Вскрытие покажет - Градова Ирина (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– У вас растяжение, – улыбаясь, сказала я. – Это не страшно: заживет, как на…
– Как на собаке! – подхватил Матвей, когда я осеклась. – Как всегда, да, баб Мань? Я же говорил!
– Надо тугую повязку наложить, а потом я вам мазь принесу, чтобы болевой синдром купировать.
– Ой, да ты уж принеси, доча, а то болит так, что мочи нет! – попросила баба Маня кряхтя.
Закончив со старушкой, мы с Матвеем вышли из дома и направились к Дуське, мирно пощипывающей траву у забора. Оглянувшись в последний раз на дом, я отметила про себя, что с улицы не видно поленницы.
– Слушай, Матвей, – начала я, взбираясь на повозку, – а я правильно поняла, что баба Маня проживает одна?
– А что?
– Ну, я просто увидела чью-то футболку возле поленницы…
– А-а, так это, наверное, кто-то из мужиков оставил – может, еще вчера или давеча?
Я сделала вид, что объяснение меня удовлетворило.
– Хоть убей, не понимаю, чего от меня сержант хочет! – в отчаянии пробормотал за завтраком Синица. Он вошел в столовую, когда завтрак уже заканчивался, и устало плюхнулся на табурет, ставя на стол тарелку с гречкой. Вид у солдата был помятый и несчастный.
– Что, опять придирается? – сочувственно спросил Денис.
– Да койка моя ему не нравится! Я уж чего только не делал, а все «не ровно»! Кантик какой-то начесывать надо, оказывается, а как его начесывают…
– Табуреткой, Синица; странно, что тебе в учебке не объяснили! – усмехнулся Денис.
Этот пресловутый кантик порой снился ему по ночам – нет-нет да и прорежется сквозь сон сиплый голос сержанта Игуменова: «А ну, салаги, почему матрац сваленный?!» Проблемы с койками обычно решались в первые недели пребывания призывника в армии. У Синицы этот процесс по непонятной причине затянулся. Может, дело не столько в самой койке, сколько в беззащитности паренька? Денис знал, что до его появления Синице здорово доставалось – и от начальства, и от сослуживцев, которые считали его слабым и мягкотелым. Синицу воспитывала одна мать, рвавшая жилы сразу на трех работах, а ведь в семье были еще малолетние дети, поэтому отправку в армию он сначала воспринял как избавление от чувства вины за то, что сидит на шее матери. Парень хотел пойти работать сразу после девятого класса, но она настояла на том, чтобы он окончил десятилетку – тем более что у него неплохо получалось учиться. В армии он был сыт, по крайней мере, но во всем остальном для Синицы пребывание здесь являлось сущей пыткой – до тех пор, пока не появился Денис.
– Табуреткой? – недоуменно пробормотал Синица, глядя на него. Денис тяжело вздохнул.
– Ладно, покажу после пробежки. Если живыми вернемся.
Это замечание имело под собой веские основания: сержант отлично бегал – поговаривали, что он мастер спорта по легкой атлетике. Поэтому Строев справедливо полагал, что все, доступное ему самому, должно быть доступно и остальным солдатам. Утренняя пробежка стала своего рода пугалом для всех, кто служил на заставе: она длилась не менее двух часов и больше напоминала марафон, чем часть обычной зарядки. Поначалу даже Денис, находившийся в прекрасной спортивной форме, едва дотягивал до финиша, испытывая реальное кислородное голодание – чего уж говорить о тех, кто не имел такой серьезной подготовки. Возможно, сержанту Денис приглянулся не только потому, что они оказались «земляками», но и потому, что он не ныл, как другие, напрягая последние силы в попытке не отстать от легконогого Строева.
В целом распорядок дня на заставе был вполне сносным. Утром в шесть часов подъем. За полчаса требовалось заправить кровати, почистить сапоги и умыться. У Строева, помимо пресловутого кантика, имелся еще один бзик, придуманный, наверное, еще Петром Первым и бережно хранимый сержантом. На одеялах, чтобы не путать голову и ноги, было три полосы, и они должны были быть строго выровнены при помощи нитки. На шерстяных одеялах также полагалось делать небольшой начес, чтобы получался прямой угол. Если солдат «вел себя хорошо», то Строев делал послабление и разрешал начесывать кантик только с одной стороны (той, которая ближе к проходу), потому что проверяющие смотрят на койки только с одной стороны. В остальных же случаях Строев придирался, как мог. Затем – утренний осмотр, во время которого каждому служивому в очередной раз доказывалось, что он – дурак и что ему ничего не принадлежит. В кармане у солдата может быть только записная книжка, носовой платок и расческа. Если там оказалось еще что-нибудь, нужно это выбросить. Если солдат этого не понимал, сержант объяснял каждый день до «полного усвоения». После непреложного процесса утреннего осмотра начиналась зарядка, включающая знаменитую пробежку Строева. Во время краткого отдыха Денис в редкую минуту откровенности спросил у сержанта:
– А тебе не страшно, что все тебя ненавидят за эти пробежки?
– Знаешь, что говорит по этому поводу Изюбрь? – вместо ответа задал вопрос Строев. Денис уже понял, что слова капитана Руденчика являлись для их сержанта своего рода устной Библией и не подлежали обсуждению. Сам Изюбрь, видимо, был для Строева тем же, чем Кутузов для русского войска во время войны двенадцатого года!
– Так вот, – продолжал сержант, – он говорит, что солдат без ненависти – что пушка без ядра. В случае войны отсутствие ненависти у солдата – минус для всей армии. Пусть себе ненавидят, главное, чтобы в спину не пальнули… А ты ведь за этим присмотришь, верно?
И Строев устремил взгляд на Дениса, у которого от этого по позвоночнику пробежал неприятный холодок.
– У вас уже такое случалось? – ответил он вопросом на вопрос, затаив дыхание из страха, что Строев может в чем-то его заподозрить.
– С чего ты взял? – удивленно спросил тот.
– Слухи…
– Ноги бы оборвал этим слухам! – после небольшой паузы отозвался сержант.
– Так, правда, что ли?
– От несчастных случаев никто не застрахован.
Словосочетание «несчастные случаи» прозвучало как-то особенно неуверенно из уст Строева, но Денис решил дальше не искушать судьбу. Сержант сам продолжил разговор.
– Недавно двое тут друг друга замочили, – сказал он, закуривая сигарету и предлагая Денису. Тот взял, хотя не курил с третьего курса.
– Прямо-таки?
– Угу. Большинству салажат нельзя в руки давать оружие – либо сами убьются, либо кого-нибудь порешат ненароком!
– У них, что, махач был?
– Да шут их знает – я ж при этом не присутствовал… Только ты, гляди, никому не сболтни: начальство решило дельце замять, а то и так Комитет солдатских матерей наседает!
– Само собой!
– Еще, говорят, комиссию какую-то назначили: якобы с заставы много ходоков в последние годы.
– Дезертиров, в смысле?
– В этом самом смысле, – кивнул сержант, выдувая из ноздрей дым.
– И что, правда, много таких?
– Слухи… На моем веку всего два было. Один убег, похоже, за кардон: его вещички нашли у самой границы. А второй вот недавно свалил – до сих пор ищут.
– Он тоже – к китайцам?
– Без понятия! Может, к ним, а может, и в Хабаровск подался, там поездом можно до дому добраться.
– Но его же ищут?
– Ищут-то ищут, – передернул плечами Строев, – да вот только кто ж его найдет? Тю-тю наш бегунок, у мамки с папкой под бочком отсиживается уже да калачи жует! Ну, ладно, бойцы, двинули! – скомандовал он, мгновенно оказавшись на ногах. Солдаты, стеная, начали нехотя подниматься.
В скором времени вновь пришлось наведаться к селянам. За мной снова приехал Матвей, и помощь, как выяснилось, понадобилась ему самому – вернее, его матери.
– Она на седьмом месяце, – пояснил парнишка так запросто, словно каждый день имел дело с беременными женщинами. – Вроде все в порядке, УЗИ делала в Хабаровске месяц назад, но что-то в последнее время нервы у нее расшатались – боится ребенка потерять.
– А что, такое случалось?
– Да сплошь и рядом! – пожал плечами Матвей.
Когда я увидела его мать, Зою Сергеевну, то сразу поняла, что имел в виду парнишка. Женщине едва-едва исполнилось сорок, но выглядела она на все пятьдесят с гаком – сказывались частые беременности. Ее муж, охотник, уходил в лес на целые недели, а по возвращении начинался «медовый месяц» – мужчиной Илья Гаврилович был темпераментным. В условиях отсутствия хорошей медицинской помощи и возможности часто обследоваться многие беременности заканчивались выкидышами. Тем не менее у Матвея было шесть сестер и два брата, все младше его – это ли не доказательство того, что человек умеет приспособиться к любым, даже самым неблагоприятным условиям!
