Героиновые пули - Щелоков Александр Александрович (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Такая тактика оправдалась. Волна атаки завязла в песке и разбилась о плотный прицельный огонь автоматов. Уцелевшие моджахеды, поминая аллаха, зло паля в воздух, отступили и залегли. Громовые раскаты стихли, но тишина над полем боя не воцарилась. В машинах начали взрываться боеприпасы. С жирным смачным треском жадный огонь дожирал остатки грузовиков. В недрах бушующего костра рвались патроны.
Жетвин подобрал ноги, собираясь вскочить и сменить огневую позицию, как вдруг земля под ним дрогнула, зашевелилась будто живая, песок заходил ходуном, будто его начали трясти в сите.
Тому, кто не испытал на себе землетрясений, трудно представить ужас, охватывающий все живое, когда колеблющаяся твердь начинает рушить представления о своей незыблемости.
Жетвин плотно прижался пузом к песку, беспомощно раскинул руки, словно старался удержать землю от качаний, не дать ей возможности опрокинуться.
Гул стих, рокочущим валом укатившись за гребни дальних барханов.
Жетвин приподнял голову, чтобы оглядеться. И тут же увидел, как из клокочущей стихии огня вырвалась сверкающая струя скрученного в жгут багрового пламени. Это из пожарища стартанул неуправляемый реактивный снаряд.
Свирепо подвывая, он набрал высоту и понесся вдаль, дымным следом вычерчивая крутую траекторию.
Следом за первой на волю вырвалась вторая ракета. Она стремительно пронеслась над землей и врубилась в крутой склон бархана метрах в трехстах от места старта.
Лежать под огнем — испытание не из приятных. В зареве пожара то и дело ослепительно вспыхивали белые шары света. Раздавалось шипение, которое тут же переходило в напряженный пульсирующий вой.
Из хаоса туго свитого в черные жгуты дыма вырывался темный корпус ракеты. Он волочил за собой дымный хвост и устремлялся в небо.
И тут же где-то рядом снова возникала ослепительная вспышка и раздавался вой, переходивший в тяжелый грохот…
Самым большим, что можно было сделать тогда для своего успокоения — предполагать, что ракеты при перевозке не были снаряжены взрывателями. Но все ли в жизни делается так, как то предусмотрели инструкции по безопасности?
При каждой новой вспышке, когда волна рокочущего грохота прокатывалась над головой, Жетвин вжимался в песок и старался поглубже втиснуть голову в каску. Когда же какая-либо из ракет, обдав его жаром и ревом, проносилась низко-низко над его головой, он тут же поднимал глаза, чтобы посмотреть, что творилось вокруг. Предосторожность не оказалась излишней.
Он не прозевал момента, когда с криками «Алла акбар!» афганцы рванулись в атаку. С флангов автоматчиков поддержали гранатометчики. Одна граната прошла над головами «спецов» с перелетом. Другая не долетела до гребня. Она врезалась в бархан метра на полтора ниже места, где лежал Жетвин.
Горячий песок взметнулся вверх высоким столбом. Над головой Жетвина с ноющим звуком пронеслись осколки.
— Ты его видел? — Майор Доноцов отплевывался от песка, забившего рот. — Вон он справа. Урой его.
— Угу.
Жетвин сосредоточился, отвлекаться времени не было, и потому буркнул нечто невнятное. Донцов на такие мелочи внимания не обращал: в бою не на стрельбище, тем более не на плацу.
Рассвет выползал из-за горизонта едва заметной серой полоской, оттесняя на запад ночную темень. И на этом сером фоне, как погрудная мишень, возникла тень человека.
Жетвин приподнял трубу гранатомета, сцентровал прицел на середине фигуры.
Грохот выстрела не просто оглушил. Он сотряс все тело, словно на голову с высоты обрушился тюк прессованного сена. Перед глазами полыхнул клуб оранжевого огня, на мгновение лишив зрения.
Два удара — выстрел и взрыв почти слились в один, раскатистый и протяжный.
Граната попала точно туда, куда целился Жетвин.
Все то, что ещё мгновение назад было человеком — полным злости, желания воевать; человеком, который тщательно выцеливал противника — все это разнесло, разметало по песку кровавыми шматами костей и мяса.
И самое страшное — это вызвало у Жетвина только прилив ликования:
— Командир! Я его грохнул!
Пара вертолетов появилась над полем боя, когда там ещё дымились остовы сожженных автомашин и курились остывавшие сопла разбросанных по пескам ракет.
Две машины шли к позиции «спецов» низко — «стригли» землю винтами, готовые принять на борты десант.
Облако желтой пыли поднялось высоко в небо над местом, где они приземлились.
Десант уже разместился в машинах, когда Жетвин, оглядев людей, спросил:
— Где Лудилин?
Лейтенант Арсений Лудилин отсутствовал.
Жетвин схватил автомат и бросился назад, к месту, которое они только что отставили. Лудилин, раскинув в стороны руки, лежал в песчаной выемке на пологом склоне бархана. Его контузило взрывом гранаты. Жетвин хотел поднять товарища, но заметил двух афганцев, залегших неподалеку. Пришлось взяться за автомат.
Жетвин никогда не палил без разбора. Пуля дура, если её не направили туда, куда надо.
Первый же выстрел попал в моджахеда, пытавшегося обойти Жетвина слева. Второй афганец видимо счел, что в этот день удача не на их стороне и быстро исчез за барханом. В это время к Жетвину подошла подмога — ещё три «спеца». Общими усилиями они доставили тяжеленного Лудилина к «вертушке».
Машины тут же взмыли и взяли курс на север.
Жетвин, едва оказавшись в вертолете, положил автомат на колени и свесил голову на грудь.
Солдатскую мудрость, учившую, что «лучше переесть, чем недоспать», он понимал буквально и умел устранять недосып в любом положении — сидя, стоя и на ходу. Смеясь, он говорил, что после трудных переделок в его организме будоражащий адреналин тут же преобразуется в успокаивающий «дремонтин».
В полусне, опупев от дикого рева двигателей, Жетвин так и не понял, что случилось.
Вертолет, в который попала переносная зенитная ракета «стингер», стремительно, как и летел, рухнул на камни невысокого кряжа.
Смерть не страшна: тот кто умер о ней ничего не знает. Не знал об этом и Жетвин. Не было для него ни пустого гулкого коридора, по которому душа рвалась бы к бессмертной жизни. Никто вокруг не пел многоголосую аллилуйю, не махал опахалами.
Не слышалось и голосов грешников, опущенных в жупел и принимающих муки. Только темнота и тишина.
Отсутствие в мире тебя и мира в тебе.
Муравей, раздавленный толстой ногой слона-судьбы — вот что такое смерть.
Очнулся Жетвин не понимая что происходит, не зная, где он и почему тут оказался.
Сознание вползало в него медленно, но он не спешил это показывать.
Умный, паленый огнем боец, ведет себя подобно жуку, который в минуту опасности замирает, притворяясь мертвым.
Сквозь дремотную отупелость обморока, Жетвин услышал чужую речь и не стал открывать глаза.
— Э-э-э, — гнусаво гундел совсем рядом с ним чей-то голос. — Рехтан! Рехтан!
Говорил афганец, но что именно означали его слова Жетвин догадался только через минуту, когда на него обрушился поток холодной воды.
Плеснули на него не из пиалы, не полили из бутылки или фляги, а ливанули сразу из сатала — афганского ведра.
И опять: «Рехтан, рехтан».
— Лей, лей, — перевел для себя Жетвин и не ошибся. Новый поток воды обрушился на него, заставив захлебнуться, закашляться.
— Зенда, — сказал довольный голос над головой, и Жетвин для себя легко перевел: «живой». Два слова на дари: «морда» — мертвый и «зенда» — живой он знал прекрасно.
Когда закашлялся, тут уж «морду» — мертвого не изобразишь. Мертвые не кашляют, не чихают, не дышат.
Пришлось открывать глаза.
И сразу рядом прозвучал голос, сносно говоривший по-русски:
— Вставай, вставай, пиздельник, уже належался…
Жетвин понял: его назвали бездельником, хотя в афганском произношении это прозвучало ещё более оскорбительно, чем в русском.
Высокий худой афганец со страшным шрамом во всю левую щеку и без левой руки (от неё осталась только культя, подрезанная значительно выше локтя) стоял рядом с ним, широко расставив ноги.
