Неизвестная рукопись доктора Уотсона (Этюд о страхе) - Куин (Квин) Эллери (читать книги полностью .txt, .fb2) 📗

ЭЛЛЕРИ ПРОДОЛЖАЕТ

Эллери оторвался от рукописи. Грант Эймс-третий продолжал потягивать виски. - В конце концов печень вас подведет, - сказал Эллери. - Брюзга вы, больше никто, - ответил Эймс. - Но в данный момент, сынок, я чувствую себя частицей истории. Актер на великой сцене. - Который пьет горькую? - Скажите, какой моралист. Я говорю о рукописи. В 1888 году Шерлок Холмс получил таинственный набор хирургических инструментов. Он мобилизовал свои выдающиеся способности и пустился в одно из своих замечательных приключений. Три четверти века спустя другой пакет приносят другому знаменитому сыщику. - К чему вы клоните? - проворчал Эллери, явно раздираемый между рукописью доктора Уотсона и бездействующей пишущей машинкой. - Единственное, что остается сделать, чтобы завершить историческую аналогию, - это нацелить современный талант на современные приключения. Действуйте, мой дорогой Эллери. А я сыграю роль Уотсона. Эллери поморщился. - Конечно, вы можете усомниться в моей пригодности. Но должен сказать, что я тщательно следил за каждым шагом великого детектива. Эллери наконец пробрало. Он неприязненно посмотрел на своего гостя. - Ах, так? Такой вы умник! Ладно, проверим. Кавычки открываются: "Весной 1894 года весь Лондон был крайне взволнован, а высший свет даже потрясен убийством... - Рональда Адера". Кавычки закрываются, - быстро подхватил Эймс. "Пустой дом" из "Возвращения Шерлока Холмса". - Кавычки открываются: "В ее руке блеснул маленький пистолет. Один выстрел, другой, третий... - Дуло пистолета было в полуметре от груди Милвертона". Кавычки закрываются. "Конец Чарльза Огастена Милвертона". - Браво, Уотсон! Кавычки открываются: "Эти люди, придавленные, но не растоптанные, опустившиеся на дно общества, но не низкие". - Кавычки закрываются. - Светский повеса зевнул. - Оставьте ваши детские попытки поймать меня. Вы процитировали себя из "Игрока противной стороны". Эллери усмехнулся. Оказывается, этот субъект интересуется не только самодовольными красотками и дорогим виски. - Очко в вашу пользу. Но я уверен, что смогу подловить вас. - И я уверен, что сможете, если потянете подольше, но это ни к чему. Приступайте к делу, мистер Куин. Вы прочли первую главу рукописи? Если вы неспособны на куиновские дедукции, никогда больше не возьму у знакомых ни одной вашей книжки. - Единственное, что я могу сказать в данный момент, - это что почерк, который якобы принадлежит Уотсону, аккуратный, твердый, но временами неразборчивый. - Далеко вам до Холмса, дружище. Вопрос состоит в том, действительно ли это почерк Уотсона? Подлинная ли это рукопись? А ну-ка, Куин, продемонстрируйте свои способности. - Да замолчите вы наконец! - воскликнул Эллери и принялся читать дальше.

Глава 2

ЗАМОК НА БОЛОТЕ

В более поздний период своей жизни мой друг Шерлок Холмс, как я писал в другом месте, удалился от лихорадочного темпа жизни Лондона и завел подумать только! - пчел в Саут Даунсе. Он, таким образом, закончил свою карьеру без всяких сожалений, посвятив себя этому виду сельской деятельности с той же целеустремленностью, с какой он выслеживал столь многих хитрейших преступников. Но в ту пору, когда Джек Потрошитель орудовал на улицах и в переулках Лондона, Холмс был еще убежденным горожанином. Все его способности были настроены на смутные нюансы лондонских рассветов и сумерек. Омерзительная вонь какого-нибудь закоулка в Сохо заставляла его ноздри трепетать, тогда как запах весны, пробуждавший сельских жителей, мог привести его в сонное состояние. Поэтому я с удивлением и удовлетворением наблюдал, с каким интересом Холмс всматривался в пейзаж, мелькавший за окном экспресса, который мчал нас в то утро в Девоншир. Он сосредоточенно смотрел в окно и внезапно распрямил свои худые плечи. - Ах, Уотсон, как бодрит свежий воздух приближающейся зимы. В тот момент я не разделял этого мнения, ибо воздух в купе был отравлен вонючей сигарой, которую держал в зубах старый хмурый шотландец, ехавший вместе с нами. Холмс, казалось, не замечал дурного запаха. За окном вспыхивали яркие осенние краски листьев. - О Англия, Уотсон, сей второй Эдем, почти что рай! Я знал перефразированную цитату "Уильям Шекспир. "Ричард II", акт II." и был вдвойне поражен. Мне, конечно, была известна сентиментальная жилка в характере моего друга, но он редко допускал, чтобы она пробила броню научного склада его натуры. И все же гордое сознание принадлежности к своей стране по праву рождения - это национальная черта британца, и Холмс не был исключением. По мере того как мы приближались к цели нашего путешествия, его жизнерадостный вид сменился задумчивой миной. Мы проезжали по болотистой местности, вдоль бесконечной трясины и всяких кочек, которые, подобно струпьям, уродовали лицо Англии. И словно природа решила создать подобающий фон, солнце скрылось за густыми облаками, и, казалось, мы погрузились в вечные сумерки. Вскоре мы сошли на платформу небольшой деревенской станции. Холмс засунул руки в карманы, его глубоко посаженные глаза горели, как это часто бывало, когда он был захвачен очередной проблемой. - Вы помните дело Баскервилей, Уотсон, и проклятие, которое омрачало их жизнь? - Еще бы. - Мы находимся недалеко от их владений. Но, конечно, мы направляемся в противоположную сторону. - Тем лучше. Эта собака - порождение ада - все еще преследует меня во сне. Я был заинтригован. Обычно, когда Холмс приступал к расследованию, он тщательно осматривал окружающую местность, мгновенно замечал каждую сломанную ветку и не обращал внимания на пейзаж. В такие моменты воспоминания были бы неуместны. Теперь его движения были нервными, беспокойными, словно он жалел, что поддался импульсу и отправился в путешествие. - Уотсон, - сказал он, - давайте наймем повозку и побыстрее покончим с этим делом. Пони, которого мы заполучили, несомненно, был сродни тем диким лошадкам, которые носились среди болот, но был достаточно послушным и резво бежал по дороге от деревни к владениям Шайрсов. Вскоре показались башни замка Шайрс, придававшие еще более меланхолический вид местности. - Охотничьи угодья там, дальше, - заметил Холмс. - Земли герцога разнообразны. Он обвел взглядом представившуюся нам картину и добавил: - Сомневаюсь, Уотсон, чтобы в этой зловещей каменной махине нас встретил веселый краснощекий хозяин. - Почему вы так думаете? - Люди с длинной родословной обычно отражают колорит окружающей среды. Вспомните Баскервиль-холл: там не было ни одного жизнерадостного лица. Я не стал возражать. Мое внимание было приковано к унылой серой громаде замка. Некогда он был окружен рвом и имел подъемный мост. Однако нынешние поколения вверили защиту своей жизни местной полиции. Ров был засыпан, и цепи подъемного моста не издавали скрипа уже много лет. Дворецкий провел нас в холодную сводчатую гостиную, спросив наши имена, как Харон, переправлявший через Стикс. Вскоре я убедился в точности предсказаний Холмса. Более холодного и неприступного человека, чем герцог Шайрский, мне редко приходилось встречать. Он был небольшого роста и производил впечатление чахоточного. Но это мне только показалось. При ближайшем рассмотрении у него оказался вполне здоровый цвет лица, и я почувствовал жилистую силу в его внешне хрупком теле. Герцог не предложил нам сесть. Он отрывисто сказал: - Вам повезло, что застали меня здесь. Еще час, и я уехал бы в Лондон. По какому вы делу? Тон Холмса не выдавал его реакцию на дурные манеры аристократа. - Мы постараемся не злоупотребить вашим временем дольше, чем это необходимо, ваша светлость. Мы приехали лишь для того, чтобы передать вам это. Он протянул футляр с хирургическими инструментами, который мы завернули в простую оберточную бумагу и запечатали сургучом. - Что это такое? - спросил герцог, не двигаясь. - Я думаю, ваша светлость, - ответил Холмс, - что вам лучше самому вскрыть пакет и посмотреть. Нахмурясь, герцог Шайрский развернул пакет. - Где вы это взяли? - К сожалению, я должен сперва просить вашу светлость опознать это как вашу собственность. - Я никогда не видел этого раньше. Почему вам пришло в голову принести это мне? Герцог открыл крышку и смотрел на инструменты, казалось, с неподдельным удивлением. - Если вы отогнете подкладку, то обнаружите под ней причину, побудившую нас сделать это. Герцог последовал совету Холмса, по-прежнему сохраняя недовольный вид. Я внимательно следил за тем, как он рассматривал герб, и наступила моя очередь удивляться. Выражение его лица изменилось. Тень улыбки тронула его тонкие губы, глаза оживились, и он смотрел на футляр с глубоким удовлетворением, чуть ли не с торжеством - иначе я не мог охарактеризовать его взгляд. Затем столь же быстро это выражение исчезло. Я взглянул на Холмса в поисках объяснения, зная, что он не мог не заметить реакции аристократа. Но его проницательные глаза были полуприкрыты веками, лицо непроницаемо, как маска. - Я уверен, ваша светлость, что вы получили ответ на свой вопрос, сказал Холмс. - Конечно, - ответил герцог небрежным тоном, словно отметая это дело как не представляющее никакого интереса. - Этот футляр мне не принадлежит. - Тогда, быть может, ваша светлость укажет нам владельца? - Полагаю, что это мой сын. Футляр, без сомнения, принадлежал Майклу. - Он взят из лондонского ломбарда. Герцог скривил губы в жестокой усмешке. - Не сомневался в этом. - В таком случае, если вы дадите нам адрес вашего сына... - Сын, о котором я говорю, мистер Холмс, умер. Это мой младший сын. Холмс мягко сказал: - Я искренне сожалею, ваша светлость. Он умер от болезни? - От очень тяжелой болезни. Он умер уже шесть месяцев назад. Ударение, которое аристократ делал на слове "умер", показалось мне странным. - Ваш сын был врачом? - спросил я. - Он учился на медицинском факультете, но потерпел неудачу, как, впрочем, во всем остальном. Н поэтому он умер. Снова это странное ударение. Я посмотрел на Холмса, но его, казалось, больше интересовало пышное убранство этой сводчатой комнаты: взгляд его перескакивал с одного предмета на другой, а мускулистые руки были сцеплены за спиной. Герцог Шайрский протянул футляр Холмсу. - Поскольку, сэр, это не моя вещь, я возвращаю ее вам. А теперь прошу меня извинить, я должен собираться в дорогу. Я был удивлен поведением Холмса. Бесцеремонное обращение с нами герцога не вызвало у него ни малейшего возмущения, хотя обычно Холмс не позволял никому топтать его коваными сапогами. Он почтительно поклонился и сказал: - Не будем вас более задерживать, ваша светлость. Поведение герцога было по-прежнему грубым. Он и не подумал дернуть шнурок звонка, чтобы позвать дворецкого, и нам пришлось самим отправиться на поиски выхода. Как оказалось, нам повезло. Когда мы пересекали величественный холл, направляясь к наружной двери, из бокового входа вошли двое - мужчина и ребенок. В отличие от герцога их вид не был враждебным. Ребенок - девочка лет девяти-десяти - посмотрела на нас, и радужная улыбка осветила ее бледное личико. Мужчина, подобно герцогу, был хрупкого телосложения. Быстрый взгляд его больших блестящих глаз устремился на нас с вопросом, но выражал не более чем любопытство. Его смутное сходство с герцогом Шайрским позволяло сделать лишь один вывод. Это был другой его сын. Появление этой пары не показалось мне чем-то необычайным, но, как видно, смутило моего друга Холмса. Он резко остановился, и футляр с инструментами, который он нес, упал. Рассыпавшиеся стальные инструменты загремели на каменном полу, и эти звуки отозвались во всем громадном холле. - Какой же я неуклюжий! - воскликнул Холмс и с еще большей неуклюжестью загородил мне дорогу, когда я хотел собрать инструменты. Мужчина с улыбкой подскочил и, опустившись на колени, сказал: - Позвольте мне, сэр. Столь же поспешно подбежала и девочка. - Я помогу тебе, папа. Мужчина улыбнулся еще шире. - Конечно, дорогая. Мы вместе поможем джентльмену. Ты можешь подавать мне инструменты. Но осторожно, смотри не порежься. Мы молча наблюдали, как девочка подавала отцу блестящие инструменты один за другим. Его трогательная любовь к ней была очевидна. Он нехотя отрывал от нее взор, когда быстро клал инструменты в соответствующие углубления. Покончив с этим, мужчина поднялся, но девочка продолжала осматривать каменные плиты пола. - А последний, папа, куда делся? - Похоже, ?oi его не хватает, детка. Я не думаю, что он закатился. Он вопросительно посмотрел на Холмса, который наконец вышел из странной задумчивости. - Вы правы, сэр, его не хватает. Благодарю вас, и простите мою неловкость. - Пустяки. Надеюсь, инструменты не пострадали. - Он протянул футляр Холмсу, который взял его с улыбкой. - Не имею ли чести беседовать с лордом Карфаксом? - Да, - приветливо ответил темноволосый мужчина, - а это моя дочь Дебора. - Позвольте мне представить своего коллегу доктора Уотсона. Я Шерлок Холмс. Это имя, видимо, произвело впечатление на лорда Карфакса. Его глаза расширились от удивления. - Доктор Уотсон, - пробормотал он, здороваясь со мной, но продолжая смотреть на Холмса, - и вы, сэр... Весьма польщен. Я читал о ваших подвигах. - Ваша светлость слишком добры, - ответил Холмс. Глаза Деборы засверкали. Она сделала реверанс и сказала: - Для меня это тоже большая честь, джентльмены. Она говорила с трогательной непосредственностью. Лорд Карфакс с гордостью наблюдал за ней, и все же я чувствовал в его облике какую-то грусть. - Дебора, - сказал он серьезно, - ты должна запомнить знакомство с двумя знаменитыми джентльменами как значительное событие в твоей жизни. - Конечно, папа, - ответила девочка с готовностью и послушанием. Я был совершенно уверен, что она не слыхала ни об одном из нас. Холмс закончил обмен любезностями, сказав: - Мы приехали, ваша светлость, чтобы вернуть этот футляр с инструментами герцогу Шайрскому, которого я считал его законным владельцем. - И обнаружили, что ошибались. - Именно. Его светлость полагает, что, может быть, он принадлежал вашему покойному брату Майклу Осборну. - Покойному? - Его восклицание прозвучало скорее как усталая реакция, нежели как вопрос. - Так нам дали понять. Лицо лорда Карфакса приняло печальное выражение. - Это так и не так. Мой отец, мистер Холмс, жесткий человек, не умеющий прощать, как вы, несомненно, заметили. Для него имя Осборна превыше всего. Он одержим желанием сохранить репутацию Шайрсов незапятнанной. Когда около шести месяцев тому назад он отрекся от моего младшего брата Майкла, то объявил его умершим. - Помолчав, он вздохнул. Боюсь, что для отца Майкл мертв, даже если он еще жив. - А вам известно, спросил Холмс, - жив или умер ваш брат? Лорд Карфакс нахмурился и стал удивительно похож на герцога. Когда он заговорил, мне показалось, что тон его был уклончив. - Скажем так, сэр: я не располагаю фактическими доказательствами его смерти. - Понятно, - ответил Холмс. Затем взглянул на маленькую Дебору Осборн и улыбнулся. Девочка шагнула вперед и протянула ему свою ручку. - Вы мне очень понравились, сэр, - сказала она серьезно. Холмс был явно смущен этим простодушным и трогательным признанием. Он задержал ее ручку в своей и сказал: - Допустим, лорд Карфакс, что ваш отец - непреклонный человек. И все же отречься от сына! Подобное решение не так просто принять. Поступок вашего брата, наверное, был действительно серьезным. - Майкл женился против воли отца. - Лорд Карфакс пожал плечами. - Я не имею привычки, мистер Холмс, обсуждать дела моей семьи с незнакомыми людьми, но... - Он погладил блестящие волосы дочери. - Дебора - мой барометр оценки людей; Я был уверен, что его светлость спросит, почему Холмс интересуется Майклом Осборном, но он этого не сделал. Холмс, кажется, тоже ожидал этого вопроса. Поскольку он не последовал, Холмс протянул лорду Карфаксу футляр с инструментами. - Может быть, вы хотели бы взять это себе, ваша светлость? Лорд Карфакс взял футляр и молча поклонился. - А теперь... Боюсь, поезд не будет ждать.., нам пора идти. - Холмс посмотрел вниз с высоты своего роста. - Прощайте, Дебора. Знакомство с вами было для нас с доктором Уотсоном одним из приятных событий за долгое время. - Надеюсь, вы приедете еще, сэр, - ответила девочка. - Когда папа уезжает, здесь так тоскливо. Пока мы ехали обратно в деревню. Холмс почти все время молчал. Он односложно отвечал на мои замечания и заговорил только, когда мы уже ехали в Лондон. Его худощавое лицо приняло хорошо мне знакомое задумчивое выражение. - Интересный человек, Уотсон. - Может быть, - ответил я запальчиво, - но препротивный. Именно люди его положения - слава Богу, их немного! - пятнают репутацию английской аристократии. Мое возмущение позабавило Холмса. - Я имею в виду, не pater'a, a filius'a. - Сына? Меня, конечно, тронула несомненная любовь лорда Карфакса к дочери... - Но вам не показалось, что он слишком откровенен? - Именно такое впечатление у меня сложилось. Холмс, хотя я не понимаю, как вы об этом догадались. - Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Уотсон, - сказал Холмс. - Он даже сам признал, что слишком много рассказал о личных делах членов своей семьи. - Так ли это? Допустим сперва, что он глупый человек. В таком случае это просто любящий отец со слишком длинным языком. - А если допустить, что он вовсе не глуп? - Тогда он создал именно тот образ, который хотел создать, чему я склонен верить. Ему известны мое имя и репутация, так же как и ваши, Уотсон. Я сильно сомневаюсь, что он принял нас за добрых самаритян, проделавших столь долгий путь лишь для того, чтобы отдать законному владельцу старый футляр с хирургическими инструментами. - Почему же это должно было развязать ему язык? - Он не сказал нам ничего такого, дружище, чего я и без того не знал или не мог легко найти в архивах любой лондонской газеты. - О чем же он умолчал? - Мертв его брат Майкл или жив, и поддерживает ли он контакт с братом. - Из сказанного им я заключаю, что он этого не знает. - Возможно, Уотсон, он как раз и хотел, чтобы вы пришли к такому заключению. - Прежде чем я успел ответить, Холмс продолжал: - Дело в том, что перед отъездом в Шайрс я кое-что разузнал. Кеннет Осборн, герцог по прямой линии, имел двух сыновей. Младший Майкл, конечно, не наследует никакого титула. Не знаю, вызывало ли это у него чувство зависти, но он вел себя так, что лондонские журналисты дали ему прозвище Буйный. Вы говорили о жестокой нетерпимости его отца, Уотсон. Напротив, известно, что герцог был необычайно снисходителен к младшему сыну. И только когда юноша женился на женщине самой древней профессии, другими словами, на проститутке, терпению отца пришел конец. - Я начинаю понимать, - пробормотал я. - Движимый злобой или ненавистью, сын решил запятнать титул, который не мог унаследовать. - Может быть, - сказал Холмс. - Во всяком случае, герцогу было трудно сделать другой вывод. - Я этого не знал, - сказал я смиренно. - Вполне естественно, мой дорогой Уотсон, брать сторону обиженного. Но разумнее сначала разобраться, кто в действительности обижен. Что касается герцога, я согласен, что он трудный человек, но он несет свой крест. - Значит, моя оценка лорда Карфакса тоже ошибочна, - сказал я почти с отчаянием. - Не знаю, Уотсон. У нас очень мало фактов. Однако он допустил два просчета. - Я этого не заметил. - Он также. Мои мысли были сосредоточены на более широкой проблеме. - Холмс, - сказал я, - вся эта история очень странная и непонятная. Надо полагать, что наша поездка была вызвана не просто желанием вернуть владельцу утерянную вещь? Он смотрел в окно вагона. - Набор хирургических инструментов был доставлен нам домой. Сомневаюсь, чтобы нас приняли за бюро находок. - Но кто его послал? - Кто-то, кто хотел, чтобы он попал нам в руки. - Тогда мы можем только гадать. - Конечно, Уотсон, я не рискую утверждать, что чую здесь хитрую игру. Но запашок сильный. Не исключено, что ваше желание исполнится. - Какое желание? - Вы, кажется, недавно предлагали, чтобы я оказал помощь Скотленд-Ярду в деле Джека Потрошителя. - Холмс!.. - Конечно, нет никаких улик, которые связывали бы Потрошителя с набором хирургических инструментов. Но скальпель отсутствует. - Я сам подумал об этом. Господи, ведь даже сегодня ночью его могут всадить в тело какой-нибудь несчастной. - Это одна из возможностей, Уотсон. Скальпель мог быть изъят и символически - тонкий намек на преступного маньяка. - Почему же тот, кто послал инструменты, не объявился? - Причин может быть множество. Но одной из главных я считаю страх. Думаю, что со временем мы узнаем правду. Холмс погрузился в размышления - состояние, которое мне было хорошо известно. Я знал, что сейчас бесполезно продолжать расспросы. Откинувшись на спинку сиденья, я угрюмо смотрел в окно, а поезд мчал нас к Паддингтонскому вокзалу.