Иерихонские трубы - Ильвовский Сергей (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Сегодня, Арсений, сегодня. Ты не представляешь, что творится. И с ревностью ты не прав — я то знаю, какие случаи бывают. А вообще, обе они ведьмы, вот, что я тебе скажу. Из-за них мужики, как мухи мрут.
— Да я сам не успокоюсь, пока со всеми этими ведьмами и чёрной магией не разберусь. Что-то здесь не так. Только завтра — сил уже просто нет.
— Арсений, дружок, сегодня! Сегодня надо. Тут уже из управления интересовались. Народные артисты названивают. Из двух газет приходили! А завтра ещё из трёх собираются — звонили уже.
— Так что, мы теперь и жёлтую прессу обслуживаем?
— А общественное мнение — знаешь что это такое?
— Савелий Игнатьевич, уже ночь почти, ну сколько можно? У меня в жизни давление не подскакивало, а сегодня — на тебе.
— Арсений, дорогой — три… ну, хочешь — пять отгулов дам! Поедешь куда-нибудь, рыбку половишь.
— Да что узнавать — какая ревность, через столько лет?… Нет, изменяла она этому или нет, я не проверял… Но ревновала сильно… Ну, хорошо. Даю на него данные — пробейте адрес по ЦАБу.
— Арсений, поторопись, родной. Тут уже депутат Думы звонил… Да, чёрт с ним я и сам уже, пока финал не узнаю, спать не лягу! Ну, с Богом.
Полковник Лютиков положил трубку и снова взялся за открытый любовный роман, но тут же отбросил его в сторону. Страсти по Шаманке совершенно не давали ему сосредоточиться на любимой литературе.
Гриша, шестнадцатилетний племянник Егора, был весьма доволен. Ещё бы — теперь мать и слова не скажет, что он ерундой занимается, вместо того, чтобы уроки делать. Вот и Уголовный розыск не смог без него обойтись. Плохо только, что дядя Егор тупой такой — не рубит совершенно — нельзя настоящую музыку тихо слушать, что это — симфония что ли?
— Вот, дядя Егор, то было «техно», а это уже «рейв» — в который раз пришлось объяснять одно и то же.
— А какая разница?
— Ну, если «техно» это бум-бум-бум, то «рейв» — бум-бум, бум-бум. Понимаешь?
— И зачем покупать их так много, когда они все похожи друг на друга, эти бум-бумы?
— О, Господи!.. Дай мне силы. Ты, дядя Егор, не ловишь фишку.
— Ты обещал и насчёт фишки…
— Сначала, ты ловишь фишку. Если фишка ловится, то начинаешь её рубить.
— Понятно… — озадаченно протянул Немигайло — А бывает так, что фишка ловится, но не рубится?
— Правильный вопрос задаёшь. Если фишка не рубится, то это, как бы, уже не твоя эстетика. А вот, если рубится, тогда ты начинаешь тащиться, переться, колбаситься, короче…
— Я, вот, послушал, и ничего — крокодил не ловится…
— Так надо, хотя бы, разочков десять послушать.
— Десять?!
Гриша, в очередной раз вздохнул над этой непробиваемой тупостью и, с философской важностью, заметил:
— Если откровенно: это нельзя просто слушать. К этому надо придти.
Немигайло мученически закатил глаза, но выхода не было — лучшего эксперта по этим вопросам ему было не сыскать. Из больших чёрных колонок опять с грохотом начало вываливаться то, что племянник Гришка почему-то называл музыкой.
Глава 14
Повезло хотьв том, что добираться оказалось удобно. Выйдя из троллейбуса у Никитских ворот, Колапушин почти сразу нашёл в переулке небольшой старый дом, где так никуда и не переехав за эти годы, жил Луконин. Войдя в тёмный, пропахший кошками подъезд, Колапушин еле-еле нашёл лестницу с вытертыми почти до основания ступенями и, ориентируясь на слабый свет небольшого окна выходящего почему-то на лестницу, поднялся на второй этаж, где чуть ли ни на ощупь разыскал нужную квартиру.
Старую, с облупившейся краской, дверь открыл невысокий человек, которого Колапушин даже не смог толком рассмотреть в полутьме.
— Простите, я к Алексею Львовичу.
— Это я, проходите, пожалуйста.
— Я наверное поздно?..
— Ну что вы? Я очень поздно ложусь. Проходите сюда.
Оказывается, для того чтобы попасть в комнату Луконина, нужно было сначала пройти через обшарпанную коммунальную кухню со старыми наверное ещё довоенными столами и такими же досчатыми полками. Под грязным потолком висела голая лампочка; это её слабый свет и пробивался на лестницу через небольшое окошко. Других окон в кухне не было — похоже лампочка горела здесь и днём и ночью.
Вслед за Лукониным, Колапушин, через дверь, находящуюся в дальнем углу кухни, прошёл в комнату, разделённую, каким-то подобием большой прямоугольной арки, на две части. Под аркой была высокая ступенька, из-за чего пол комнаты находился на разных уровнях. В комнате горела пятирожковая старомодная люстра, но потолок в этом старинном доме находился так высоко, что света в комнате было маловато. Наверное поэтому на большом старинном письменном столе, покрытым вытертым зелёным сукном порванным на углу, горела, тоже старинная на вид, бронзовая настольная лампа с самодельным абажуром, сделанным из красивой плоской корзины, покрытой тёмным лаком. На столе стояли несколько, тоже старинных, безделушек, какие-то фотографии в старомодных рамках, да и вообще вся мебель в комнате была ещё наверное конца позапрошлого века: огромный дубовый буфет с витражами из цветных стёкол в массивных дверках, чёрное пианино, к передней деке которого были прикреплены два бронзовых подсвечника, обеденный стол с толстыми ножками, небольшой резной столик с мраморным бюстом красивой женщины у маленького окна. В углу комнаты виднелась большая кафельная печь с круглыми, бронзовыми вьюшками. Единственными более или менее современными предметами обстановки были несколько стульев и большое количество книжных полок, плотно забитых разнокалиберной, похоже специальной, литературой.
— Старший оперуполномоченный Колапушин, Арсений Петрович — представился Колапушин, протягивая раскрытое удостоверение.
— Извините, я как-то… — щуплый, невзрачный хозяин комнаты недоумённо взглянул на удостоверение и перевёл на Колапушина взгляд небольших глаз, кажущихся ещё меньше, из-за толстых стёкол в очках.
Необходимое объяснение цели визита было неожиданно прервано телефонным звонком.
— Простите… — Луконин взял трубку старого, чёрного телефонного аппарата, выпущенного лет сорок назад.
— Алло… Максим?.. А-а… да, да, да. Конечно помню… Где, вы говорите, играли?.. А где сидел ваш знакомый?.. Так, так — и что исполняли?.. Ну, естественно — там же си-бемоль субконтроктавы — конечно провалы должны были быть… А я говорил Петру Илларионовичу, что такие произведения в этом зале исполнять нельзя — там образуется несколько узлов… Нет, не поможет — архитектура такая… Что же вы хотите, сами знаете — ваш контрафагот инструмент страшный… Знаете что, лучше заскочите ко мне, когда у нас будете. Помозгуем: может быть вам садиться как-нибудь нетрадиционно, когда играете в этом зале. Попробуем, посчитаем… Да, тоже думаю, что не разрешит… Но вы всё-таки зайдите… Не за что. До свидания.
Колапушина поразила перемена, произошедшая с Лукониным, во время этого короткого разговора — он улыбался, говорил громко, уверенно, искренне желая помочь неведомому Максиму. Даже лицо Луконина помолодело, и теперь было видно, что он одного возраста с Анфисой и Капсулевым, хотя, до этого разговора, выглядел лет на пятнадцать, а то и на двадцать, старше. Всё ещё улыбаясь, Луконин вопросительно посмотрел на Колапушина.
— Алексей Львович, я пришёл к вам в связи со смертью Евгения Балясина.
— Да я слышал — нехотя сказал Луконин. Он снова сгорбился и постарел на вид. — Только… какое отношение это имеет ко мне?
Глядя на угрюмого потухшего человека, погружённого в какие-то свои тяжёлые воспоминания, Колапушин сразу отчётливо понял, что Луконин не может иметь ни малейшего отношения к смерти Балясина. Однако слова именно этого человека, с печальным отсутствующим взглядом, тот почему-то вспомнил перед смертью. Вполне возможно, что это был бред умирающего, но те «странные вещи» на которые наткнулся Колапушин в фирме «Бал-саунд-рекордз», заставляли хвататься даже за такую слабую зацепку.
