Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна (читать книги без сокращений txt) 📗
– Спасибо за урок журналистики. – Саша спокойно сносил любые замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном случае он не мог не признать, что Лизавета права.
– Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие для провокатора!
– Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь шефа! Его девиз – не буди лихо…
Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам. Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить, чтобы в эфир попадали репортажи либо банальные, либо уже проверенные.
По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, что в газете абы что не напишут, поэтому все скандальные сюжеты (даже он понимал, что без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в «Новостях» не выжить) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера «Петербургских новостей» лежала внушительная пачка статей и заметок, вырезанных из местных и центральных газет. Вооружившись какой-нибудь такой вырезкой, Борис Петрович зажимал в углу кого-либо из подчиненных и тихим жарким шепотом распоряжался: «Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжета, даже для неплохого сюжета».
Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу, что новости не могут работать по принципу «утром в газете, вечером в куплете», что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать, выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся Борису статейки в долгий ящик.
– Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, – сказала Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора.
Саша горестно кивнул.
В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков. Сидел прямо на полу – дурная операторская привычка экономить силы.
– Привет, я думал, вы никогда не вернетесь! – Байков проворно поднялся.
– А почему ты здесь, а не там? – Лизавета кивнула на дверь.
– О-о, – картинно простонал Саша Байков, – не трогай, это больное! Я уже было устроился на прелестном диване в твоем кабинете, и тут… Кстати, почему в наших операторских комнатах диваны не такие удобные?
– Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если он будет еще полеживать с удобствами – все, край! – охотно ответил один Саша на вопрос другого.
– Теперь понятно, – деловито согласился Байков и остановил Лизавету, уже взявшуюся за ручку двери: – Погоди, там у тебя гости…
– Что? – Она машинально посмотрела на часы. – Без двадцати одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес?
– Вот за что люблю, так это за неженский строгий ум и сообразительность! И за умение задавать вопросы!
Лизавета удивленно вскинула брови – обычно Саша не балагурил столь плоско. Тот сразу посерьезнел.
– Честно говорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не поздоровалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересовалось, где ты. Я, как честный человек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо молча уселось в кресло напротив.
– А ты?
– Что – я? Встал и так же молча вышел. Хотел и вовсе уйти – не люблю душных людей, но сжалился над тобой, решил предупредить. Опасный тип, очень опасный…
– Надеюсь, хоть не вооруженный! – Лизавета решительно распахнула дверь.
В кресле мирно подремывал старый знакомец, начальник протокольного отдела Смольного – колобок в мешковатом костюме, сшитом фабрикой Володарского задолго до выхода оной на мировой рынок, и в тяжеленных очках с миллионными диоптриями. Обычно близорукие люди кажутся беззащитными и слабыми. Глава протокола мэрии был явно не из их числа – убогий наряд и толстые линзы, неведомо как, лишь подчеркивали его властность и показную уверенность в себе.
– Добрый вечер, Елизавета Алексеевна, добрый вечер.
– Здравствуйте, Пал Палыч! – учтиво ответила Лизавета.
От Пал Палыча зависели все политические корреспонденты города. Именно он знал, где можно подловить и задать вопросы приехавшему с официальным визитом премьер-министру Канады или президенту ЮАР. Только он знал, кто и когда прибывает с неофициальным визитом, и мог организовать соответствующую «утечку» информации. Лизавета частенько выезжала на официозные, или, на телевизионном языке, «паркетные» съемки, и была хорошо знакома с протокольным начальником. Тем не менее она не могла даже предположить, с чем связан столь поздний, неформальный и неожиданный визит.
– Вижу, вижу, что вы удивлены! – Пал Палыч легко выпрыгнул из яркого цветастого кресла. Он, человек, отвечавший за этикет и при коммунистах, и при демократах, безусловно, умел держаться непринужденно при любых обстоятельствах. – А я по вашу душу, по вашу душу. Вы даже можете догадаться почему. – Начальник протокола на секунду замолк, увидел, что Лизавета не собирается гадать о причинах его прихода, и посерьезнел: – У меня к вам разговор, очень важный! – Пал Палыч мельком глянул на двух Саш, топтавшихся у выхода, – пора, мол, и честь знать, разговор будет конфиденциальный.
Учтивый Маневич немедленно сказал:
– Мне еще текст писать, я пошел.
Саша Байков сначала поинтересовался:
– Мне уйти? Тогда я в соседней комнате. – И уже Маневичу: – Приютишь минут на пятнадцать?
– Вполне могли бы поговорить и при вас, что за тайны мадридского двора, – сказала Лизавета, однако удерживать никого не стала.
– Тайны не тайны, а беседа будет нешуточная. Присядьте.
Лизавета безропотно села, хотя непринужденность главного церемониймейстера Смольного потихоньку превращалась в нахальство.
– Начну с общеизвестного. Сейчас идет серьезная борьба за пост мэра. В нее включились…
– Я, по чистой случайности, в курсе.
– Конечно, конечно, – заторопился Пал Палыч, – я понимаю. Мне говорили, что вы девушка ершистая.
– Это в смысле, что на рыбу похожа?
– Почему на рыбу? – опешил гость. Его элегантная, предписанная правилами хорошего тона вальяжность моментально исчезла.
– На ерша, на рыбу…
– Нет, что вы, как можно, если вы и рыба, то белуга, красивая и ценная. – Пал Палыч снова взял себя в руки и опять держался барином.
Лизавета откинула волосы со лба. Белуга как комплимент новейшего времени – весьма оригинальный ход мысли.
– Разговор чисто деловой и серьезный. Как и борьба, развернувшаяся в Петербурге. Дело ведь не только в личностях. Дело в концепциях. И победа той или иной концепции роковым образом может повлиять на судьбу Петербурга.
– Вот, значит, как, концептуальный подход…
– Да, да, да, как хорошо, что вы меня понимаете, – решительно поддержал Лизавету Пал Палыч, – именно концептуальный, именно! – Он явно слышал термины «юмор», «сатира», «сарказм», но только на уроках литературы в школе, и до сих пор пребывал в уверенности, что это нечто абстрактное, для жизни непригодное. – Чрезвычайно необходимо добиться того, чтобы реформы в городе продолжались. Ведь сменить курс – проще простого, а вот довести дело до конца… Это, я вам скажу, не каждому под силу…
Лизавета с трудом проглотила совет переходить к делу, раз уж был обещан деловой разговор. Увертюры хороши в опере или на светском рауте. Правда, многие полагают, что без предисловий не обойтись и на переговорах любого уровня, но Лизавета, приученная работой к стремительности, моментально уставала, когда при ней велись пустопорожние разговоры.
Пал Палыч, матерый аппаратчик, пересидевший в Смольном не одного хозяина, спинным мозгом чувствовал настроение собеседника. Он кашлянул и сменил стиль общения.
