Последний дон - Пьюзо Марио (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Увидев приближающегося Кросса, Афина сняла очки и сунула их в карман блузки. Кросс улыбнулся ее непреодолимому тщеславию.
Менее часа спустя они были в номере отеля «Негреско», в котором когда-то Наполеон уложил в постель Жозефину. Во всяком случае, так утверждала реклама на дверях отеля. Пришедший официант постучал, внес поднос с бутылкой вина и изящной тарелкой крохотных канапе и оставил его на столике балкона с видом на Средиземное море.
Поначалу оба ощутили неловкость. Афина доверчивым, но все же каким-то повелительным жестом взяла Кросса за руку, и прикосновение ее теплой кожи наполнило его жаждой близости. Но Кросс видел, что она еще не совсем готова.
Номер был прекрасно обставлен – куда изящнее, чем любая из вилл «Занаду». Кровать покрывал темно-красный шелковый балдахин, в тон шторам, украшенным золотыми лилиями. Столы и стулья отличались элегантностью, просто неведомой в мире Вегаса.
Афина вывела Кросса на балкон, и он мимоходом вслепую поцеловал ее в щеку. А потом Афина просто не могла удержаться, схватила влажную хлопчатобумажную салфетку, обернутую вокруг бутылки с вином, и стерла с лица всю маскировочную косметику. Оставшиеся на лице капельки воды сверкали, розовая кожа будто светилась изнутри. Положив ладонь Кроссу на плечо, Афина ласково поцеловала его в губы. С балкона отрывался вид на каменные дома Ниццы, окрашенные в зеленовато-голубоватые блеклые тона древнего полотна. Внизу жители Ниццы шагали по Променад-дез-Англе, на каменистом пляже молодежь чуть ли не нагишом плескалась в сине-зеленой воде, а дети тем временем копались в пересыпанном галькой песке. А подальше патрулировали горизонт сверкающие белизной яхты, похожие на чаек.
Когда Афина с Кроссом сделали по первому глотку вина, до их слуха донесся негромкий рокот. Из устья в каменном парапете, напоминающего пушечное жерло, а на самом деле представляющего собой огромную сточную трубу, в девственно синюю морскую воду хлынул бурый поток.
Отвернувшись, Афина спросила у Кросса:
– И долго ты тут пробудешь?
– Пять лет, если ты мне позволишь.
– Это глупо, – нахмурилась Афина. – Что ты тут будешь делать?
– Я богат. Может, куплю небольшую гостиницу.
– А что случилось с «Занаду»?
– Мне пришлось продать свою долю. – Кросс немного помолчал. – О деньгах нам беспокоиться незачем.
– У меня есть деньги, – возразила Афина. – Но ты должен понять, я собираюсь прожить здесь пять лет, а затем отвезти ее домой. Мне наплевать, что об этом скажут, я больше никогда не верну ее в лечебницу, я буду заботиться о ней до конца жизни. А если с ней что-нибудь случится, то посвящу свою жизнь детям вроде нее. Так что, как видишь, мы никогда не сможем жить с тобой вместе.
Кросс прекрасно ее понял и не торопился с ответом.
Когда же он заговорил, голос его звучал уверенно и решительно:
– Афина, единственное, в чем я уверен, – это то, что я люблю тебя и Бетани. Ты должна поверить в это. Я понимаю, это будет нелегко. Но мы должны приложить все силы. Ты хочешь помочь Бетани, а не стать великомученицей. Для этого нам надо совершить последний рывок. Я сделаю все на свете, чтобы помочь тебе. Послушай, мы словно игроки в моем казино. Все шансы против нас, но всегда остается возможность перехитрить судьбу.
Кросс видел, что Афина поддается, и продолжал бить в ту же точку.
– Давай поженимся. Давай заведем других детей и заживем нормальной человеческой жизнью. И давай попытаемся с детьми выправить то, что в нашем мире не так. В каждой семье случаются несчастья. Я знаю, что мы можем преодолеть их. Поверишь ли ты мне?
Наконец-то Афина посмотрела ему прямо в глаза.
– Только если ты поверишь, что я по-настоящему люблю тебя.
В спальне, во время близости, они приняли друг друга на веру; Афина поверила, что Кросс в самом деле поможет ей спасти Бетани, а Кросс – что Афина действительно любит его. Наконец-то обернувшись к нему, она прошептала:
– Я люблю тебя. Правда, люблю.
Кросс склонил голову, чтобы поцеловать ее. Она снова проговорила:
– Я воистину люблю тебя. – И Кросс подумал: «Какой же человек на свете способен ей не поверить?»
Оставшись в одиночестве своей спальни, дон натянул прохладные простыни до подбородка. Смерть уже на подходе, а он чересчур искушен, чтобы не уловить ее близости. Но все прошло именно так, как он запланировал. Ах, как легко перехитрить молодежь!
В последние пять лет он видел, какую великую опасность представляет Данте для его генерального плана. Данте противился бы окончательному переходу Семьи Клерикуцио в законопослушное общество. И все же что мог он, дон, поделать сам? Приказать убить сына своей дочери, своего собственного внука? Но подчинились ли бы Джорджио, Винсент и Пити подобному приказу? А если бы подчинились, не считали ли бы отца чудовищем? Не стал бы их страх перед ним сильнее любви к нему? А Роз-Мари, что сталось бы тогда с ее рассудком, ибо она наверняка угадала бы правду?
Но когда был убит Пиппи Де Лена, смерть Данте была предрешена. Дон тотчас же постиг истинную суть происшествия, выяснил связь Данте с Лоузи и вынес свое суждение.
Он послал Винсента и Пити охранять Кросса, бронеавтомобиль и все прочее. А затем, чтобы предупредить Кросса, поведал ему историю Войны с Сантадио. Как же мучительно трудно утверждать в этом мире справедливость. А когда он уйдет в мир иной, кто сможет принимать эти ужасные решения? И сейчас, раз и навсегда, дон решил, что Клерикуцио должны совершить последнее отступление.
Винни и Пити будут заниматься исключительно своими ресторанами и строительными компаниями. Джорджио станет покупать компании на Уолл-стрит. Отступление пройдет по полной программе. Даже анклав в Бронксе больше не будет пополняться. Клерикуцио наконец-то окажутся в безопасности и станут бороться против новых преступников, взрастающих по всей Америке. Дон не станет винить себя за прошлые ошибки, за утрату счастья дочери и смерть внука. Как ни крути, он все-таки освободил Кросса.
Уже погружаясь в сон, дон вдруг узрел видение. Он будет жить вечно, кровь Клерикуцио на веки вечные вольется в жилы человечества. И это он, собственной персоной, один-одинешенек положил начало этой родословной, положил это деяние на чашу своих добродетелей.
Но… о, как же порочен этот мир, ввергающий человека во грех!
