Самая хитрая рыба - Михалкова Елена Ивановна (книга бесплатный формат txt, fb2) 📗

– Дразним детей, значит? – спрашивает он у жены. – Ну, ей-богу, Леля, стыдно! – Та раздраженно дергает плечиком. – Хочешь понюхать духи, Аня?

Я не смею даже кивнуть. Так и стою навытяжку: глупый солдат, провинившийся перед командиром.

Дядя Женя присаживается на корточки, вытаскивает пробку из флакона. Стеклянным кончиком, на котором висит темно-золотая капля, проводит по моему запястью. На коже остается влажный след, будто по мне проползла крохотная улитка.

– Теперь от тебя будет нести старушками!

Старушками? Только если эти старушки живут в раю!

– Счастья полные штаны, вот как это называется! – смеется он, глядя на мое лицо. – Ну все, беги!

– Спасибо, дядя Женя! Спасибо, Ольга Александровна!

– Вот что значит хорошо воспитанный ребенок, – умиляется Леля. Она снова мне рада, снова в хорошем настроении.

По пути домой я через каждые два шага подношу к носу запястье. Пахнет зефиром, смолой, букетом пионов, которые начинают вянуть, и немножко – земляничным вареньем…

В школе нам с первого класса рассказывают про Ленина. Я уже достаточно взрослая, чтобы догадываться по интонации родителей, что от моего сочинения про детство дедушки Ильича они не в восторге, но не понимаю причин. Мы с девочками спорим шепотом, кто мог бы отдать за вождя свою жизнь.

Иногда я представляю, как совершаю какой-нибудь героический подвиг. Спасаю тонущего из пруда! А им оказывается сестра Ленина, Маняша, самый дорогой ему человек. В моем воображении Ленин – ровесник дедушки, а Маняша немногим младше меня. Потрясенный Ильич подходит ко мне, кладет руки мне на плечи и целует в лоб. Весь наш класс, все тридцать человек, замирают от восторга и зависти. А физрук в стороне утирает слезы: ему стыдно, что он обзывал меня лапшой на канате.

Раньше я думала, что не может быть ничего лучше, чем поцелуй Ленина.

Но в очередной раз принюхиваясь к запястью, я как честный человек пытаюсь ответить на вопрос: что бы я выбрала – духи или Ленина? Ленина или духи?

– Дедушка, я плохая пионерка, – грустно говорю я, войдя в комнату.

Дед поднимает очки.

– Что? Плохая пионерка? Ха-ха-ха! А чем от тебя пахнет, пионерка? Недобитой буржуазией! Так-так-так!

– Оставь свои шуточки! – кричит бабушка. – Аня, обедать!

Так что во всем виноваты духи. И Марк Бернес. И домашняя туфля с розовым помпоном.

Если бы не они, все бы обошлось. Так я говорю себе, и золотая крышка захлопывается со щелчком, скрывая и пруд, и пластинку, и прелестную женщину на подоконнике. В воздухе остается висеть аромат увядших пионов.

Глава 4

Сыщики

Остов каменной печи торчал посреди черно-зернистых бревен. Кроме печи, на удивление хорошо сохранилось крыльцо. Бабкин внутренне настроился увидеть пожарище, но ступеньки, ведущие в никуда, поразили его сильнее, чем он ожидал.

– Вещи уже разобрали, – сказал Макар, кивнув на кучу в стороне, прикрытую брезентом.

Бабкин дотронулся до скукожившихся листьев на кусте жимолости и отдернул руку. Илюшин бросил на него короткий взгляд.

– Ты узнал, как было дело?

Сергей кивнул.

– Я поговорил с дознавателем, он даже показал техническое заключение и протокол осмотра. Судебно-медицинская экспертиза пока не готова. По его словам, картина типичная для таких происшествий. В доме вырубилось электричество. Бережкова, видимо, решила, что света нет во всем поселке. Она пыталась разогреть что-то в кастрюле, поставила ее на огонь – газовому баллону ток не нужен – и забыла рядом керосиновую лампу.

– Керосиновую лампу? – переспросил Макар.

– У стариков часто хранятся свечи и керосинки именно на такой случай. Она вернулась в гостиную, а суп остался на плите. Он выкипел, залил горелку, и газ продолжал заполнять комнату. А потом все взорвалось. Взрыв повредил только кухню, но огонь уже было не остановить. Соседи говорят, сгорело за считанные минуты. Когда они прибежали, им не удалось даже близко подойти – такое было пламя. Да, собственно, видно…

Он кивнул на широкий пожухлый круг травы.

– Дачникам повезло, что огонь не перекинулся на соседние постройки, – сказал Макар.

– Вечером прошел сильный дождь. Дом Бережковой он не спас, но помог замедлить распространение пожара.

– А где нашли тело?

– На диване в гостиной.

Илюшин задумчиво покивал. Выглядел он как человек, который не слышит, что ему говорят.

– Можешь начертить план? – вдруг спросил он.

– План чего? Дома?

– Нет, гостиной. Ты ведь был у нее, помнишь, как была обставлена комната.

Сергей вытащил из кармана блокнот и огрызок карандаша, отыскал чистую страничку.

– Большое окно, рамы деревянные, не пластик… Возле окна широкая тахта и кресло под торшером, а рядом отдельная лампа на длинной высокой ножке – я тогда еще подумал, зачем ей столько источников света.

– Для занятий рукоделием, – не задумываясь, сказал Макар.

– Откуда ты знаешь?

– Не отвлекайся. Значит, тахта?

– Да. А вот здесь, – Бабкин провел длинную линию напротив окна, – огромный книжный шкаф, до потолка, во всю длину комнаты. Он был забит книгами и журналами. Страшно представить, как все это запылало. На стенах картины… их описывать?

– Нет, это пропусти. Что еще?

– Телевизор. В трех метрах от него – диван, узкий и неудобный.

– Откуда ты знаешь?

– Я на нем сидел.

– Для тебя все узкое и неудобное.

– Нет, серьезно. Я тогда еще подумал, что Бережкова купила его за красоту обивки: переплетающиеся цветы, как на старинных гобеленах. Маша такое любит.

Илюшин внимательно следил за движениями карандаша.

– Хорошо. Что еще?

– В центре комнаты круглый стол на гнутых ножках, вокруг него четыре стула. Из мебели, кажется, все. Я хорошо запомнил старый вытертый ковер на полу, огромный, как аэродром. В детстве я на таком играл у бабушки с дедушкой, обожал его. На подоконнике несколько пузатых ваз из разноцветного стекла, в них играло солнце…

Он осекся и замолчал.

Пожарище лежало перед ними: страшное, черное, мертвое.

– Где нашли тело? – не глядя на него, спросил Илюшин.

– Что? На диване. Перед телевизором.

Макар отошел к соседнему дому, смахнул со скамьи сухие листья и сел. Бабкин, потоптавшись, вытащил пачку сигарет и опустился рядом с ним.

– Значит, проводка перегорела, – сказал Илюшин. – Телевизор не работал. Бережкова вернулась в комнату и легла отдохнуть…

– Не легла. Я же сказал, диван очень узкий. Фактически это диван-кресло, обычно его ставят для гостей, чтобы можно было быстро разложить и превратить в такую же неудобную кровать.

Он не стал вертеть в пальцах сигарету, как делал обычно, а сразу закурил.

– Странная история, – пробормотал Илюшин. – Женщина, которая не смотрит телевизор, садится перед ним на диван, хотя у нее есть любимая тахта, где она рукодельничает и читает. Не говоря уже о том, что электричество вырубилось. Может быть, ей стало плохо?

«Надеюсь, стало, – подумал Бабкин, – надеюсь, она умерла не от удушья, а во сне, от сердечного приступа, и не видела, как огонь пожирает ее старый дом. Пусть в экспертном заключении будет сказано, что в легких не обнаружено копоти, а слизистые не обожжены».

– Посмотреть бы экспертное заключение, – в унисон его мыслям озабоченно сказал Макар. – Ладно, пойдем побеседуем с жителями.

Два часа спустя Сергей Бабкин многое бы отдал, чтобы покинуть Арефьево и обо всем забыть.

Бережкову здесь любили. Немолодой узбек, который, как им сказали, иногда помогал Анне Сергеевне по хозяйству, после первого же вопроса Илюшина опустился на корточки, уткнул лицо в руки и сидел, раскачиваясь, пока сыщики стояли рядом, чувствуя себя глупо как никогда. Из конуры притащилась большая лохматая собака, положила морду ему на плечо.

– Извините нас, – сказала заплаканная хозяйка дома. – Мы действительно ничего не знаем.