Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич (читать книги без регистрации .txt) 📗
Сабашов аккуратненько записывал показания в протокол допроса свидетеля. Эта бухгалтерская привычка фиксировать все мелочи на бумаге досталась ему не столько от профессии следователя, сколько от отца, который пятьдесят лет проработал в бухгалтерской конторе на авиационном заводе. Он уже было собрался завершить допрос электрика, как тот вдруг сказал:
– Не знаю, может быть, мне и показалось, но от земли к двигателю пролетел дымок. Причем как-то странно: сначала поднялся вверх, а потом чуть ли не по горизонтали полетел к самолету. После этого «Антей» перестал набирать высоту и стал падать. Черный дым вверх и по горизонтали на самолет. Как тучка такая, только как будто бы тучка с четким направлением.
– Очень интересно, – сказал Сабашов, но про себя подумал, что электрика явно захлестнули эмоции. Что он мог увидеть ночью? Какой такой черный дымок? Однако Валентин Дмитриевич занес и это в протокол.
По старой, пожелтевшей от времени фотографии, перевязанной черной ленточкой, на которой были изображены молодые мужчина и женщина, Турецкий понял, что в этом доме в тот злополучный вечер погибли двое. Перед фотографией стояли два граненых стакана с водкой, накрытые ломтиками хлеба. Рядом с Турецким за столом сидел старик. С трудом, шамкая беззубым ртом, он старался рассказать о случившемся. Оказывается, его-то как раз и не допрашивали. Просто он никому не открывал дверь.
– Смешно… Старуха моя всю жизнь от хоккея фанатела! – Старик, передразнивая, молодецки показал два пальца в знаке «виктория». – Вот так всю жизнь. У всех бабы как бабы, по выходным дома сидят да с детьми нянчатся. А моя, карга старая, на стадионе «Шайбу!» орет. Ладно, еще когда молодые были. А сейчас-то – срамота. Сиди, говорю, дома, не смеши народ. Не позорь детей и внуков с правнуками – у нас ведь двенадцать внуков и семь правнуков… Еле ноги ведь двигаешь. А туда же – на хоккей!
Дед вытер старческими руками увлажнившиеся глаза.
– А в тот день, – он понизил голос, сдерживая подступивший комок к горлу, – она-то идти на стадион не хотела. Это я все. Я виноват во всем. Она уже дня три как лежала. Здоровье-то у нас теперь никакое. Чуть что, и лежишь несколько дней. Головокружение, слабость. Эти магнитные бури, будь им неладно. Да что бури? Небольшой ветерок уже для нас стариков как ураган. Так вот она лежала и не собиралась… А только через это все и получилось…
Дед жалобно засопел и полез в старый шкаф. Он достал оттуда фарфоровую кошку-копилку.
– Все через это и получилось, – повторил он снова и, сильно сжав в руках копилку, угрожающе потряс ею над головой. – Я-то по выходным иногда позволял себе пропустить стаканчик-другой. А старуха-то моя в этом деле строгая была. С первых дней совместного жительства меня за это дело гоняла. Бывало, и врезать могла. Рука-то у нее по молодости тяжелая была. И домой не пускала. В подъезде не раз ночевал. И в вытрезвитель сдавала. Но я тоже не лыком шит.
Он слабо погрозил женщине на траурной фотографии.
– Денег-то она мне не давала. А зарплату всегда до копеечки, значит, забирала. Или в магазин если пошлет, то все под расчет. И за каждую копейку приди и отчитайся. Все у нее под контролем было, но я выход нашел. Она все копила, все мелочь складывала. На черный день. Научена была войной. Вот в эту самую копилочку и бросала. А я-то нашел, как ножичком туда залезать можно да монетку-другую и поддеть.
Старик для наглядности и показа своей изобретательности взял ножик и проделал эту нехитрую операцию перед Турецким. Достав несколько монет из копилки, он положил их перед Александром Борисовичем. Потом на пару секунд задумался и бросил эти монетки обратно в копилку. Взял копилку в руки, какое-то время подержал ее в руках, не зная, что с ней сделать, а потом вдруг тихо, с отчаянной безысходностью произнес:
– Через это, значит, все и получилось.
Турецкий сочувственно сжал руку старику. Тот растерянно улыбнулся. Александр Борисович нетерпеливо посмотрел на траурную фотографию. Пока старик говорил все про старуху, Турецкий все ждал, когда тот, наконец, перейдет к другому погибшему, который был запечатлен рядом с женщиной на фотографии.
– Так она с кем-то из родственников погибла? – не выдержал Турецкий, видя, что старик все никак не говорит про второго погибшего – с фотографии.
– С каким еще родственником?
– Ну не знаю, кто это у вас тут? – Турецкий показал на фотографию.
– Так это ж я! – оторопел старик. – Не признал, что ли?
Турецкий изумленно вгляделся в фотографию и действительно узнал в мужчине на фотографии сидевшего перед ним старика, но только молодого. Надо сказать, что это было не очень сложно, да еще такому следователю, как Турецкий, – с его наметанным взглядом на лица. Но Турецкий совсем не ожидал того, чтобы живой человек обвязал свою фотографию траурной ленточкой.
– Неужели не было другой фотографии? Где она одна? Или хотя бы обрезали себя от нее, – невольно вырвалось у Турецкого.
– Почему не было? Были… Ты вот говоришь, обрезать. А ты знаешь, что такое прожить вместе пятьдесят девять лет? Да войну, да голод, да семерых детей вырастить? – Он хотел еще что-то сказать, но только обреченно махнул рукой. – Это я ее угробил. И сам с ней вместе… Так что уже все у меня. Все кончилось. И жизнь вся вместе со старухой… Все!
Старик еще раз взглянул на копилку… И вдруг размахнулся и со всей силы хватил копилкой об пол. Фарфоровая кошечка разлетелась на мелкие кусочки. Большое количество монет рассыпалось по всей комнате. Дед сразу сник. Долго в растерянности стоял он посередине комнаты, беспомощно переводя взгляд с монеты на монету.
Турецкий надевал в прихожей пальто. Старик не провожал его. Казалось, что он и вовсе забыл о следователе. По крайней мере, в этот момент тот его уже не интересовал.
Турецкий выглянул из прихожей в комнату, чтобы попрощаться с дедом, и замер от неожиданности. Старик, кряхтя от своей немощи, подметал веником рассыпавшуюся мелочь. Собрав ее, наконец, всю в совок, он беспомощно огляделся по сторонам, не зная, что с ней делать. Плечи его затряслись от судорожных рыданий, он жалобно всхлипнул. Еще раз взглянул на мелочь на совке, а потом прошел мимо стоявшего в прихожей Турецкого на кухню и высыпал деньги в находившееся там мусорное ведро.
Глава 10. ЗАРПЛАТА
Леонид Аркадьевич Сосновский вот уже больше часа изучал кафельный пол Бутырской тюрьмы. Настроение у Леонида Аркадьевича было сумрачное. В этот час можно было бы пролистать несколько дел, посмотреть бюллетени Верховного Суда, просто, наконец, обдумать обстоятельства сегодняшнего дня, но мысль адвоката вязко путалась – Сосновский сидел раздраженный на себя, чувствуя нарастающую боль в висках. «Давление падает, – констатировал он про себя, – хорошо бы кофе. Кажется, успел бы». Только благая мысль о кофе посетила Леонида Аркадьевича, как подошедший контролер сообщил о готовности Чиркова к разговору.
– Думаю, что глоток кофе не существенно задержит меня, – сообщил адвокат контролеру с обидой в голосе, как будто тот был виноват за напрасное ожидание, за давление, за рябящий в глазах кафель. – Извините, гипотония.
Сосновский раскрыл термос и налил пахучего кофе в пластиковый стакан.
– А, Леонид Аркадьевич, как ваше драгоценное? – оживленно спросил кто-то.
Сосновский обернулся – по коридору тюрьмы шел следователь Болотов.
– Благодарствуйте, скверно.
– Да что такое?
– Давление одолевает. Что нынче с погодой? Это же жить нельзя. Чем так жить, так лучше вообще не жить. Какой с утра буран был!…
– Ничего, не унывайте, – оптимистически поддержал его Болотов, – увидите Чирка, он вас повеселит. Вы ведь на свидание с ним? Через пару часиков предъявим обвинение.
– Так я ведь ордер на защиту принес, – сказал адвокат, кивнув. «Что за балбес!» – подумал он тут же. Болотов всегда казался ему натурой грубой и простоватой.
Влив в себя кофе из пластикового стаканчика, Сосновский вошел в зал, расположенный на втором этаже. Голова вроде чуток отпустила, или он уже попривык к боли. Чирков… В мыслях проворачивались привычные схемы помощи подзащитному. Очевидно, что Чиркова спасти было невозможно, но от успешного хода дела, деятельной защиты зависела не только судьба подзащитного, но и судьба защитника. Чирок был слишком заметной фигурой в преступном мире, чтобы следствие по его делу, а затем судебный процесс остались незамеченными и, что было важнее, невознагражденными. Сосновский был выбран не случайно – в нынешние времена немного найдется других таких старых, видавших виды лисов – знатоков закона и умельцев закон обойти. Сосновский с гордостью мог назвать не один десяток, казалось, вовсе провальных процессов, которые он спас. Скажем так: многие злодеи Российской Федерации должны были бы ставить свечки святому Леониду за приумножение лет и доброе здравие адвоката Сосновского, но Сосновский не был христианином, бандиты не были религиозны, так что благодарность выражалась преимущественно в валютной форме. Услуги Сосновского были достойны оплаты. Впрочем, о грядущей оплате труда Сосновский в случае с Чирковым и не помышлял. Уже лет семь он состоял у Чиркова, если можно так выразиться, на зарплате. Получал свои солидные семь тысяч долларов в месяц и в ус не дул. Надеялся, что так и пронесет. Не пронесло – теперь вот эти денежки отрабатывать придется. Мозгами искупать, изворотливостью, кровью…
