Повелитель разбитых сердец - Арсеньева Елена (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗

Я внимательнее смотрю на кайму шарфа. А что, очень может быть! Продолжаю слушать певучую речь Дуняши:

– Сует она мне в руку шарф, и в нем что-то хрустит – знать, письмо. Я ей только хотела сказать: спасибочки, гражданка, невелика услуга-то! – а она вдруг обернулась и лицом побелела так, что я думаю: ну, сейчас упадет и помрет. А как раз из-за угла появился черный автомотор. Ох и громадный! Выскочили из него два матроса, и ну к моей барыне. Хвать ее под руки, она так и повисла между ними, голова упала. А матросня ко мне: что-де она тебе говорила? Признавайся, не то сейчас вместе с ней в Чеку отвезем! Ну, я им улыбнулась: да что вы, мол, браточки, у меня жених тоже по леворюции служит , за что ж меня в Чеку, ежели я вам своя в доску? А старуха эта у меня спрашивала, нет ли здесь церкви поблизости, только и всего. «И что ты ей сказала?» – сурово говорят они. А я сказала, что бога нет, дурман все это, больше ничего. Ну, я им, матросикам, так ответила, – пояснила Дуняша, видя, что я помаленьку запутываюсь в нагромождении ее словес. – Они поверили и уехали. И старуху увезли.

– А письмо вы передали? – интересуюсь я, живо задетая судьбой несчастной, которую схватили революционные матросы и увезли, наверное, на пытки, а может статься, и на смерть. За что? Да за что угодно или вовсе ни за что!

Мы живем в такое время, когда все может быть. В стране царит смертельная бессмыслица. Хорошо помню, как тридцать первого августа прошлого года эсер, убийца Урицкого, укрылся в Английском клубе на Миллионной улице. Этого было достаточно, чтобы большевики ночью штурмовали… английское посольство! При отражении нападения погиб лейтенант Кроми – человек, который командовал одним из кораблей, защищающих от немцев побережье Финского залива. То есть он большевиков защищал! Кроми приехал на несколько дней в отпуск и был убит большевистской пулею.

Я хочу сказать, что красный террор, который длится по сей день, страшен и нелеп одновременно. Поэтому меня не очень удивляет, что его жертвой пала какая-то седая дама «из бывших», по словам Дуняши.

Между тем Дуняша начинает старательно рыться в карманах и наконец достает оттуда четвертушку бумаги, исписанную вдоль и поперек. Читаю, с трудом разбирая корявые строчки:

– Ради бога, Дуняша! Это что ж такое – та записка, которую вас просила передать несчастная женщина?! Кому?

– Ах, что вы, барыня! – конфузливо усмехается Дуняша и вырывает у меня из рук бумажку. – Это мое письмо, мне жених его прислал.

А, ну понятно. Могла бы и сама догадаться! Забавно, однако, что человек, который служит по леворюции , продолжает писать букву «ять», хотя большевики упразднили ее.

Дуняша продолжает рыться по карманам и наконец вздыхает:

– Нету той записки. Ну, старухиной. Должно, потеряла.

Почему-то я взрываюсь от ярости:

– Что? Потеряли? Как вы могли? Это была последняя просьба несчастной женщины. Может быть, там было что-то важное, необходимое… Бедняжка надеялась на вас!

– А коли надеялась, – обижается Дуняша, – так чего ж адреса не написала? Ни кому, ни куда – не написано!

– Да что вы говорите?

– То и говорю. Это была просто свернутая бумажка. В ней всего одно слово, я уж прочла, конечно, когда адрес искала. «Вода» – вот что там было написано. «Вода»! Ну и чего?

Да, очень загадочно… Видимо, бедная женщина была уже не в себе – от страха, от бедствий, которые свалились на нее. Я ничего про нее не знаю, но сочувствую ей от всего сердца. А может быть, это слово что-то значило для того, кому была предназначена записка? Но кому? Теперь уж не узнать!

Дуняша при всей своей безалаберности – добрая девушка. Видит, что я пригорюнилась, и немедля хочет исправить мне настроение.

– Не кручиньтесь так, барыня, я ведь к вам не просто так, я с добрыми вестями пришла!

С добрыми вестями? Интересно, какие это добрые вести могут быть в наше время? Повесилась мадам Коллонтай, оттого что прошлой зимой износила все шубы и пальто балерины Кшесинской и не в чем встретить новый сезон? Подавилась рябчиками госпожа Андреева, некогда звавшаяся актрисой императорских театров, а ныне приятельница Зиновьева и «комиссар театров»? А может быть, соединенные силы Антанты уже высадились на Сенатской площади и ставят краснопузых к стенке?

Разумеется, я не высказываю вслух своих заветных желаний и делаю на лице самое заинтересованное выражение.

– Помните, вы про баньку спрашивали? – говорит Дуняша.

Настораживаюсь:

– Конечно, помню. А что? Неужели где-то баня заработала?

– Держи карман шире! – хохочет Дуняша. – У ентих небось заработает… Раньше рак на горе свистнет! Но я нашла для вас частную баньку.

– Да что вы говорите? – изумляюсь от души. – И где же она находится?

– Да недалечко, в двух шагах отсюдова. Как идти к транваю, за углом сразу налево.

Мысленно обшариваю привычный, многажды исхоженный маршрут. На той улице только доходные дома с узкими двориками, неоткуда там взяться баньке, пусть и частной. Высказываю свои сомнения вслух.

– Да нет, барыня, – досадливо возражает Дуняша, – эта баня в квартире!

– Что за новости?

– А вот такие новости нынче, – гордо заявляет девица. – Есть одна женщина, у ей в квартире колонка нагревательная и дров запасец изрядный есть, вот она и пущает приличных людей брать ванную .

– И сколько берет за купание?

– Да кто сколько даст! Сказывала она, ее барин перчатки кожаные потерял, так вот ежели кто даст перчатки, того она без очереди купаться пустит. И постираться позволит!

…Записываю наш с Дуняшею диалог, и вдруг меня пронзает мысль: ведь ежели когда-нибудь попадется мой дневник в руки человеку, живущему в благополучной стране, в благополучное время, он не поверит, что сие происходило в реальности!

Да разве только сие? А как насчет супа из селедочных голов?

Впрочем, бог с ними, с головами, теперь не о них речь.

Цена за купание заломлена, конечно, непомерная. Перчатки нынче поистине на вес золота! Но мой брат Костя в прошлые времена был великий франт. О дамских угодниках частенько говорят: менял-де женщин, как перчатки. Вот уж про Костю это можно сказать с полным правом! Насчет женщин ничего не скажу, Костя всегда очень тщательно скрывал свои романы, а вот насчет перчаток… Все это время я берегла его коллекцию, но, думаю, он простит меня, ежели я воспользуюсь одной парою, возьму замшевые, оливкового цвета. Они очень красивые, однако были великоваты Косте, оттого он их и не любил: перчатки-де должны обтягивать руку, словно вторая кожа, а эти топорщились на пальцах.

Боже мой, до чего же мне хочется вымыться в ванне! Вот уже почти год обхожусь переливанием из тазика в тазик чуть теплой жидкости. Какое счастье, что у меня стриженые волосы, с длинными было бы невозможно. А стирки?.. Вот мучение, в холодной-то воде! Помню, когда я училась, ни одна, даже самая неблагополучная курсистка или институтка не стирала себе сама. На всех были дешевые прачки. Теперь все стирают сами: иногда по карточкам выдают по осьмушке мыла – мягкого, гнусного мыла…

– Дуняша, я согласна. Когда можно идти?

– Да вот хоть теперь же. Собирайтесь, а я подожду.

Собраться мне – совершенно как по пословице голому одеться! В два счета увязываю в узелок полотенце, заветный кусочек мыла, сохранившийся еще с прошлых лет (он пахнет так, что Дуняша мечтательно заводит глаза), чистое белье, чистую блузку и белый платок – надеть на мокрые волосы. После бани их можно усмирить, только повязав платок. Иначе на голове образуется пышный ворох спутанных колечек. Сущее воронье гнездо! Отдельно увязываю свои постирушки и вонючее стиральное мыло.

Мы с Дуняшей выходим на лестницу – она вдруг проворно наклоняется и что-то подбирает с полу: