Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Но нашему деятелю – мало. Голова кружится от успехов. И А. Г. обещает лично Сталину создать первый в стране реактивный самолет. Однако наличных творческих сил в обескровленном РНИИ не хватает. Лучшие люди казнены иди арестованы. А у самого Андрея Григорьича давать идеи и организовывать работу – кишка тонка. Ничего не получается. И в сорок четвертом кара настигает и его. А. Г. сажают. Хотя что там он получил, в сравнении с Лангемаком, Клейменовым или Королевым! В сорок пятом А. Г. уже на свободе. А в пятидесятом умирает от сердечного приступа. Похоронен на Новодевичьем.
Я считаю, что Бог в итоге покарал его, Владичек. Бог покарал. Покарал – минутами и часами бессилия за кульманом или за конструкторским столом, покарал – ясным пониманием: а ведь я без этих ребят, которых угробил и посадил, на самом деле – ничто.
«Зато похоронен он, наверное, на Новодевичьем, а вдова его, верно, до сих пор наслаждается жизнью в отдельной квартире в Доме правительства», – даже против воли подумал Владик. И еще: «Как-то сомнительно эта история, как и другие писания Флоринского, доказывает существование Бога».
А вот тебе еще один человек (продолжал Флоринский) – в противовес. Тоже из РНИИ. Работал там со мной до войны такой Щ?в Евгений Сергеевич. Тихий, умный, спокойный, скромный. Они с Королевым в ГИРДе познакомились в тридцать четвертом. Так вот, этот Евгений Сергеевич тогда страдал туберкулезом в сильнейшей форме. И он сам, и все вокруг считали, что он обречен. Никаких антибиотиков в те довоенные годы не существовало. В периоды обострений Щ?в брал с собой работу и уезжал в Грузию, в горы. В связи с болезнью Евгения Сергеича все вокруг считали кем-то вроде юродивого. И ему позволялось то, что никто другой никак не мог себе позволить. Например, НЕ выступить на собрании, на котором все клеймили врагов народа, когда он ДОЛЖЕН был выступить. Или: по результатам работы комиссии, разбиравшей якобы вредительство Королева и Глушко, Евгений Сергеевич написал свое особое мнение и доказал, что нет, никакие они не вредители, не враги народа. Вдобавок – он приходил домой к арестованным и спрашивал у жен и вдов: чем помочь? В те годы поступок более чем мужественный. А его – не арестовывали. Считали: что с него взять? Все равно скоро умрет.
И вот когда РНИИ во время войны эвакуировали на Урал – Евгений Сергеевич исцелился. Неизвестно как, непонятно, что с ним произошло, но – туберкулез у него прошел. Это было чудо. Награда Бога.
Е. С. жив до сих пор. Стал видным ученым, доктором наук и профессором – конечно, тоже, как все мы, засекреченным. И не только много лет жизни получил за свою праведность, но и еще дополнительно: женился на первой жене нашего Сергея Павловича (Королева) – Ксении Максимилиановне. Воспитывает его дочку.
Ты можешь спросить меня, Владик, скептически, в связи с подлинными историями этих двух людей: а при чем здесь Бог? Да при том, что он вознаграждает и карает людей зачастую не за гробом, а еще здесь, на земле. Андрея Григорьича обуяла непомерная гордыня – один из страшнейших грехов, и через нее он пострадал – минутами творческого бессилия, заключением и ранней смертью. А Евгений Сергеевич Щ?в был смиренен и кроток – одна из наивысших добродетелей, – благодаря чему Господь дал ему годы счастливой и плодотворной жизни.
23 октября 1960
А вот еще одна тебе история, сынок. Я узнал о ней, находясь в побежденной Германии, в сорок пятом – куда мы вместе с Королевым и группой товарищей выехали, чтобы похищать нацистские технические секреты. Оказывается, уже к сорок пятому году гитлеровцы достигли того, что мы сумели повторить только через десять с лишним лет: они создали межконтинентальную ракету, способную перелететь океан и поразить цель на территории Америки. Правда, атомную бомбу фрицы, слава богу, не сотворили, да и точность попадания их ракеты была весьма низкой. Чтобы накрыть цель в США, гитлеровцы разработали целую спецоперацию. Фашистские агенты были заброшены на территорию Америки. Им надлежало установить радиомаячки на высотных зданиях Нью-Йорка – Эмпайр-стейт-билдинге, к примеру. А на ракете, вооруженной взрывчаткой, должен был стартовать из Германии пилот-камикадзе. Правда, не совсем камикадзе, потому что на подлете к Нью-Йорку ему надлежало выпрыгнуть с парашютом – и в океане его подобрала бы фашистская подводная лодка. Однако, к горести фрицев, операция провалилась. Агенты, заброшенные в США с радиомаяками, засыпались и попали в лапы американцев.
Ну, и чем, скажи, мы принципиально отличаемся от фашистов? Тем, что техника пошла вперед и не нужен теперь привод по радио? И боевая часть нашей ракеты – не просто взрывчатка, а – атомная бомба? И отклонение боевой части от цели составляет двести-пятьсот метров, а сама она несет десять-двадцать-пятьдесят Хиросим?
Понимаешь, Владик, вся эта страшно секретная работа, которой мы заняты, она делается лишь потому, что всем нам здесь внушают, что Бога – нет. Понимаешь, Владик, эта система – советская, социалистическая – она, когда есть Бог, не работает. Потому что наша система основана на ненависти. И работает, питаясь ненавистью. Сначала к буржуям, потом к кулакам, врагам народа, троцкистам, зиновьевцам, Гитлеру, фашистским прихвостням. А как закончилась война – к американским империалистам, немецким реваншистам, врачам-убийцам и так далее. Наш Никита только чуть-чуть ослабил поводок, и конструкция стала потихоньку сыпаться. Хрущев испугался, что сейчас все рухнет, бросился назад гайку закручивать, а не получается у него – потому что он человек, конечно, вздорный и неумный, но, по сути своей, добрый. Не хладнокровный массовый убийца, как таракан усатый. Но даже Никиту при слове «Бог» корежит и крючит.
Потому что Бог – есть любовь. А СССР есть – ненависть.
Знаешь, когда в пятьдесят седьмом мы здесь, в Тюратаме, построили самый первый стол для запуска нашей первой межконтинентальной «семерки», которая способна ядерный заряд до Америки донести, один из заместителей Королева (кто конкретно, не скажу, ты его знаешь) задумчиво как-то обмолвился в нашем кругу: «А не кажется ли вам, господа, – именно это обращение, «господа», он и применил, круг-то был свой, и он был уверен, что не донесут, – что когда-нибудь нас всех предадут суду, как военных преступников?»
На этом записки Флоринского обрывались. Назавтра после последней записи, двадцать четвертого октября шестидесятого, он отправился на запуск янгелевской ракеты Р?16. И она – убила его. «И что же его Бог? – грустно подумал Владик. – Почему он не уберег отца? Почему не послал ему на земле долгих счастливых лет? За что наградил столь мучительной смертью – от огня и химических ожогов? Единственное, на что можно надеяться: что за гробом он, как верующий, обрел царство небесное».
Владик, получивший записки отца одиннадцатого декабря шестьдесят первого, в день первого, неудачного запуска советского спутника-разведчика, сначала хотел их сжечь. Сталинские душегубские статьи в уголовном кодексе отменили, но лет на пять Флоринский в своих заметках понаписал. Плюс, разумеется, если их у Иноземцева вдруг найдут и прочтут, из комсомола исключат, с секретной работы снимут. Но, с другой стороны, жалко стало. Все-таки единственная память об отце. Единственное, как оказалось, наследство, что тот ему оставил. Поэтому Иноземцев решил не прятать бумажки ни в каком тайнике – он видел на примере Флоринского, что бывает, если с хозяином койко-места что-то вдруг случается, – их может отыскать кто угодно. «Буду носить бумагу всегда с собой, – решил он. – Если со мной что случится или я почувствую, что тучи сгущаются, – всегда найду хоть три минуты времени, чтобы заметки сжечь».
Москва.
Лера
Человек, пришедший к Лере на встречу в Лефортовский парк, ничем среди прочих советских людей не выделялся. Точнее, он сошел бы за своего в кругах, где вращались они с Виленом: в «генеральском» доме на Кутузовском, где они жили, в коридорах секретных «почтовых ящиков» и министерств: пальто, шляпа, начищенные ботинки, отглаженные брюки. Правда, говорил он с легким акцентом, что делало его похожим на прибалта, советского эстонца или латыша.
