Сухая ветка сирени - Мелентьев Виталий Григорьевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Ее убили в сорок пятом, весной. В одну из последних, уже глупых, обреченных бомбежек. Я похоронил ее… Нет, не так… Я не хоронил. Я примчался с переднего края после того, как могила была засыпана… Пользуясь своей властью, я только и сделал, что приказал сварить ограду. А потом привез из Восточной Пруссии сирень. Темно-фиолетовую, почти черную… Служил, думал, что забуду, женился, но все равно помнил. И жить с женой, очень, в сущности, хорошей женщиной, не смог. Помнил только одну. И я не стал врать сердцем и разошелся. Живу один и езжу сюда… к своей единственной… Это сентиментально?
Грошев молчал. Да и что ответишь на такой взрыв откровенности? Видно, слишком многое свалилось на инженер-подполковника, что он вот так, сразу, приоткрыл свое сердце. И это следовало ценить.
Но Николай не только ценил. Он любовался Тихомировым, его внутренней чистотой, его верностью и даже вот этой минутной слабостью.
– Нет, – помотал он головой. – Нет, это не сентиментальность. Это трудная жизнь. – Он подумал немного, машинально разворачивая бумагу, и добавил: – Знаете, Александр Иванович, чем дальше уходит война, чем чаще открываются ее подробности, тем надежней мы, молодые, не видевшие боя, понимаем и ценим любовь и ненависть… Во всяком случае, стараемся понять.
Тихомиров молча смотрел на дорогу. На нее из-за поворота вывернулся желто-синий милицейский мотоцикл. Николай, думая о Тихомирове, все так же машинально развернул, наконец, бумагу и рассеянно посмотрел на нее.
Посмотрел и вздрогнул. На бумаге была нарисована схема местности. И он сразу понял какой: того самого оврага-лощины, возле которой Волосов совершил свое преступление. Строения, нанесенные пунктиром, и строения, вычерченные сплошными линиями, крестики, кружочки, полукружья с зазубринками, похожие на тактический знак стрелкового окопа, волнистые замкнутые линии, квадратики и ромбики. И ни одного какого-нибудь особого, единственно отметного знака.
– Узнаете? – спросил Николай у Тихомирова, протягивая ему схему.
Тихомиров мельком взглянул на схему и кивнул.
– Да. Это лощина возле совхозной овчарни и прилегающий к ней район. Крестики, по-видимому, могилы погибших. Ромбики… Да, а ромбики – некогда стоявшие там подбитые танки. Впрочем, их давно вывезли в металлолом. Ну-с, старые окопы… воронки… заросли сирени…
– Вы часто там бывали? – быстро спросил Грошев.
– Да. Даже сегодня.
Внутреннее напряжение, кажется, достигло предела. Десятки самых противоречивых вариантов мелькали в голове, и Николай, мгновенно, безжалостно отбрасывая их, отсортировывая факты и фактики, тасовал их, расставляя в самых невероятных порядках, пока не родилась догадка.
– Скажите, Александр Иванович, свою машину вы перекрашивали не только из эстетических соображений?
Тихомиров быстро исподлобья взглянул на Грошева и хмуро кивнул:
– Вы правы. Мне не хотелось скандалов в этом тихом и для меня особом месте.
И тут к машине подошли старшина, Радкевичиус и незнакомый старший лейтенант милиции. Он представился:
– Инспектор госавтоинспекции Новак. Прибыли вам в помощь.
– Очень хорошо, товарищи, – обрадовался Грошев. – Сейчас составим акт изъятия денег из машины… – Он осекся, потому что чуть не сказал «инженер-подполковника», но вовремя вспомнил, что сейчас это воинское звание нужно употреблять с приставкой «в запасе». Нужно было сказать «гражданина» или, что в таких случаях говорится гораздо реже, «товарища».
И тут он уловил настороженный взгляд старшего лейтенанта Новака. Для него, кажется, было очень важно, как назовет Грошев Тихомирова. И Грошев твердо сказал:
– …товарища Тихомирова.
Старший лейтенант отвел взгляд и протянул руку Тихомирову.
– Здравствуйте, товарищ подполковник.
– Здравствуйте, Новак, – ответил Тихомиров, пожимая руку. – А вы, кажется, в чем-то усомнились?
В голосе Тихомирова звучала ирония. Новак воспринял это как должное. Он пожал широкими плечами:
– Возможно… Такая работа. Всему верь и все проверяй. Ведь и вы, сколько помнится, так учили…
Тихомиров внимательно всмотрелся в лицо старшего лейтенанта и кивнул:
– Пожалуй, правильно.
Грошев обратился к Радкевичиусу:
– Скажите, у вас нет специалиста по сирени? Любителя, какого-нибудь селекционера? В крайнем случае, толкового биолога или краеведа?
Оперативник подумал, приглядываясь к Грошеву, – слишком уж весело-деятельным казался он в эти минуты.
– Разве что в средней школе…
– Хорошо. Александр Иванович, наши все равно на дневке, а машина у вас в порядке, как я понимаю. Может быть, поможете нам довести дело до конца? Чтобы ни у вас, ни у нас не осталось ни малейших сомнений?
Спокойно-уверенное, веселое и деятельное настроение следователя, кажется, заражало всех, и Тихомиров, подумав, с улыбкой кивнул:
– Ладно… Будем действовать, как учили: всякое дело или решение обязательно доводить до конца.
Они распрощались со старшиной и поехали в местную среднюю школу, потом разыскали биолога и показали ему сухую ветку сирени.
– Вы не смогли бы определить сорт этой сирени?
Биолог – пожилой, тучный мужчина – долго нюхал тронутые ржавчиной увядания белые лепестки, рассматривал их на свету и, наконец, нерешительно сообщил:
– По-моему, это так называемая обыкновенная русская сирень. Отличается стойким запахом и неприхотливостью.
– А вы смогли бы по этой сухой ветке найти живой, растущий куст, с которого она сорвана?
– Не знаю… Не ручаюсь… Я ведь не специалист по сирени.
– А специалиста вы не знаете? Такого бы, который не только занимался сиренью, но и знал местные ее сорта?
– Не знаю… – Биолог, сомневаясь, крутил большой лысеющей головой. – Дело серьезное, по-видимому… Впрочем, есть тут на хуторе один старичок. У него, сколько помнится, есть неплохая коллекция… Но впрочем, ручаться не могу…
На захлестнутом зеленью хуторе старичок-любитель, смешно поддергивая сползающие ватные брюки, тоже нюхал и рассматривал ветку сирени, но уже под лупой, и авторитетно подтвердил – обыкновенная русская сирень, однако в этих местах она редка: ее вытеснили махровые сорта. А жаль. Русская сирень, пожалуй, наиболее пахуча и неприхотлива. Она служит незаменимым материалом для подвоев в экспериментах, и настоящие селекционеры очень ею дорожат.
Собираясь в дорогу, любитель обстоятельно расписывал все достоинства сирени, потом рассказал, как работает он и как работают другие. В одиночестве, на хуторе, он редко встречался с посторонними людьми и теперь рад был поговорить о своем любимом деле.
В лощине он оторвал от сухой ветки листок, еще раз понюхал его, осмотрел и, кажется, даже лизнул и вместе с местными работниками ушел влево от начала лощины. Грошев, Тихомиров и биолог пошли вправо.
Парило, прошибал пот, биолог дышал часто и шумно, но двигался быстро, решительно. У очередной сиреневой заросли он останавливался, срывал листок-другой и коричневато-бурые метелки соцветий, нюхал их, сверял расположение прожилок, их форму, небрежно выбрасывал сорванное, фыркал и шумно шел дальше.
Они добрались уже до того места, где лощина как бы впадала меж пологих высот в просторную долину. Отсюда открывались далекие дали, было особенно много оплывших воронок, окопов и искалеченных кустарников.
– Какие здесь были бои! – вздохнул Тихомиров. – Какие бои! И вот все зарастает.
В его голосе прозвучали страстные нотки. Он как будто жалел, что жизнь заравнивает следы войны, и Грошеву это не понравилось.
– Скажите, как, на ваш взгляд, по каким ориентирам мог двигаться в этих местах человек, который что-то здесь спрятал? Разумеется, в пределах найденной схемы.
– Надо посмотреть схему.
Здесь, на местности, схема как бы ожила и быстро выдала свой главный секрет: все нанесенные на нее ориентиры можно было использовать при подходе к лощине со всех сторон.
– Мне кажется, что она составлена с таким расчетом, чтобы вывести человека куда-то в центр, – задумчиво сообщил Тихомиров.
