Объяснение в ненависти - Владимирский Петр (читать книги регистрация txt) 📗
Истеричный и бездарный Отелло растратил весь свой пыл в первом действии, ему и в страшном сне не могло присниться, что впервые за восемнадцать лет совместной жизни произошла замена и на роль Дездемоны явилась разъяренная фурия. На одном из лотков у пешеходной дорожки продавали металлическую кухонную посуду. Вера взяла в руки сковороду среднего размера, подумала: «Тефаль. Как хорошо, что ты всегда думаешь о нас», — и, вроде бы не сильно размахнувшись, от всей души треснула Юрия по башке, вызвав гулкий звук. Лученко присел на асфальт, прикрыв руками череп, жалкий, трусливый, выкативший перепуганные глазенки. Она вернула онемевшей продавщице сковороду:
— Спасибо, извините. Посуда хорошая, крепкая. Та, обретя дар речи, крикнула Вере вслед:
— Ничего, ничего! Если будет нужно еще, берите! Вера представила себе, как об этом случае будут судачить продавцы-лоточники…
Не повышая голоса и даже не оборачиваясь к тому, кому предназначались ее слова, сказала:
— Напоминаю: мы с тобой совершенно чужие люди. Каждый из нас вправе строить свою жизнь так, как ему хочется. До Олиного венчания можешь делать вид, что ты образцовый отец. А не хочешь — не делай, мне все равно. В мою комнату не заходить. Ко мне без важного дела не обращаться. И маме своей передай. Если понял меня, кивни. Ты что, не понял?
— Понял я все, — поспешно закивал муж, потирая шишку на голове и опасаясь, что на этот раз под руку разгневанной женщине попадется что-нибудь потяжелее сковороды.
Войдя в квартиру, Юрий быстренько метнулся в свою комнату, где и затаился до утра, прикладывая к шишке лед из холодильника. Отчаянно хотелось наябедничать матери на хулиганку жену, но он боялся. Однажды, давно, он ее очень обидел и она так глянула, что на коже у Юрия образовалась краснота вроде крапивницы. Чесалась, болела, зараза, и долго не сходила. Верка сама испугалась и потом прощения просила, говорила, мол, нечаянно вышло. Как будто ему от этого легче! Ну ее, ведьму. Еще учудит чего похлеще… Поэтому он решил не сообщать покамест о покушении на его жизнь и достоинство.
Дома Вере больше всего на свете хотелось лечь и проспать до завтрашнего утра. Она отвратительно чувствовала себя. Но долг заставил ее сначала пойти в кухню, покормить Пая, а уж потом вернуться к себе и усесться с ногами в глубокое кресло. Сидя в нем, всегда убаюкивавшем и окружавшем ее уютными деревянными подлокотниками, Вера на этот раз ощутила странное беспокойство. Такое с ней иногда случалось. Пустых страхов или женских тревог, когда виновато не что-то конкретное, а руководящая многими капризами и истерическими состояниями физиология, у нее никогда не было.
Женщина замерла, оглядывая комнату. Что-то здесь не так. Хотя все предметы на своих местах и открытое окно освежало прохладой небольшую комнату с высоким потолком, чутье говорило: в комнате был кто-то чужой. Конечно же, никаких людей-невидимок фантазия ей не рисовала. Но она могла поклясться чем угодно, что к ее вещам прикасались. Юрий? Зинаида? Бывало, что они с крысиным любопытством рылись здесь. Но после свекрови оставался специфический запах — смесь пронафталиненных вещей из старых шкафов и ненавистного хозяйственного мыла, которым и по сей день мылась свекровь. А сейчас обоняние подсказывало: кроме Юрия, в комнате был еще кто-то. Словно мимо комнаты пронесли мусорное ведро с гнилью. Кто другой мог войти к ней? Тот Юрин одноклассник? Но зачем? Он стоял, рассматривал ее вещи, прикасался к ним своими руками… К горлу подступила тошнота.
На кухне у раковины громко стучала эмалированными мисками свекровь.
— Что делал в моей комнате Юркин соученик? — спросила Вера, вырастая за спиной старухи.
— Откуда ты узна… Никто. Ничего. Ты что? С чего ты взяла, что к тебе кто-то заходил? В твою комнату вообще никто, никогда… застрекотала Зинаида. Она с оглушительным грохотом уронила горку мисок в раковину и энергично принялась тереть тряпкой грязную посуду.
— Я повторяю. Что он делал в моей комнате? — медленно и отчетливо произнесла Вера. У нее уже не было сомнений, что свекровь лжет. И ее не занимал вопрос почему. Зинаида врала всегда, в крупном и мелком, по делу и просто так — из любви к процессу. Даже когда в этом не только не было видимой пользы, но и приносило ей или сыну явный вред, она все равно врала. Поэтому Вера просто повернула ее лицом к себе и, глядя в переносицу мимо бегающих глазок, приказала:
— Правду.
Запинаясь и затравленно мотая головой, как воровка, застигнутая врасплох, свекровь призналась, что Юрочка зашел просто так, показать гостю комнату. А потом, когда Борис стал надевать куртку, она увидела оторванный карман, и гость попросил ее пришить. А она забрала Пая, а то он, такой невоспитанный, все время лаял на Юрочку и его товарища! И немножко, совсем чуть-чуть, буквально полминутки, Борис задержался в Вериной комнате. Что же тут такого? Он вполне приличный человек! Просто жизнью побитый! Но он ведь учился вместе с Юрочкой!
И вообще, если людям не верить, то как же тогда жить? Вот при советской власти…
Вера ушла к себе. Пай смотрел на нее глубокими темными глазами, и взгляд его спрашивал: «Что, несладко? Ничего, я с тобой». Вера тщательно осмотрела полки, где стояли папки с разными случаями из ее практики. Пыль в комнате Вера вытирала раз в неделю, чаще убирать не было ни времени, ни сил. Поэтому она сразу заметила, что на папке с надписью «Фобии» пыли нет. Она взяла ее и тщательно перебрала содержимое. Внешне все было в полном порядке: файлы лежали аккуратной стопкой, нанизанные на два металлических стержня и закрепленные пластмассовым держателем. Доктор Лученко отличалась большой аккуратностью в своих врачебных делах. Фобии были собраны по схеме, понятной только ей одной. Сначала шли самые распространенные, типичные: боязнь замкнутого или открытого пространства, то есть клаустрофобия и агорафобия, далее танатофобия — страх смерти, эритрофобия — страх покраснеть, канцерофобия — страх заболеть раком, потом несколько файлов, связанных с фобиями редкими или просто мало встречавшимися в Вериной практике. Вот папка с Эдиповым комплексом. Каждый психотерапевт сталкивается с этим загадочным ключом ко многим неврозам. Эдипов комплекс проглядывает через самые разные фобии, стоит у истоков некоторых страхов. Вот и карточки с его близнецом, комплексом Электры. Вера еще и еще раз пересмотрела все карточки. Где-то здесь был один редкий случай боязни инцеста. Боязни, перешедшей в фобию. Теперь она не сомневалась: карточки с инцестуальной фобией нет. Ее украл тот, кто заходил в комнату. Что же там было, в этих записях? Какой случай был настолько интересен, что она сочла необходимым взять именно эту карточку домой? «Ведь далеко не все истории болезней ты отбираешь, — сказала она себе, — только самые типичные или чем-то очень интересные. Чья это была фобия? Почему ты положила ее в отдельную папочку-файл? Вспоминай, доктор!»
Вера глубоко вздохнула и прошлась по комнате. Вспомнила! Она ясно, словно это было час назад, вспомнила и саму карточку, и пациента. Его звали Борислав Голосов, и был он сверхзаботливым отцом маленькой дочери. Его отцовская любовь и опека перешли в фобию, с чем он и явился к доктору Лученко, поскольку один уже не мог справиться с одолевавшими его страхами.
Голосов был обычным пациентом, каких через кабинет Веры Алексеевны прошло множество. Невыразительная, заурядная внешность, полное отсутствие самоидентификации, серость во всем, кроме безумной отцовской любви. «Такому человеку хорошо было бы работать в разведке» — подумала о нем Лученко, поскольку ее феноменальная память на лица отказывалась воспроизвести внешний облик пациента. Более того, и сама проблема, как помнила ее Вера, не выходила за рамки обычной фобической картины, когда страх за ребенка носил не постоянный навязчивый характер, а проявлялся в связи с какой-нибудь ситуацией. Например, когда Борислав из-за транспортных пробок не успевал забрать вовремя дочь из садика. Тогда он испытывал приступ невротического страха, который заканчивался бурной истерикой. Единственное, что заставило ее заинтересоваться этой проблемой, был типичный для фобии страх инцеста.
