Призрак из страшного сна - Ольховская Анна Николаевна (книги .TXT) 📗
Ну за что ей все это, за что?!
Дворкин подхватил Марфу на руки и, провожаемый любопытными взглядами дворни, понес ее в дом.
У входа он столкнулся с Кульчицким. Венцеслав Тадеушевич, с лица которого не сходила немного дурацкая, но очень счастливая улыбка, озадаченно уставился на ношу своего главного секьюрити:
– А чего это ты нашу кормилицу таскаешь? Кстати, ее все обыскались – Сигизмунда кормить пора! Ты где же это бродишь, голубушка?
– Она своего сына хоронить ходила, – угрюмо произнес Дворкин. – Ее мальчик мертвым родился.
– Почему? – забеспокоился Кульчицкий. – Она же вроде здорова, обследование показало…
– А я бы на вас посмотрел, кого вы родили, если бы вас камнями закидывали!
– Допустим, я в принципе не способен никого родить, – усмехнулся Кульчицкий, – ни с камнями, ни без. Но – да, дикие люди в моей деревне, дикие… не ожидал. Я уже старосте их сделал внушение! А теперь вот и еще беда какая! Это ж ведь сейчас Сигизмунду лучше не пить ее молоко, она перенервничала, мальчик тоже будет беспокойным!
– Думаю, пару раз его и мать сможет покормить. А потом Марфа в себя придет.
– Нет-нет! – девушка попыталась освободиться из рук Дворкина и встать на ноги. – Я уже в порядке! Несите мальчика, если он голодный! У меня молока много!
– Я вижу, – Кульчицкий многозначительно посмотрел на промокшую на груди девушки кофточку. – Ладно, я у доктора спрошу, а ты, Саша, нашу няню-кормилицу пока к ней в комнату отнеси.
– Я и сама могу…
– Успокойся и не дергайся! Все, Саша, иди!
А где-то через час Марфе принесли ее мальчика. Вернее, уже не ее.
Кормилице принесли Сигизмунда Венцеславовича Кульчицкого, наследника рода Кульчицких.
В роскошных одежках выглядевшего настоящим принцем.
– А может, так и на самом деле лучше, сынок, – прошептала Марфа, нежно целуя выпуклый лобик жадно сосущего малыша. – Я все равно всегда буду с тобой.
Глава 13
И Марфа выполнила свое обещание.
Она вырастила сына. Вернее, сыновей. И Сигизмунда, и Павла.
Впрочем, Сигизмундом няне было позволено заниматься только до пяти лет. А потом в замке появилась говорившая на трех европейских языках гувернантка, и няня уже стала не нужна. Но Марфу не рассчитали, она осталась в поместье, кем-то вроде ключницы.
Правда, первые пару месяцев Сигизмунд еще прибегал к Марфиньке (так он называл нянечку), чтобы пожаловаться на строгую Августу Карловну, но вскоре эти визиты стали реже. А когда мальчик пошел в одну из самых элитных школ, он вообще забыл о существовании какой-то там няньки. И даже мог не поздороваться, когда встречался с ней в доме.
Он вообще рос очень избалованным и капризным мальчишкой. А еще – жестоким. Марфа часто заставала сына, занятого издевательствами над бессловесными тварями. Сначала это были злосчастные мухи и бабочки, которым он отрывал крылья и лапки. А став постарше, Сигизмунд перешел на цыплят, котят, кроликов и прочую мелкую живность.
Причем во время таких «развлечений» мальчик менялся до неузнаваемости – глаза его становились какими-то неживыми, оловянными, лицо краснело, он часто облизывал губы.
Когда Марфа впервые застала сына в таком виде, она едва не потеряла сознание от ужаса.
Перед ней на корточках сидела маленькая копия Сергея Кольцова…
Да, как только младенческое искажение черт стало формироваться в реальную внешность, Марфа с горечью убедилась, что ее сын больше похож на того урода, нежели на нее.
Сергей, кстати, внешне уродом вовсе и не был – черты лица у насильника были правильными, его портили лишь белесые брови и ресницы. И светлые, почти белые глаза.
А у малыша реснички и бровки были темными, глаза – ярко-голубыми, материнскими, волосы – тоже не соломенными, как у Сергея, а тепло золотистыми. И вились крупными волнами.
Настоящий ангелочек, прехорошенький! Гордость Кульчицких.
В общем, выматывавшее душу Марфы внешнее сходство сына с насильником несколько смягчалось ее, так сказать, участием.
Но когда она увидела «развлекавшегося» Сигизмунда, сердце ее оборвалось и ухнуло в бездну…
Кажется, от чудовища родилось такое же чудовище!
Конечно, Марфа отругала тогда мальчика. Попыталась пристыдить его, объяснить, что мухе тоже больно, что она все чувствует.
– И хорошо, что чувствует, – пожал плечами мальчик. – Так интереснее. И вообще, чего ты кричишь? Мама видела уже, как я это делаю. И даже похвалила меня, назвала этим… как это… конигом… коником…
– Конунгом, – поправила сына незаметно появившаяся Магдалена. – Потомок конунгов не должен быть слюнтяем и умиляться птичкам и цветочкам. Жестокость – одна из ведущих к победе черт характера! Мягкотелые не смогут управлять стадом. – Она погладила мальчика по кудряшкам, ласково поцеловала его в розовую щечку и, легонько хлопнув его по попке, велела: – Иди, тебя Августа Карловна ждет.
Мальчик, победно показав Марфе язык, вприпрыжку убежал. А хозяйка повернулась к няне:
– Марфа, запомни – ты больше не должна вмешиваться в процесс воспитания Сигизмунда. Я понимаю, твой ребенок умер, это большое горе, и ты искренне привязалась к моему сыну, но это МОЙ сын, поняла? И я буду воспитывать его так, как считаю нужным!
Марфа удивленно всматривалась в глаза Магдалены – женщина не играла, не прикидывалась! Она действительно считала Сигизмунда своим сыном! Словно в ее жизни никогда не было маленького чешуйчатого уродца, генетического отброса, обреченного на смерть.
А он был! И умирать не собирался.
Хотя поначалу Марфе очень тяжко пришлось – мальчик действительно угасал. Он мучился от болей, плохо ел, кричал часами. Марфа больше всего боялась, что его тоненький плач услышат снаружи.
Но камень горы надежно глушил все звуки.
Марфа постепенно оборудовала в пещерке более или менее приличную комнатку, и даже кроватку сама сплела – из лозы. И невиданные по тем временам памперсы таскала у Сигизмунда – этого добра у наследника Кульчицких было навалом. И молока у нее хватало с избытком на двоих. И одежки-пеленки-ползунки-присыпки-масла? – всего этого тоже хватало на двоих.
А Павлушка, поначалу такой живой и активный мальчик, все же угасал. Кажется, доктор оказался прав – такие не выживают.
Но Марфа не собиралась сдаваться. Хотя, казалось бы, – ну зачем сопротивляться, зачем? Пусть мальчонка умрет – и сам мучиться не будет, и Марфу освободит от хлопот.
Да еще каких хлопот – попробуй-ка по несколько раз на дню уходить из замка! Само собой, незамеченным это остаться не могло, и пришлось Марфе сказать, что она за травами ходит, как ее бабка когда-то. Односельчане вмиг вспомнили – да, знатной травницей и знахаркой была Клавдия, без нее болячки всякие их прямо заели!
Она, значит, свое умение внучке передала? Это хорошо.
И к Марфе потянулись хворые. Правда, это паломничество вмиг пресекла Магдалена, но и она, узнав от прислуги о талантах няньки, тоже решила оздоравливаться травами.
Так что забот у Марфы прибавилось, зато ее отлучки в лес подозрения не вызывали.
Но легче от этого женщине не стало.
В общем, не имело смысла бороться за жизнь страшненького страдальца, со всех сторон не имело.
Однако Марфа боролась. Потому что привязалась к малышу всем сердцем, всей своей израненной душой. Когда женщина брала Павлушку на руки, она ощущала, как ее буквально обволакивает облако любви. Не материнской – сыновней.
Это было непередаваемо…
Ничего подобного рядом с Сигизмундом Марфа не чувствовала. Малыш деловито сосал молоко, толкая материнскую грудь крепкими кулачками и бессмысленно рассматривая окружающий мир. Как, собственно, и положено младенцу. Месяца в три мальчик начал улыбаться своей кормилице, а заодно и всем, кого знал. Тоже как и положено в его возрасте.
А здесь, в подземелье, в сумрачном свете керосиновой лампы, все было иначе. Стоило Марфе только войти в узкий лаз, ведущий в пешерку, как ее накрывало волной радости. И даже тоненький плач измученного ребенка прекращался, когда женщина входила в пещерку, на страшненьком личике мальчика открывались щелочки глаз, и столько счастья было в этих заплаканных глазенках! Столько любви!
