Груз семейных ценностей - Горская Евгения (первая книга .TXT) 📗
– Ну неужели ты не знаешь, кто вместе с тобой работает? – возмущалась Алина. – Здесь молодых-то полтора человека!
– Больница большая, – оправдывалась Оля. – Три корпуса.
В половине девятого Илюша начал хныкать, и Алина направилась к дому.
– Знаешь что, – сказала она, остановившись у развилки. – Мы с тобой как-нибудь сходим в дом, где я раньше жила. Это дом твоей двоюродной бабушки, я тебе потом о ней расскажу. Она была очень хорошая.
Малыш потряс пластмассовым слоником, согласился, наверное.
Подул резкий ветер. Алина посмотрела на небо, облака по нему не плыли, неслись. Она заспешила, дойти бы домой до дождя.
– Подожди, – попросила она Илюшу уже у крыльца. – Посиди тихонечко, я сейчас.
Трава была высокой и мокрой, нужно попросить кого-то ее скосить. Алина подошла к забору и остановилась у почти незаметного пятачка. Пятачок был уже покрыт новой травкой, но все-таки выделялся.
Опытный глаз сразу заметит, что не так давно здесь копали.
Елена Анатольевна обещала дать Алине цветы, чтобы Алина посадила их на участке. Вообще-то никаких цветов Алина не просила, просто похвалила соседскую клумбу, а сердобольная Елена Анатольевна сразу пообещала поделиться с Алиной. Алина поблагодарила, конечно.
Она еще раз оглядела место будущего цветника. Место было выбрано удачно, и с дорожки хорошо видно, и мешать никому не будет.
Алина вернулась к ребенку и снова посмотрела на траву у забора.
Внизу, неглубоко под землей, лежал пистолет.
Свет Настя не включала. Пока брела к дому, казалось, что немедленно упадет и заснет, но сон, в который так хотелось провалиться, не шел.
Захотелось пить, Настя поднялась с дивана, стоящего в коридоре на втором этаже, спустилась вниз, налила воды из пятилитровой канистры. Вода была теплая, невкусная.
Снова поднялась наверх, снова легла на диван. Лечь в их с Сережей кровать казалось невозможным. Зазнобило. Настя нехотя села, потом все-таки сходила в мамину комнату за пледом, накинула себе на плечи и уселась в углу дивана, подтянув под себя ноги.
Она могла ожидать от жизни любых неприятностей, она понимала, что люди болеют, теряют работу, и здоровье теряют, и жизнь чаще всего ни для кого не бывает безоблачной.
Она могла предположить что угодно, кроме того, что Сережа начнет обнимать чужую девушку.
– Почему ты остановился около меня?
– Потому что ты моя судьба.
Она бы весело посмеялась, если бы еще утром кто-то сказал ей, что у Сережи другая судьба, не Настя.
Зимой у нее был тяжелый грипп. Она лежала с температурой, а Катя как раз организовала фотосессию, ей очень хотелось дать рекламу в толстый дамский журнал. Рекламу они дали, заплатив за это немыслимую сумму.
Насте нужно было обязательно проконтролировать, как сидит одежда на девушке-модели, правильный ли у модели макияж, да и просто успокоить Катю. В таких вещах подруга привыкла полагаться на Настю.
Настя тогда поехала в свое ателье и полдня там проторчала, пока Сережа не отвез ее домой. Дома он сунул ей градусник, и оказалось, что температура почти тридцать девять, и он ругался на Настю и подавал ей теплое питье, и она знала, что он боится за нее и что она очень ему нужна.
Теперь ему нужна другая девушка.
То ли от света Леночкиного фонаря, то ли оттого, что ненадолго показалась луна, предметы в доме Настя слабо различала. А сначала казалось, что она находится в полной темноте. Как в преисподней.
Настя вытянула ноги, легла, укрывшись пледом. Двери, ведущие в коридор, было видно, а картину, висевшую над диваном, – нет. Картину подарил Ивану Николаевичу какой-то больной. Кажется, больной сам ее написал. Картина никому не нравилась, ни Ире, ни родителям, ни самому Ивану Николаевичу. На ней были изображены непонятные геометрические фигуры, заполненные разными цветами. Художник утверждал, что это история человечества.
Ни в свои московские квартиры, ни здесь к себе в комнаты картину никто повесить не захотел, и она заполняла пустое пространство над диваном. Неожиданно Насте захотелось рассмотреть картину получше, она даже приподнялась, но ничего не увидела. Нужно было включить свет, а на это сил не было, и она снова легла.
Картина нравилась Ириной подруге. Подруга вышла замуж и уехала в одну из арабских стран, а пару лет назад зачем-то приезжала в Москву и навестила Иру на даче.
Ира подругу жалела, но та с удовольствием рассказывала про свою ужасную, по московским понятиям, жизнь.
– На самом деле так и должно быть, – говорила подруга. – Женщина должна сидеть дома и заниматься детьми.
– И терпеть многоженство? – с сомнением спросила Ира.
– А где его нет, многоженства? – усмехнулась тогда подруга, и все засмеялись.
Настя тоже засмеялась, высказывание показалось остроумным. Правда, в их семье мужчины любовниц не заводили.
Во всяком случае, до вчерашнего дня она была в этом уверена.
Заснуть бы и не проснуться, мечтала Настя. Но заснуть не удавалось.
Внизу что-то стукнуло. Настя прислушалась – показалось.
Через несколько секунд послышался шорох, потом тихий скрип. Настя села, вжалась спиной в диван.
Только что ей хотелось умереть, а теперь было так страшно, что перехватило дыхание.
Скрип раздался снова. Кажется, на лестнице.
Спрятаться! Забиться куда-нибудь в шкаф!
Она метнулась к ближайшей двери, налетела на стул, стул упал с негромким стуком, показавшимся оглушающим.
Снизу тоже донесся шум, стук. Настя стояла, прижавшись к стене, и только через некоторое время поняла, что в доме абсолютная тишина.
Она на цыпочках пробралась к лестнице, ведущей ко второму входу, почти не дыша спустилась, отодвинула тумбочку, быстро отперла замок-вертушку и оказалась на улице.
Леночкин фонарь просвечивал через ветки яблони.
Сердце стучало так, что, наверное, его было слышно даже за забором.
Настя села на ступеньку крыльца, стараясь спрятаться за балясинами. Ей казалось, что она оцепенела от страха. Издалека доносился шум ночной электрички. Потом залаяла собака.
Небо начало светлеть.
Неожиданно страх сменился злостью. Из-за какого-то ублюдка она сидит и дрожит на холодном ветру! Да она может закричать так, что сбежится весь поселок!
Она не будет мечтать о смерти. Ей только двадцать шесть лет. У нее вся жизнь впереди.
Ей хочется быть счастливой, и она будет счастливой!
Настя поднялась, подошла к калитке. Калитка была распахнута настежь, Настя ее закрыла.
Потом подошла к входу, которым обычно пользовались, включила свет на веранде. На веранде валялся задетый несостоявшимся вором стул. То есть это Настя решила, что стул опрокинул ночной грабитель.
Она подняла стул, включила свет на кухне, а потом и во всем доме. Кроме нее в доме никого не было.
У картины, висевшей над диваном, она задержалась. Какое-то время смотрела на неровные цветные спирали, расходившиеся от центра, и решила, что картина хорошая. Непонятная, необычная, странная, но хорошая. Если долго на нее смотреть, успокаивает вроде психотропного средства.
Настя вернулась на веранду, заперла входную дверь на засов, а потом легла на свою кровать и сразу заснула.
К Славиному приезду нужно приготовить ужин, и желательно повкуснее, он это ценил. Но готовкой Алина решила заняться, пока малыш будет спать днем, а утром, накормив ребенка кашей, посадила его в коляску и направилась в старый тетин дом.
Опять накрапывал дождь. Алина подняла верх коляски, а сама зонт раскрывать не стала, дождь был не холодный, если немного намочит волосы, не страшно.
Тетю, оставившую ей дом в наследство, Алина любила. Вообще-то Галя была не родная тетя, двоюродная, но ближе родственников у Алины не было. Не считая мамы, конечно.
Характер у тети Гали был замечательный. Никогда не унывала. Добрая была, приветливая, хотя жизнь с ней обошлась неласково. Замуж так и не вышла, детей не было.
