасаться за его жизнь и здоровье.
– Ну а меня, доктор, в какую из групп вы запишете? – спросила она так, словно речь шла о группе инвалидности.
– Это деление весьма условно, – напомнил ей Игорь Всеволодович. – Вы не «А» и не «С», вы – среднее между ними, симпатичный здоровый человек, которого жизнь испытывает на прочность. Вы пережили серьезные испытания, но я готов ручаться, что ваше душевное состояние – это балансирование между настоящим и прошлым. Сила молодости тянет вас вперед, заставляет бороться и жить дальше. Но прошлое еще крепко держит вас в своих объятиях, заставляя вновь и вновь обращаться к тому, что уже пережито. Пока вы не ослабите эту железную хватку и не отпустите то, чего уже не исправить, вы не сможете почувствовать себя свободной и счастливой.
– Значит, мне нужно лечение? – удивилась она.
– Давайте назовем это другим образом, – предложил он. – Вы нуждаетесь в общении, но не в таком, которое вам может предоставить мачеха. Вам нужны силы, которые я вам и помогу обрести. Надеюсь, мы теперь оставим в покое моих бедных пациентов и немного поговорим о вас…
Глава 5
А что Кристина могла сказать о себе?
После того когда она узнала, что не приходится дочерью Деду Морозу, ее не постигло жестокое разочарование. Ее отец был серьезным ученым, и этим следовало гордиться. Известный в широких научных кругах профессор Каменев, несмотря на все свои регалии, в жизни оставался существом мягким и податливым, эдаким большим ребенком, за которым требовался особый уход. Он постоянно терял шапки и перчатки, а если Наина не ставила перед его носом тарелку ароматного борща, довольствовался хлебом, таская куски тайком, словно первоклассник, и посыпая их крупной солью. Он никогда не помнил дни рождения домочадцев, да, откровенно говоря, постоянно путался и в собственном возрасте. Получив подарок к какому-либо торжеству, он долго разглядывал его, не понимая, что следует с ним делать.
Однажды Наина, пытаясь приобщить мужа к воспитательному процессу дочери, отправила его на родительское собрание в школу, написав на бумажке номер кабинета. Профессор честно просидел положенные два часа, прежде чем выяснилось, что родительское собрание класса, где училась Кристина, проходило в актовом зале. В решении задач по физике и математике от него тоже не было никакого проку. Он сразу же выдавал ответ, минуя, как компьютер, все промежуточные операции. Игнорируя недовольную мину дочери, он повторял: «Это же элементарно!» и удалялся в свой кабинет.
Кристина не обижалась на невнимательность отца. Напротив, она мечтала, что, когда вырастет, станет его помощницей. Но не такой, как мама. Наина была для профессора кем-то вроде няньки. Она заботилась о том, чтобы муж был сыт, обут и одет, но абсолютно ничего не понимала в его опытах. Девочка же грезила, как они вместе начнут появляться на научных симпозиумах, где отец ее представит своим коллегам ученым, говоря: «Это моя дочь!» В его голосе будет звучать гордость, а когда она поднимется на трибуну делать доклад, он, конечно же, будет сидеть в первом ряду и поддерживать ее своим присутствием и доброй улыбкой.
Однако ее ожидания были далеки от реальности. Заходя в кабинет, она видела его изумленный взгляд и слышала неизменное: «Ступай, детка! Мне еще нужно поработать». По физике у нее была твердая тройка, что безмерно удивляло ее учителей. «М-да! – услышала она однажды реплику одного из них, обсуждающего успехи профессорской дочери в учительской. – Правду говорят, природа на детях отдыхает». Ей было обидно, но вдвойне обидней было осознание того, что отцу нет до этого никакого дела.
Каменев не заметил того, как его девочка подросла и из долговязого подростка превратилась в миловидную девушку, на которую стали обращать внимание молодые люди. Пожалуй, Кристину трудно назвать красавицей в классическом понимании этого слова, но в ее глазах был свет, а в походке легкость. Белокурые волосы непослушными локонами падали на плечи, а фигурка казалась такой воздушной, что она без труда могла станцевать даже на барабане.
В один из жарких майских дней она со школьным другом сидела в гостиной, беззаботно болтая о каких-то пустяках, когда на пороге появился профессор Каменев. Вопреки обыкновению, он не прошел сразу же в свой кабинет, адресуя домашним торопливое приветствие, а встал посередине комнаты, пристально глядя на дочь. Казалось, он видит ее после долгой разлуки.
– Значит, выросла, – то ли спросил, то ли констатировал он.
Кристина почувствовала себя неловко и на всякий случай поправила лямки легкомысленной майки, в которую была одета.
– Сколько лет? – продолжил он, экзаменуя ее строгим взглядом.
– Э… семнадцать, папа, – проговорила она с запинкой, едва не забыв на самом деле, сколько ей лет.
Вопросы были такими неожиданными, что даже Наина застряла на пороге с кухонным полотенцем в руках.
«Сейчас он предложит мне поехать с ним на конференцию или познакомит со своими коллегами. А может, даст мне работу на своей кафедре?» – фантазировала девушка.
Но профессор перевел тяжелый взгляд на ее приятеля, который съежился так, что стал похож на воробья. После недолгой паузы ученый изрек: «В твои годы я думал об университете» и растворился в полумраке кабинета, оставив присутствующих с неясным чувством какой-то вины.
Кристина поступила на филологический факультет. Узнав об этом, Каменев вопросительно взглянул на Наину. «Девочка будет изучать там язык, – пояснила жена. – Ну, литература. Стихи». – «А-а, стихи», – глубокомысленно произнес он. Девушка могла поклясться, что профессор не помнил на память ни одного стихотворения…
