Комната старинных ключей - Михалкова Елена Ивановна (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Ковальский обронил, что Василий уважает хурму – и вот пожалуйста: в холодильнике под нее отведен целый ящик.
Собственноручно начистила серебро, не доверив такое ответственное дело домработницам. Наткнулась в комоде на забытые столетние скатерти с вышивкой – рухлядь рухлядью! – и не поленилась, отыскала женщину-вышивальщицу и уговорила Анжея заплатить приличные деньги, чтобы та восстановила рисунок. Ковальский ворчал ровно до той минуты, пока не увидел скатерть на столе. Нежнейшие розы вышиты гладью на фоне тонких веточек.
– Вы ведь любите розы, правда? – робко спросила Полина, пока он восхищенно рассматривал скатерть.
Да, дитя мое. И розы, и само прикосновение к выпуклому шелковистому рисунку, словно и впрямь под пальцами цветочный бутон, и слабый запах накрахмаленной ткани. Даже обветшалость не портила эту вещь.
Но вслух Анжей ничего этого не сказал. Суховато поблагодарил одним кивком и уронил: «Умница». Но малышка и этому обрадовалась: расцвела, как тот бутон, и щеки вспыхнули алым цветом.
Ковальский давно заметил, что на похвалу она отзывается как собака, которой мало достается хозяйской любви. Одно доброе слово – и девочка выглядит счастливой. Но хвалил ее редко. Не хватало еще, чтобы она привязалась к нему! Пока это всего лишь разговор с собственной совестью. Он должен чувствовать себя вправе в любой момент уволить ее.
Пока она то удивляла, то веселила его. С виду – пигалица-пигалицей, нацепившая для важности очки. Всех боится: и его, и водителя. От портретов в галерее шарахается (впрочем, они там для того и повешены). Вздрагивает от громких звуков – нервишки-то никуда не годятся. Смущается от любой ерунды: чуть что – и залилась краской.
Зато как только доходит до дела, откуда что берется! И деловита, и энергична, и решительна… Любопытна, но ни одного запрета не нарушила (за этим Ковальский особенно тщательно следил). Во всем старается ему угодить, но без подобострастия.
А самое главное – Анжей видел, что ей нравится у него. Он подмечал, как она благоговейно касается старых стен, обшитых дубовыми панелями. Как бережно перебирает старинные фарфоровые чашки с ребристыми боками. Как замирает перед часами, словно слушает их бесконечные истории. Как выбегает по утрам в сад, думая, что ее никто не видит, и, пританцовывая, скользит вдоль зарослей шиповника. Возвращается с мокрой от росы юбкой, замерзшая на утреннем майском ветру, растрепанная, но до смешного счастливая.
А неделю назад Ковальский с Василием провели эксперимент. Пока девочка бродила по рынку, выбирая фрукты, к ней подошел мужчина, представился журналистом и попросил рассказать некоторые незначительные подробности из жизни Доктора. Естественно, не безвозмездно. Шесть месячных окладов Полины, ни больше ни меньше: «В благодарность за то, что читатели нашей газеты узнают правду!»
Журналист был весьма убедителен и просил о такой маленькой услуге, что глупо было бы не согласиться. И Полина Аверина согласилась.
Она предупредила, что сейчас не сможет ответить на вопросы: хозяин ждет, а он строг к опозданиям. Но назначила встречу через два часа в маленьком кафе на окраине поселка.
Ковальский, слушавший их разговор, не смог скрыть разочарования. И был благодарен Васе за то, что тот ничем не выдал своего торжества и даже сказал, словно оправдывая экономку:
– Деньги для нее неплохие…
Анжей поморщился и махнул рукой: отключай свою аппаратуру и поехали.
И до самого дома был мрачен и молчалив. Василий тоже помалкивал.
Открыв дверь, Ковальский бросил хмуро:
– Свяжись с агентством, пусть начинают искать экономку. Лучше – эконома. Хватит с нас женщин.
А двадцать минут спустя Полина выпрыгнула из такси и со всех ног помчалась к особняку, забыв про сумки в машине. Едва не врезалась в Василия, крикнула ему на ходу, чтобы расплатился с негодующим шофером, и побежала по дому, крича: «Анжей! Анжей Михайлович!»
Обнаружив хозяина в библиотеке, непочтительно выхватила у него книгу и выложила все про встречу с журналистом.
– Я его обманула, – закончила Полина, сверкая глазами. – Договорилась, чтобы он ждал меня через два часа, а сама сразу бросилась к вам. Его нужно задержать! Никакой он не журналист, я уверена!
В дверях библиотеки мелькнул силуэт. Анжей поднял глаза и увидел Василия. Тот смотрел на девушку, не замечавшую его, с таким выражением, что Ковальский рассмеялся. В нем читались и досада, и злость, и неохотное восхищение.
– Вы мне не верите?! – горячилась Полина, не понимая, почему к ее рассказу отнеслись так легкомысленно. – Я его даже сфотографировала незаметно! На телефон! Снизу!
– Верю, верю, – успокоил Анжей. – Васенька, ты в агентство еще не успел позвонить?
– Нет. Успеешь тут…
– Ну и не нужно. Оставим пока все как есть.
Когда девочка убежала, ободренная его заверениями, что лжежурналист будет схвачен, хозяин распорядился:
– Испытательный срок она выдержала. Начинаем готовиться к приему гостей.
Вечером Полина вышла в сад, обошла дом, задержавшись под липой. Голые черные ветви выглядели сиротливо рядом с зеленеющим шиповником. Вьющаяся жимолость, оплетавшая стены особняка, несколько дней назад покрылась крошечными острыми листочками, и дом спрятался под зеленым покрывалом. Теперь среди листочков уже белели тугие шарики бутонов.
Все росло вокруг, все цвело, кроме лип, стоящих двумя вдовами. На клумбах сияли посаженные неутомимым Арменом нарциссы. Вокруг них лежало сиреневое ожерелье фиалок. Лес дышал маем, и дыхание его чувствовалось везде.
Розы в оранжерее цвели как сумасшедшие, словно это был последний май в их жизни. Их выращивали так, чтобы в любое время года Ковальский мог любоваться цветущими кустами. Но в последнюю неделю все бутоны распустились, и оранжерея взорвалась красками.
Бордовые розы, персиковые, рубиновые, нежножелтые, кремовые розы с тончайшими лепестками, полупрозрачными, как пачка балерины… Царственные белоснежные розы с бутонами размером с чашку. Крошечные пунцово-розовые цветки плетистой розы, собранные в густые соцветия.
В оранжерее у Полины просыпались кулинарные ассоциации. Цветки розы лососевого оттенка, что встречают у входа – на закуску, за ними – багровые бутоны цвета сырого мяса, а вон из тех вскипающих, выплескивающихся во все стороны махровых оранжевых роз можно сварить тыквенный суп. В чай пойдут душистые малютки, у которых лепестки снаружи зеленоватые, а внутри – снежнобелые. К ним, чтобы оттенить вкус, годятся золотистые красавицы, блестящие и сочные, как лимонные дольки на срезе. А на сладкое – розы цвета зефира, цвета взбитых сливок, цвета суфле на миндальном торте: пышные, роскошные, с тягучим медвяным ароматом, который хочется вдохнуть и умереть от счастья.
В оранжерею вели две двери. Первая – самая обычная, стеклянная. Второй, с противоположной стороны, почти не пользовались, и садовник придумал чудное: укрепил на ней сверху несколько горшочков, а в них посадил девичий виноград и вьющиеся клематисы. Зеленые побеги струйками потекли вниз. Но до земли Армен не давал им добираться: обрезал.
Дверь стало трудно открывать. И веса в ней прибавилось, и до ручки не сразу доберешься сквозь паутину растений. Полина даже пожаловалась Ковальскому.
«Это традиция, – объяснил Доктор. – Много лет назад на этом месте стоял дом одного чудака, местного лекаря. Жил он аскетом в небольшой избушке. Сохранился старый рисунок, на котором видно, что вход в нее был оплетен девичьим виноградом. А я уважаю старые традиции».
Полина, немного подумав, возразила, что вход в избушку не может быть оплетен девичьим виноградом. Звучит, конечно, романтично. Но тогда попасть внутрь не было бы никакой возможности.
Вместо ответа Ковальский достал из ящика черно-белую фотографию. На снимке две тонких липы, а за ними в отдалении видна полуразвалившаяся лачуга. Проломленная крыша съехала вниз, словно криво нахлобученная кепка. Из слепых черных провалов окон торчат стебли крапивы.
