Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— У меня есть трешка, доедем на такси, — успокоил Эльвиру Игорь.
В комнату с подносом в руках, на котором стояли три чашки, вошла Вероника Павловна.
— Мальчики!.. Холодненького компота!.. Со льдом!.. Вишневого!.. Вы заслужили. До сентября нужно копить силенки.
Три руки протянулись к подносу, на который через минуту были поставлены пустые чашки.
— А где мой побратим кот Васька? — оглядываясь по сторонам, с серьезным видом спросил Игорь. — Хоть бы познакомили.
— Он гуляет, — ответила Вероника Павловна. — Не любит одиночества.
Словно вспомнив что-то важное и обязательное, Игорь обратился к Валерию:
— Давай разделимся. Ты жми в хозяйственный магазин за своей серебрянкой, а мы с Эльвирой полетим в агентство. Вечером между шестью и половиной седьмого встретимся в «Сокольниках», И как всегда — у центральных ворот. — Не дожидаясь согласия или возражения Валерия, он взял за руку Эльвиру и потянул ее к выходу: — Вперед, Ротшильдиха! Только вперед!.. Нас ждут места боевой славы!..
Когда за Игорем и Эльвирой захлопнулась входная дверь, Вероника Павловна, услышав из соседней комнаты слово «серебрянка», вошла в гостиную.
— За какой серебрянкой ты собираешься ехать, сынок? — с тревогой в голосе спросила она, пристально глядя в глаза сыну.
— За самой обыкновенной. За той, какой красят самолеты и могильные ограды на кладбищах. Последнее время серебрянка стала моей любимой краской.
— Хочешь по пути из Белоруссии заехать в Смоленск? — робко спросила Вероника Павловна.
— Зачем заезжать?.. Смоленск, в нашем туристическом маршруте значится как завершающий пункт похода.
— Ну что ж, ты задумал хорошее дело, — расслабленно сказала Вероника Павловна и уже повернулась, чтобы выйти из гостиной, но ее остановил Валерий:
— Мама!.. Я давно собираюсь спросить тебя: почему ты, сколько я помню себя, ни разу не была, на могиле отца? Ты что, его не любила? — И, тут же поняв, что вопросом этим сделал больно матери, смягчил: — Вернее, не очень любила?
Словно обличенная в чем-то неблаговидном, Вероника Павловна ответила не сразу. Она искала каких-то особенных, чуть ли не клятвенных слов, но они не пришли. А поэтому ответила просто, угасающе-буднично:
— Я очень любила твоего отца, сынок… Очень!.. Но ты сам видишь, какая у меня сумасшедшая работа. Я, как вол, тяну в гору две арбы. Две ставки.
— Но в каждой неделе есть суббота и воскресенье… А до Смоленска езды всего десять часов… А потом, каждый год ты имеешь месячный отпуск.
Веронике Павловне не хватало воздуха, Она чувствовала себя прижатой в угол, из которого не знала, как выбраться.
— Все это так, сынок… Когда ты был маленький, я ездила на могилу отца каждое лето. И каждый раз я возвращалась с больным сердцем. Ты же знаешь, какие у меня нервы и какое слабое сердце. Просто, наверное, щажу себя, чтобы не потерять последние силы и поставить тебя на ноги.
— Я тебя понимаю, мама… Ты не сердись на меня. Может быть, ты и права. Я не хотел тебя ни упрекнуть, ни обидеть. Я это сказал просто потому, что последнее время отец мне очень часто снится. Я вижу его как живого. И все почему-то рядом с самолетом. В комбинезоне, на голове кожаный летный шлем… Улыбка такая светлая-светлая. Как на фотографии, что на памятнике. Он машет мне рукой, зовет меня к себе, что-то говорит мне, а я из-за рева мотора ничего не слышу. Только одно слово — догадываюсь по губам: «Сынок!..»
На глаза Вероники Павловны навернулись слезы. Сердце ее щемило от жалости к сыну. Она хотела утешить его, но не знала чем.
— Да, сынок, отец твой был первоклассным летчиком. Когда он возвращался с полетов и приходил домой, то подолгу стоял над детской кроваткой и играл с тобой, делал тебе разные смешные рожицы. А мне было мило и потешно. Я была счастливой женой и счастливой матерью. Многие мои подруги завидовали мне. — Наступили минуты, когда ложь уводила Веронику Павловну в такие подробности, что временами ей казалось, что ее мужем, от кого родился Валерий, и в самом деле был военный летчик, и что он погиб при выполнении боевого задания, и что похоронили его на смоленском кладбище. В такие минуты ей становилось страшно: уж не сходит ли она с ума? Но тут же успокаивала себя где-то случайно вычитанным высказыванием Горького о том, что правда — это всего-навсего сотни раз повторенная ложь. А она, Вероника Павловна, свою ложь об отцовстве Валерия повторила уже столько раз, что временами и сама начинала убеждать себя, что это была правда.
Глядя рассеянно в одну точку на стене, Валерий тихо, тоном легкого упрека сказал:
— Ты так мало и как-то всегда неохотно рассказываешь об отце… А мне бы о нем хотелось знать все, что знаешь ты.
— Не хочу тебя расстраивать, сынок. Да и самой тяжело о нем вспоминать.
— Отец стоит того, чтобы его помнили и вспоминали. — С этими словами Валерий встал с дивана, вставил в магнитофон кассету и щелкнул клавишу включателя.
В следующую минуту по комнате разлилась печальная песня о трагической гибели летчика, который, чтобы не выбрасываться из неисправного самолета над городом, из последних сил, идя на верную смерть, вывел самолет из зоны города и разбился. Когда Валерий слушал эту песню, перед его глазами образ отца представал таким, каким он запечатлен на фотографии, вмонтированной в нише памятника.
Вероника Павловна поправила на письменном столе разложенную по главам диссертацию мужа и, чтобы как-то незаметно закончить этот всегда нелегкий для нее разговор, сказала:
— Я сегодня очень устала, сынок. Болит сердце. Пойду прилягу. — Она поцеловала Валерия и вышла в спальню.
Как и когда вошел в квартиру Яновский, Валерий не слышал. Он даже вздрогнул, когда отчим громко кашлянул, давая знать, что он пришел и что в гостиной, где на письменном столе его ждет диссертация, ему нужно остаться одному.
— Все развлекаемся? — сухо бросил Яновский.
— В этой песне мало развлечений, — глухо произнес Валерий и выключил магнитофон. Уже из коридора, не открывая дверь спальни, крикнул матери: — Я поехал за серебрянкой.
Дождавшись, когда Валерий уйдет, Яновский достал из портфеля металлический лист чеканки с изображением обнаженных граций под струями фонтана и повесил ее на стену. Когда в гостиную вошла Вероника Павловна, он кивнул на чеканку и тоном нескрываемой похвальбы сказал:
— Подарок!.. Авторская работа. Сегодня был в Абрамцевском художественном училище, проводил там беседу со студентами. Интересные молодые люди! Есть очень талантливые. А когда я сказал, что в одной из глав диссертации об эстетическом воспитании молодого человека трудом я обязательно отражу опыт Абрамцевского училища, — преподаватели и директор на прощание, в знак благодарности за мое выступление и, очевидно, как аванс за обещанную похвалу, взяли из своего музея вот эту чеканку — а она отмечена премией на ВДНХ — и подарили мне с автографом. Почитай!.. — Яновский снял со стены чеканку и поднес ее тыльной стороной чуть ли не к лицу жены. — Впечатляет?
— А ты будешь о них писать?
Яновский зычно хохотнул.
— Написал бы, да поезд уже ушел. Диссертация и так набита материалом, как московский трамвай в часы пик.
—. А ведь обещал.
— Мало ли что я кому обещал. Когда я это обещал, я же не знал, что они преподнесут мне подарок. А дареному коню в зубы не смотрят. А потом — что это за морализирование? Уж не хочешь ли ты упрекнуть меня в нечестности?
Видя, что муж уже на грани раздражения, Вероника Павловна решила обострившийся разговор перевести на шутку.
— Ты прав, Альберт. Студенты и преподаватели художественного училища далеко не данайцы.
— Какие данайцы? — насторожился Яновский.
— А помнишь древний афоризм: «Бойтесь данайцев, дары приносящих».
Теперь Яновский расхохотался от души.
— Гениально!.. Первый раз слышу этот афоризм. Запишу его и запомню.
— Только обязательно познакомься с историей зарождения этого афоризма.
— Спасибо за совет! — с нарочитым подобострастием, делая реверанс, произнес Альберт. Он не любил, когда ему непрошено советовали. Особенно жена, врач по профессии.
