Остров сбывшейся мечты - Михалкова Елена Ивановна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Вика была отшлепана. Когда она, зареванная, пыталась заснуть в кровати, через спинку перевесилась голова старшей сестры, и Нинка прошипела:
– А завтра я папе расскажу, что ты блесну в школу отнесла!
Нинка не была злобной, но ее вредность не раз отравляла Вике жизнь. Вика затаилась под одеялом и чуть не расплакалась снова. Потому что блесну, одну из десятков валявшихся у отца в ящике, она и в самом деле отнесла в класс, чтобы показать Левке Малежину: блесна была красивая, золотистая и гладкая. И Левка немедленно выпросил у нее сокровище, а она, конечно же, согласилась, потому что Малежин был толстый и хороший. Она знала, что отец никогда не ловит рыбу, а блесны притаскивает домой с работы и подбрасывает соседу-инвалиду, чтобы тот сбыл при случае на рынке. Вот и отдала.
Но у Стрежиных экономили на всем, и пропажу блесны отец мог расценить как посягательство на устои семьи.
По воскресеньям Галина Михайловна готовила еду на неделю вперед. Заранее покупались шесть соленых селедок, от которых отрезались скользкие темно-серебристые головы и бросались в кастрюлю – вариться. Девочки разделывали рыбные тушки, и кости с кусочками рыбьего мяса кидали следом за головами. В кухне мерзко воняло селедкой, но мать выглядела очень довольной. Она нарезала картошку, морковь, много лука, и, процедив варево, бросала в него овощи. На выходе получался селедочный суп, гордо именуемый в семье Стрежиных рыбным.
Иногда отец принимался за готовку самолично: отливал немного селедочного бульона, проваривал в нем манку, добавлял туда же мелко порезанный лук и подкрашивал томатным соком. «Икра минтаева» – вот что выходило из этой смеси. Ее нужно было мазать на черный хлеб и запивать чаем.
С оставшимися селедочными тушками возможны были разные варианты. Иногда они, порубленные, перемешивались с натертой вареной свеклой, и получался салат. Иногда – и это было почти пиршество – селедку резали, отваривали кастрюлю картошки, и выходила «рыба с гарниром». Больше всего Вика не любила, когда мать варила гречневую кашу на воде, перемешивала ее все с теми же селедочными кусками, и тогда блюдо называлось «каша по-крестьянски». Давясь гречкой и селедкой, Вика пыталась представить, откуда же брали селедку крестьяне, если они работали в поле. И всегда приходила к выводу, что селедку крестьянам привозил злой помещик.
Для того чтобы семья питалась правильно, Галина Михайловна готовила полезные витаминные салатики: либо терла сырую свеклу и морковь, перемешивала, посыпала сахаром, либо мелко нарезала капусту, которую перетирала с солью. Вика не знала, что она ненавидит больше – сырую свеклу или капусту. Мать заставляла съедать полную тарелку салата, приговаривая, что витамин зимой не даст заболеть. Витамин представлялся Вике пузатым толстощеким колобком, не пускающим к ней маленькую хиленькую болезнь вроде насморка с температурой, при которой можно не идти в школу, а остаться дома и лежать под одеялом, читать книжку. Пузатый витамин, раздобревший на капусте и зарумянившийся от свеклы, захлопывал дверь перед насморком, а температуру спускал с лестницы, злорадно потирая коротенькие морковные ручки. Наглым нравом и самоуверенностью витамин напоминал Вике сестру Нинку.
Одевали девочек тоже экономно, но старшая Стрежина не могла позволить, чтобы ее дочери выглядели бедными – нет, все должно быть не хуже, чем у людей. И Галина, как хорошая швея, перешивала одно из другого, другое из третьего; тряпочки старшей сестры превращались в юбку младшей, остатки пледа – в кофточку или аппликации на свитер; из обрезков, принесенных Галиной с работы, вполне могло получиться праздничное платье. Тратя на одежду детей минимум средств, Стрежина следила за тем, чтобы никто не мог сказать, будто она экономит на своих дочерях.
При таком образе жизни Галина Михайловна и Сергей Иванович откладывали с каждой зарплаты денежку, которая припрятывалась в квартире, в хитром тайнике, и именовалась заначкой. Денежка росла с каждым месяцем, и у обоих Стрежиных становилось тепло на душе от мысли, что они заботятся о своем будущем и о будущем своих дочерей. На что они потратят заначку в этом будущем, не имело значения – важен был сам факт ее наличия, позволявший им засыпать с уверенностью в завтрашнем дне и спать спокойно.
Вика Стрежина росла честной, открытой, доброй девочкой, готовой делиться с окружающими всеми радостями и горестями, новостями и заботами. С кем же было делиться, как не с семьей? Тем более что и мать обязательно расспрашивала дочерей после школы: как прошел день, с кем они играли, кто из учителей о чем рассказывал... И по утрам – что приснилось ночью, о чем думала...
Что происходило в голове Галины Михайловны, как ухитрялась она запоминать кучу детских обид, мелочей, страхов, надежд и радостей, не знала, наверное, даже она сама. Но в нужный момент, как фокусник из коробки, она извлекала необходимое и выстреливала в провинившуюся. Ею, как правило, была ее младшая дочь.
– Глупая курица! – кричала Галина Михайловна, тряся перед Викиным лицом дневником с тройкой. – Думаешь, твой Малежин любит троечниц? Нет, не любит! Ты, значит, хотела перед девочками своими показаться в новой форме?! Боялась, что будешь бегать, а у тебя штаны разойдутся, как у Прохоровой?! Вот я тебе специально так прострочу, чтобы все разошлось! Пусть смеются над тобой, раз ты такая дурочка! Все, с сегодняшнего дня никаких ночников в спальне, и попробуй только заной вечером, что из-под кровати мертвый скелет лезет! Выпорю тебя, поняла?! Отвечай – поняла?!
Вывернутые наизнанку, безбожно вытащенные на свет маленькие мысли маленькой Вики тыкались ей же в нос, и она с ужасом вспоминала, как сама рассказала маме о Левке, о Прохоровой, над которой смеялся весь класс, а та ревела в раздевалке, о мертвом скелете, которого она боялась до дрожи, до колотья в боку, но он, по счастью, сам боялся света, и с ночником Вика засыпала спокойно.
Нинка в таких случаях обязательно подзуживала мать: вертелась под боком и выдавала какой-нибудь нехороший Викин секретик.
– Мамочка, а еще Вика из тех серебристых кусочков ткани – помнишь, что ей тетя Таня принесла, – юбку для куклы сшила! Для большой куклы!
– Как из серебристых?! – ахала мать. – Я из них собиралась вставки Нинке в платье сделать, а ты, значит, юбку для куклы... Отец, иди сюда! Посмотри только, ни стыда ни совести у девицы нет... В чем сестра-то на праздник пойдет, не подумала, да? Понятно, лишь бы о своих игрушках печалиться.
Светлым пятном для Вики были редкие визиты дяди Миши, родного брата матери. Он появлялся раз в год, привозил мешок подарков для нее и Нинки, одаривал мать красивыми кофтами, а отца – редкими сигаретами, но уезжал ровно через сорок минут после того, как входил к ним в дом. Иногда во время этих редких визитов Вика ловила на себе его сочувственный взгляд и думала, что она, наверное, очень некрасивая, раз дядя так на нее смотрит. То ли дело Нинка – и крепкая, и сильная, и челка дыбом, как у взбесившейся лошади. Взбесившихся лошадей Вика не видела, но представляла очень живо.
Со временем Вика научилась прятать свои мысли, закрываться за семью замками от собственной семьи, но жить в полной изоляции она не могла. Из болтовни за завтраком, из записочек под обложкой дневника мать извлекала информацию и снова превращала ее в оружие против дочери. Вика после такой встряски полностью замолкала на время, но проходили недели – и она отходила, обманывалась дружелюбием матери, фальшивым расположением сестры, внешней заинтересованностью отца. И все повторялось по новой.
Не стать злобным закомплексованным подростком, наглухо закрытым от окружающих, ей помог Левка Малежин. Вика никогда не приглашала к себе гостей: один раз попыталась, и мать с отцом устроили ей скандал («привела ораву! Ты думаешь, мы с утра до вечера горбатимся, чтобы твоих обжор кормить?!»). Но как-то раз в восьмом классе Левка заскочил к ней за домашними заданиями и был встречен Галиной Михайловной неожиданно ласково: Малежина усадили за стол, накормили рыбным супом и прекрасным салатом из кислой капусты, побеседовали по душам. Когда Вика пошла провожать Левку на лестничную площадку, попутно объясняя что-то из задания, он дождался, пока закроется дверь в квартиру, и негромко проговорил, глядя на Вику с непонятным выражением:
