Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
— Это все? — спросила Мона.
Форстер пожал плечами, захлопнул свой блокнот и вытер рукой пот со лба. В кабинет зашел Бергхаммер и, скрестив руки на груди, стал у двери рядом с Фишером. В маленьком кабинете Моны стало тесно, но конференц-зал был в это время занят отделом КРУ 2. Шмидт сказал:
— Там люди живут рядом, но все же каждый сам по себе. Ничего друг о друге не знают, и так все. Разве что здороваются, встречаясь в коридоре.
Для Шмидта это было необычно длинное предложение. Мона повернулась к Бауэру, который проводил опрос на фирме, где работал Мартинес.
— У тебя есть что-нибудь интересное? — спросила она устало.
Бауэр покраснел, как всегда, когда должен был что-то говорить в присутствии коллег и начальства. Моне нравился Бауэр, он был чутким и умным, но его робость создавала ему проблемы и не способствовала пользе дела.
— Все говорят, что он приятный человек, — в конце концов сказал Бауэр, но так тихо, что вряд ли можно было понять, о чем он говорит.
— Приятный? — переспросил Бергхаммер с едва скрываемым нетерпением в голосе.
Бауэр взял себя в руки:
— Его начальник, коллеги, сотрудники — все считают Мартинеса очень приятным и веселым человеком. Начальник в курсе его отношений с женой. Я имею в виду их развод. Его начальник говорит, что жена Мартинеса пила, он это и сам замечал на корпоративных вечеринках, так что начальник очень хорошо понимает Мартинеса.
— Что понимает?
— Почему Мартинес от нее ушел. Вот это он вполне может понять.
— Ну да.
— Мартинес никогда бы не пошел на убийство. Никогда. Хотя бы из-за дочки. Он бы никогда не отнял у нее мать.
— Проклятье! — сказал Бергхаммер.
— Да уж, — произнесла Мона.
— Причина смерти? — задал вопрос Бергхаммер.
— Установить ее крайне сложно. Смерть наступила, как сказал Герцог, от семи до десяти дней назад. Если это так, то Мартинес ни при чем. Он в это время был с дочерью в Испании.
— Вы с дочерью разговаривали?
— Пока нет. Но я одно тебе скажу: тут искать нечего. Мартинес показал нам свои билеты туда и обратно. С этим все в порядке.
— Откуда тебе это знать? Он мог оставить малышку у родственников и быстренько смотаться сюда на самолете…
— Мы проверим это.
— Что еще говорит Герцог?
— Он пока еще работает по этому делу. До сих пор ясно одно: признаки насильственной смерти отсутствуют. За исключением этих букв на спине и языка в руке. Ты знаешь, что я думаю?
— Героин, — сказал Бергхаммер хмуро, — как и у первого трупа. Так или нет?
Мона кивнула.
— Только дело в том, что тот труп не был первым. Первой была убита Соня Мартинес. Потом наступила очередь Самуэля Плессена. «D-A-M-A-L-S-W-A-R-S-T». Ты понимаешь? «Damals warst…» Следующим будет слово «DU» [12].
— Вот дерьмо! — выругался Бергхаммер.
Его лицо было еще краснее, чем вчера; он выглядел так, словно у него внутри все кипело.
— Нас еще что-то ожидает.
— Сейчас он не перестанет убивать, — сказала Мона. — Он только начал.
Посмотрим, какой длины будет ответная фраза.
— Надо подключать отдел оперативного анализа.
— Да. Потому что в списке убийцы значатся еще, как минимум, две жертвы. После «DU» должно быть еще какое-то слово.
— Что с этим, с Плессеном? — спросил Бергхаммер.
— Плессен — старый человек. Старики редко убивают кого-либо, и уж тем более не своих сыновей. Но по-моему, с ним это как-то связано.
— Ты его сегодня вызовешь на допрос?
— Нет, — сказала Мона. — Я сама к нему поеду. Бауэр поедет со мной. Остальные займутся ближайшим окружением Плессена. Есть что-то связанное либо с методами его лечения, либо с пациентами, или как их там называют. Может быть, в этом направлении и стоит двигаться. И пожалуйста, проверьте алиби Мартинеса. Аэропорт и все остальное.
Если Мартинес убил свою жену, то, по логике вещей, он убил и Самуэля Плессена. Подражание исключалось, потому что об убийстве Сони Мартинес стало известно только сегодня. Это значит, что Мартинесу пришлось бы тайно летать не один, а два раза — сюда и обратно, в то время как все должны были думать, что он не прерывает свой отпуск в Испании. «В принципе, это абсурд», — решила Мона.
Впрочем, ей пришлось повидать и не такое.
20
— Нам нужно поговорить, — сказала Мона Бауэру.
Тот вздрогнул, словно сразу понял, о чем будет идти речь. Вполне возможно, что так оно и было. Они стояли в транспортной пробке, жара не спадала, но все же казалось раз в десять приятнее сидеть у открытого окна машины и нюхать бензиновую гарь, чем торчать в отделе с ощущением, что настоящая жизнь проходит где-то в другом месте.
— Ты знаешь, о чем, — продолжала Мона.
Она затормозила перед красным сигналом светофора — казалось, что все светофоры переключились на красный, — и повернулась к Бауэру. Мона вспомнила подобный разговор с ним, состоявшийся уже давно, и тоже в машине. Тогда Бауэр расплакался. Ей было достаточно на сегодня слез, но откладывать этот разговор она больше не могла. Если Бауэр не станет более уверенным в себе, не таким уязвимым, то его нужно будет переводить в другой отдел.
Бауэр смотрел в окно и ничего не ответил.
— Патрик!
Он неохотно повернул голову.
— Мы должны поговорить. О тебе.
— Да, — сказал Бауэр тихо.
Его взгляд буквально приклеился к ее лицу, словно Бауэр искал в ней поддержки.
— Патрик, тебе у нас плохо. Правда?
Сигнал на светофоре сменился на зеленый. Мона посмотрела вперед и включила первую передачу, невзирая на то, что Бауэр продолжал неотрывно смотреть на нее с внушающей опасение настойчивостью. Они проехали несколько метров, и снова пришлось остановиться.
— Почему? Хорошо, — сказал Патрик наконец. — Я считаю, что у нас все так круто.
Он несколько раз кивнул, как бы в подтверждение своих слов. На него было жалко смотреть.
— Честно говоря, я тебе не верю.
— Но это так. Правда.
— Но другие…
— Они — классные! Все!
Мона вздохнула.
— Это неправда, Патрик. Над тобой постоянно насмехаются. Тебе дают какие-то смешные клички. У тебя… э-э… нет с ними контакта.
Их машина медленно пробиралась по среднему городскому кольцу к автобану. Раньше восьми часов они к Плессену не доберутся, автомобильное движение в направлении из города в это время было просто убийственным. Мона закурила еще одну сигарету, уже восьмую. До того как они выехали, Мона позвонила домой Антону, человеку, чьи, возможно, нелегальные сделки могли сломать ее карьеру, и узнала, что Лукас со своим другом сидят на террасе и поедают огромные порции мороженого. Таким образом, сейчас не было причины для беспокойства, даже если она опоздает. Не было причины… Не было…
— Какие клички? — Бауэр беспощадно прервал ее размышления, уведшие ее так далеко от этого места и этого времени.
Его голос стал совсем другим — более тонким, почти истерическим.
— Забудь. Это неважно.
И почему она не придержала язык? Такое ведь просто нельзя говорить.
— Но я хочу это знать.
— Да не в этом дело, Патрик.
Хотя, с другой стороны, может быть, правда будет для него целебным шоком. Может быть, эта пощечина нужна ему, чтобы наконец собраться с силами.
— Я хочу знать. Скажи мне! Что говорят другие обо мне?
Мона помедлила. Зачем она сказала ему это. Патрик Бауэр — «девочка».
Бауэр молчал всю оставшуюся до Герстинга дорогу. Моне очень хотелось спросить его, о чем он думает, но она знала, что он не ответит. По крайней мере, сейчас, когда он потерял перед ней свое лицо. Ведь он должен был воспринять все именно так. Не только как высказанное с хорошими намерениями предложение о помощи, но и как унижение. Но может, так даже лучше. Исходя из опыта Моны, мужчины не любили, когда им помогали, особенно если помощь исходила от женщины. Теперь вопрос заключался в том, как он будет реагировать на эту тяжелую обиду: воспрянет духом или предпочтет сдаться. Единственное, что теперь было невозможно, — продолжать жить как прежде, она захлопнула дверь, позволяющую вернуться обратно.
