Последняя свобода - Булгакова Инна (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
— Откуда! Я не любопытствую.
— Во сколько звонили?
— Утром. Нет, не утром, в двенадцатом, должно быть. Я и пошла.
— Марья Петровна, для меня крайне важно знать, кто к нему приходил и напугал до смерти.
— Для книжки важно? — В блеклых глазах сверкнуло нечто остренькое, некое понимание. Странно.
— И для книжки… и для жизни. Вы что-нибудь слышали из того телефонного разговора?
— Не подслушиваю.
— Разумеется. Но невольно… вы ж тут рядом были.
— Рядом. Пылесос выключила, чтоб ему не орать в трубку.
— Ну вот. И близкий ведь человек, наверное были в курсе его дел.
— Не было у него уже никаких дел. Сидит, бывало, за своим столом, дремлет… а может, думает. Да и не звонил никто, не ходил. Одна дама только изредка, с нашего двора. Хорошая женщина, душевная, правда, нервная. Да и то сказать: хромоножка — кто возьмет? Занервничаешь. Только это не она звонила. Он к ней всегда: «Оленька, счастлив!» А тут: «Кто вы? Зачем? Не знаю». Я, конечно, не подслушивала, но покойник говорил о церковном.
— О церковном? О чем?
— Про ад, прости Господи.
— Про ад?
— Про смерть и про ад. Он читал, знает и рад. Что-то такое. И сразу переодеваться стал, где, говорит, моя «бабочка». Знамо дело, обрадовался, ведь все забросили, а тут что-то важное.
— Смерть он встречал.
— Так уж вышло, себя не казните.
— Марья Петровна, а ваш хозяин богатый был?
— Богатый, батюшка. Пенсия сто тридцать, на сберкнижке тыщи.
— А драгоценности? Золото?
— А как же? Он до войны много огребал. Запонки золотые, часы и портсигар. Машенька хранит, не продает.
— После смерти ничего не пропало?
— Это вы про того, кто по телефону, намекаете?.. Ничегошеньки не пропало.
— А когда вы вечером вошли, входная дверь была заперта?
— Заперта-то заперта, но на один замок, автоматический. Я сразу почуяла: беда.
— А что, Прахов всегда на все пять…
— Всегда! Сто раз проверит.
— Может, у него были тайные сокровища?
— Нервы у него были.
— Чем же его могли так напугать?
— Да, лик страшный. Смертью… чем. Безбожникам тяжело умирать, батюшка, страшно. Ох, боялся он, боялся. За всю жизнь, говорит, никого не похоронил.
— У него ж дети были, внуки?
— Сын и внук. И жены их померли. Все без него в землю легли. Ни на кладбище ни ногой, ни в церкву. «Не могу», говорит.
Да, мощное у монаха проклятье! Не то что оперетки запишешь — сам в них запляшешь от тоски. И в комедиях дурака разыграешь. На свою беду, из молодого тщеславия, пленил я в семьдесят седьмом соседа своего повестью.
— Как Машенька у вас поживает?
Опять этот остренький назойливый взгляд. Я поспешно встал.
— Все нормально. Скучаете без нее, Марья Петровна?
— Не обо мне речь, — ответила старуха сурово. — Лишь бы она не скучала.
У меня заливался телефон. Ольга Бергер.
— Увидела вас из окна во дворе. Может быть, зайдете? Я все под впечатлением.
— Серьезно?
— Представьте себе. Так поразил ваш роман.
Глава 18
В лиловом полумраке, в лиловой шали, с бледным узким личиком, казалась она существом эфемерным, не от мира сего. Я вдруг понял брата, вернее, его врожденное чувство — всепоглощающей жалости.
— Жарко, — пожаловалась Ольга, тем не менее кутаясь в шаль.
— Нет, у вас чудесно.
Все окна настежь, контраст светотеней, и тяжелые занавеси надуваются сквозняком, как паруса из давних детских книжек.
— Будет гроза.
— Непохоже. Такое чистое небо.
— Я чувствую загодя, как в атмосфере что-то сгущается. Уже известно, когда выйдет ваш роман?
— Нет пока. — Голова моя была занята запертым кабинетом Прахова, одна тема владела мною — преступление. И я доложил:
— Рукопись пропала два года назад.
— Боже мой!
— Не волнуйтесь, нашлась. Но без трех последних страниц.
— Боже, как необычно! Но неужели вы не помните концовку?
— Помню.
— Так допишите.
— Допишу. Когда найду жену. Она исчезла вместе с рукописью.
— Но рукопись нашлась?
— А жена — нет.
— Леонтий Николаевич…
— Раз вы — Ольга, то я — Леон.
Она улыбнулась благодарно.
— Леон, ваш брат говорил мне, что от вас неожиданно ушла жена и что вы вдвоем ее разыскивали.
— По моргам и сумасшедшим домам.
Она широко раскрыла огромные черные глаза, у меня отчего-то сдали нервы, и я прогремел в отчаянии:
— Она убита, Ольга!
Ольга прижала руки к сердцу трогательным умоляющим жестом. Ну понятно же, что мои — для дюжего мужика — страсти-мордасти ей не под силу.
— Простите, это всего лишь домыслы, воображение играет.
— Вы обязаны найти того, кто подбросил вам изувеченную рукопись.
— Легко сказать! Я окружен предателями.
— Нет, нет, что вы!
— Оленька, да Бог с ними, с моими заботами, — я махнул рукой и резво перевел разговор на сугубо литературные рельсы: — Вас-то где можно почитать? — понадеявшись в душе, что не сейчас и не вслух.
Надежды оправдались. Для поэта она на редкость деликатный человек.
— Как ни странно — можно. Весной в приложении к «Работнице» вышло кое-что. Бесплатно, конечно… но все-таки. Вам надписать?
— Сделайте милость.
Она «сделала милость», я спрятал в сумку сборник в зеленом бумажном переплете. «Отблески любви». Маленького формата, но толстенький — такие в нашем обиходе называются «братскими могилами»: пять дам-авторов отчитались о своей любви к весеннему женскому дню.
— На эти стихи Горностаев чуть статьей не разразился?
— Нет, то было давно. Я тогда «моложе и лучше, кажется, была».
— Домогался любви, что ли?
— Не моей. Но моя подруга из-за него чуть не отравилась.
— Ишь, какие страсти внушает!
— Загадочная личность. Порядочные люди в наше время обеднели, но кое-кто, наоборот, всплыл в мутной водице. Признаюсь, Леон, — она улыбнулась нежно, и эта улыбка ее украсила. — Без вашего брата я бы пропала. От нищеты.
Я подозревал, а теперь утвердился в мысли, что зазвала она меня поговорить о Ваське. В определенных кругах (в которые рано или поздно вступают все — все болеют) он знаменитый доктор и даже сейчас существует безбедно, а мог бы и припеваючи, «с шампанским», кабы не тратился на больных — совсем уж безнадег, от которых все — и родные — отказались: время от времени какой-нибудь «безнадежный» у него и живет.
— Считайте, что вам повезло, Ольга, — серьезно сказал я.
— Очень!
— Он со всеми возится, кто б к нему ни обратился. Но в вашем случае присутствует и личный момент, если можно так выразиться.
С тою же нежной улыбкой она смотрела на меня выжидающе. Я продолжал:
— Несмотря на свою жизнерадостность, он, в сущности, одинокий человек. Вот уже годы…
— Его жена умерла три года назад? — перебила Ольга с живостью.
— Да. И полтора года на грани, он ее выхаживал.
— Она была хороша собой?
Капитальный, конечно, для женщины вопрос.
— Хороша?.. — повторил я задумчиво и вдруг удивился. — А знаете, Ольга, она чем-то была похожа на вас.
— Правда? — Сейчас ее можно было назвать даже красивой. — Что она была за человек?
— Очень скромный, милый, очень обаятельный. Достаточно сказать, что моя жена с ней дружила, а женщин Марго терпеть не могла.
— Господи! — Она вдруг побледнела. — Что же стряслось с вашей женой?
— Ничего не знаю, не подозреваю. Простите, что давеча вас напугал.
— Когда она исчезла?
— Вероятно, когда мы поминали Прахова. Поздним вечером сын ее на даче уже не застал.
— Она умерла, Леон! Ведь она не смогла бы годы жить без сына.
В который раз отметил я, что Ольга Бергер весьма неглупа.
— А как у нее было со здоровьем?
— Здоровее не бывает.
— А милиция?
— Чтоб завести «дело», не хватает трупа. Я его ищу.
— Кого? — прошептала Ольга.
— Покойницу. Она мне посылает письма ко дню рождения…
