Мертвый петух - Нолль Ингрид (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Наконец я добралась до своей машины и в половине четвертого была дома. Прежде чем позволить себе хоть минуту отдыха, нужно было вымыть бокал, обе тарелки и термос, разобрать корзину, спрятать револьвер и избавиться от остатков еды. Потом я приняла душ и засунула в стиральную машину испачканную одежду, предусмотрительно перемешав ее с грязным бельем, которое там уже лежало.
Лишь проделав все это, я почувствовала некоторое облегчение.
В девять вечера раздался телефонный звонок. Этого следовало ожидать. Выдержав паузу, я взяла трубку. Звонила Лесси:
— Ты не знаешь, где мама?
Я ответила отрицательно и поинтересовалась, в чем дело.
— Знаешь, Рози, — в голосе Лесси слышались интонации ее матери, — мы с Беатой должны были встретиться, чтобы заехать в Дармштадт за Рихардом и вместе сходить в театр. Но дома ее нет, и машина тоже пропала. Это очень странно, потому что она занесла этот поход в театр в свой еженедельник. Я-то могу забыть все, что угодно, но мама — никогда!
Я ничем не смогла успокоить Лесси, только заверила ее, что мне ничего не известно, но наверняка ситуация скоро прояснится. Больше в тот день никто не звонил.
Ночью мне стало плохо. Поднялась высокая температура, начались рвота и понос. Ни о каком сне не могло быть и речи. Желудок отказывался принимать успокоительное. Я вскакивала с кровати, бежала в туалет, потом на кухню, мерзла и потела одновременно. Мой организм не мог справиться с перенесенной психологической травмой.
В воскресенье все оставалось по-прежнему. Я пыталась убедить себя, что имею полное право на счастье и любовь и просто вынуждена была пойти на убийство. Но все эти доводы казались совершенно неубедительными. Беата! Я скорбела о ней, металась в лихорадке, оплакивая свою единственную подругу, которая лежала в лесу, на каменистой земле с размозженным черепом. Этого уже нельзя было исправить. Вспоминая Хильке Энгштерн, я практически не испытывала угрызений совести, а вот мысли о Беате способны были свести меня с ума.
Постепенно меня охватил панический ужас. Все попытки взять себя в руки ни к чему не привели. Если кто-нибудь, у кого есть хотя бы малейшее подозрение, решит наведаться ко мне домой, ему сразу все станет ясно.
Утром в понедельник ничего не изменилось. Пришлось позвонить на работу и сказаться больной. Мне пожелали скорейшего выздоровления и попросили не выходить прежде времени. Такие напоминания были вполне уместны — все знали о моем гипертрофированном чувстве долга.
А что, если позвонить домашним Беаты и попросить ее к телефону? Во-первых, чтобы показать, что я надеялась застать ее дома, а во-вторых, чтобы узнать, найдено ли тело, идет ли расследование. Но меня словно парализовало: я была не в состоянии кому-то звонить, не могла даже плакать. Тошнота и озноб никак не проходили.
Одежда, в которой я появляюсь на работе, всегда продумана самым тщательным образом. Все вещи, предназначенные для выхода на люди, за пределы четырех стен, неизменно аккуратны и элегантны. Но когда вы лежите в постели в полном одиночестве, то наряжаться просто не для кого. В старых, ветхих ночных рубашках я чувствую себя исключительно комфортно и не спешу жертвовать их в пользу Красного Креста. Перед поездкой на курорт я купила две новые пижамы, которые с тех пор лежат в шкафу до случая, когда в них возникнет необходимость. Если когда-нибудь придется лечь в больницу, они окажутся очень кстати.
В тот понедельник вечером я сидела на диване, больная и осунувшаяся, с телевизионной программой в руках. На мне была самая старая ночная рубашка в цветочек с коричневым пятном от утюга. Глаза по десятому разу пробегали одно и то же место, но в голове не задерживалось ни слова. И вдруг кто-то позвонил в дверь!
«Ни за что не открывать! — было моей самой первой мыслью. — В таком ужасном виде ни одной живой душе нельзя показываться на глаза!» Но раз я была на больничном, то шеф вполне мог взять с моего стола какие-нибудь бумаги и отдать их другой сотруднице. Возможно, у той появились вопросы. Впрочем, она бы позвонила, прежде чем зайти. Или это был начальник собственной персоной? Нет, исключено. Раньше я никогда не болела, и теперь ему вряд ли придет в голову в первый же день нести цветы или проверять меня на честность. Оставалось одно: полиция.
Накинув вытертый халат, я зашаркала к двери. Лоб покрывала испарина, а изо рта наверняка дурно пахло. Я нажала кнопку и открыла дверь квартиры. На пороге стоял Витольд собственной персоной — видимо, дверь подъезда была не заперта.
— Господи, Тира, что за вид! — воскликнул он. — Я звонил на работу и узнал, что ты больна. Извини, что врываюсь, да еще в такой момент, когда дела у тебя идут не лучшим образом.
Указав рукой в сторону гостиной, я подумала, что этот приход не предвещает ничего хорошего. Он вошел и окинул комнату быстрым взглядом.
— Тира, садись же, у тебя очень нездоровый вид. Хочешь, я приготовлю чай?
Ах, если бы знать о его приходе заранее! Я успела бы надеть соблазнительную пижаму в стиле Греты Гарбо, принять ванну, вымыть сальные волосы и тщательно почистить зубы.
Я без сил опустилась на диван и посмотрела на него красными глазами. Витольд был очень заботлив и предупредителен.
— Ты наверняка удивлена, что я вот так к тебе заявился. К сожалению, у меня плохие новости, такое по телефону не рассказывают.
— Что случилось? — еле слышно выдавила я.
— С твоей подругой Беатой произошел несчастный случай, — мягко сказал он. Примерно таким тоном разговаривают с пациентками гинекологи.
Я побледнела, не в силах произнести ни слова. Больше всего мне сейчас хотелось упасть в обморок, но этого не произошло, только перед глазами поплыли черные круги.
Витольд опустился на колени перед диваном, пощупал мой пульс, сбегал в ванную и вернулся с намоченной холодной водой тряпкой, которую безжалостно выжал мне на лоб. «Ни в коем случае нельзя открывать рот, ведь меня недавно рвало», — подумала я.
— Какой же я идиот, — выругал он себя, — нельзя было такое рассказывать, когда у тебя жар.
Он побежал на кухню и принес стакан воды. Я пила маленькими глотками, надеясь, что Витольд отойдет от меня как минимум метра на два. Так он и сделал, увидев, что мое лицо немного порозовело.
Наверняка он ждал вопросов.
— Она погибла? — выдохнула я. Витольд кивнул.
— На машине?
Он отрицательно покачал головой.
— Потом расскажу, — ушел он от ответа.
— Нет, говори все сейчас, — попросила я, потому что нужно было реагировать именно так.
— В субботу позвонила Лесси и спросила, не знаю ли я, где ее мать. Наверняка она и тебе звонила, потому что набирала подряд все номера, которые нашла в записной книжке Беаты. В воскресенье все дети собрались дома. Они решили было обратиться в полицию, но это оказалось излишним, потому что представители криминальной полиции пришли сами и сообщили им ужасную новость. Тело Беаты нашли в лесу, она сорвалась с обзорной башни.
— Как это случилось?
Витольд взял сигарету, увидел страдальческое выражение на моем лице и положил ее обратно. Он медлил с ответом.
— Точно не известно. По всей вероятности, в субботу утром Беата отправилась за покупками, а потом поехала в бассейн. Ее машину нашли возле башни, там лежали купальные принадлежности и продукты. Остается загадкой, зачем она вообще туда поехала. Рядом валялись осколки разбитого бокала и пустая бутылка из-под шампанского. Впрочем, их мог оставить кто угодно. Возможно, у Беаты там была назначена встреча. Состоялась ли она, непонятно. Скажи мне, Тира, у нее бывали депрессии?
Каждому, кто хоть немного знал Беату, это предположение показалось бы крайне неправдоподобным. Нужно было что-то срочно придумать.
— Во всяком случае, я ничего такого не замечала, — ответила я. — Но климакс всем женщинам доставляет немало неприятностей.
Не надо было этого говорить: ведь Витольд знал, что мы с Беатой одного возраста.
— Полиция как раз пытается выяснить, не получала ли Беата в тот день плохих известий. В первую очередь они проверяют ее дружка. Как же все это ужасно! Думая о ней, я сразу вспоминаю Хильке.
