Гамбургский оракул - Имерманис Анатоль Адольфович (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
- Во-первых, весьма отдаленный родственник, к тому же из сугубо сухопутной силезской ветви, - защищался тот.
- Вы должны знать, что имя Баллин для нас целое понятие, - пояснил Мэнкуп гостям. - Начавшемуся в прошлом веке расцвету Гамбург обязан торговле с Америкой, поэтому основателя Гамбургско-Американской линии, ставшей со временем самым большим пароходством в мире, считают благодетелем города. Баллины и сейчас имеют миллионное состояние.
- Что не мешает им быть отъявленными скупердяями. Признаться, когда пришлось бежать из Силезии, Гамбург был избран мною в расчете на поддержку Баллинов. Но увы, они предложили вместо части своих миллионов место в конторе. Я, как видите, предпочел изводить чернила на статьи и книги.
- По этому поводу предлагаю эпитафию для могильного камня, в который Лерх и Магда, надеюсь, вложат всю бессмертную любовь к тебе. - Мэнкуп улыбнулся. - "Здесь покоится отзывчивый к людским нуждам писатель Дитер Баллин, ставший таким благодаря бесчеловечной черствости остальных членов фамилии".
Мун рассеянно слушал. Мешала музыка. Не та, что приглушенно и нестройно долетала из других помещений. Эта исходила из-под пола, из прочерченной световыми пунктирами дорожек тьмы. Штраусовский вальс, но исполняемый как-то особенно, под задумчивую сурдинку. Мун наконец догадался, что скрытые темнотой музыканты находятся под террасой. Казалось, она слегка качается на волнах музыки - каменный гамак, подвешенный к звездному небу, наполненный смехом и стеклянным звоном. "Рюдейсхайм-Гольд", искрящийся в узком стакане, тоже способствовал качке. Когда Мун поворачивался, он видел вдали наполненный пульсирующим светом прозрачный столб - рекламную видовую вышку фирмы "Филипс".
- Собственно говоря, в дезертирстве я виновата больше, чем Дитер, заговорила Ловиза, возможно, чтобы прервать тягостное молчание. - Ты показывал своим гостям Большую Свободу и паноптикум?
- Да.
- Этого я и боялась.
- Паноптикума? - спросил Дейли. - Полностью разделяю вашу антипатию. Что касается улицы Большой Свободы, то, судя по витринам злачных мест, стриптиз там более чем свободен...
- В течение пяти лет мне приходилось бывать там каждый вечер. Как вспомню, так сразу тошнит...
- Хотя у вас фигура весьма подходящая для стриптиза, - галантно заметил Дейли, - все же вам не место на этой колоссальной распродаже женского тела, где самое главное в товаре - отсутствие упаковки!
- Надеюсь, что на сей раз это действительно комплимент, а не афоризм. Ловиза грустно улыбнулась. - На этой улице находится мой театр. Улицу я ненавидела. Но театр был для меня всем. Несмотря на забавное платтдойч, над которым вы, господин Дейли, так охотно издеваетесь. А ведь этот диалект временами ближе к английскому, чем к немецкому. Парк, в котором находится наш ресторан, называется "Плантен унд Бломен". Бломен - цветы, плантен растения, почти то же самое, что английское "плантс". Это бывший ботанический сад.
- Ло в роли экскурсовода! - рассмеялся Баллин. - Тогда просвети заодно господина Дейли, что под нами находятся кости десяти поколений. Этот крупнейший увеселительный комбинат не так давно был кладбищем.
- А сейчас в его ресторанах, кафе, стадионах, вагончиках детской железной дороги, в помещениях для политических собраний, пресс-конференций, демонстрации мод почти сто тысяч людей могут одновременно пьянствовать, наращивать мускулы, резвиться, изрекать значительные глупости и провозглашать бессмертие идей, которые не проживут дольше их самих. А через сто лет тут уже опять будет кладбище... Так проходит бренная слава! Выпьем за мудрость древних римлян! - Мэнкуп поднял свой стакан.
В ту же секунду произошло чудо. Темнота извергла органные звуки. Тяжелая фуга, словно неся на своих плечах все бремя человеческой юдоли, отрывалась от земли, ступень за ступенью поднималась к небу. И чем труднее было восхождение, тем шире разрастались крылья. Они уже шелестели где-то высоко-высоко над террасой, тяжелый водопад уже насыщенной небом баховской гармонии обрушился на столики и снова вознесся, исчезая и растворяясь в бездонной вышине. И, словно вырванные звуками из недр земли, разом забили сотни фонтанов парка. Тяжеловесные поначалу, струи рванулись вверх, становились все воздушнее, все легче и наконец рассыпались, невесомые, веером сверкающих искр. Каждый фонтан имел свою световую гамму. Прожектора, считывая с невидимых пюпитров тончайшие музыкальные оттенки, играли на водяных скрипках багровыми, фиолетовыми, оранжевыми, голубыми смычками. Водные аккорды взлетали на пятидесятиметровую высоту, опадали и снова поднимались. И все это отрывало людей от кресел и бросало в пенные потоки, неистовый танец красок, громоподобную тишину пауз, тяжеловесный гул и замирающую нежность органа.
Потом чудо, называемое в туристических проспектах "водно-световым концертом", кончилось.
- Это моя любимая вещь! - сказал Мэнкуп. Голос дрожал, глаза под зелеными от абажура веками были влажными, словно туда попали брызги фонтана. - Они никогда раньше не играли ее.
Молчание.
- Чтобы ты не думал, что это чудеса, я скажу тебе правду. - Магда первая прервала его. - Музыку заказала Ло. Специально для тебя. Именно поэтому мы и не были с тобой в Санкт-Паули.
- Не совсем так. - Чувствовалось, что Ловиза сердится. - Просто я считала, что проехаться мимо зоологического сада куда приятнее, чем идти в твой любимый паноптикум. А поскольку мы тут оказались первыми...
- Все равно спасибо, - неожиданно сухо сказал Мэнкуп и принялся пространно объяснять гостям, что фонтанов всего триста двадцать, столько же подводных прожекторов, что органная музыка дается в записи, а единственными живыми исполнителями являются световой пианист и водный органист.
Посетители постепенно отходили от чуда. Большинство - с видимым облегчением. Эти концерты были знамениты. Любой уважающий себя гамбуржец, а тем более турист, ни за что не отказался бы от возможности присутствовать на этом превосходном спектакле. Но спазмы в горле, которые невольно вызывало техническое чудо, были совершенно ни к чему. Спеша избавиться от них, прополаскивая горло коньяком, они налегали на еду и, с удовольствием ощутив себя снова нормальными, сидящими в надежных креслах людьми, весьма кстати вспоминали соленые анекдоты.
