Сидни Чемберс и кошмары ночи - Ранси Джеймс (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
Сидни устроил Хильдегарду в доме Грейс Уорделл — сестры рабочего колледжа, который занимался заменой электропроводки. Она была ниже гостьи, с темными волосами и настороженным взглядом. Ее муж погиб в автомобильной аварии, сына убили в Штутгарте в 1943 году.
— Стантон — ирландская фамилия? — спросила Грейс.
— Это фамилия мужа.
— Его больше нет?
— К несчастью, нет.
— Вероятно, погиб на войне?
Хильдегарда забеспокоилась, что Сидни мог рассказать о ней хозяйке и та, догадавшись о ее национальности, откажет ей в жилье. Это бы ее не удивило. Она привыкла к неудобствам, которые определялись обстоятельствами ее рождения, и знала, какое первое впечатление производит на англичан. Помнила, как приехала сюда почти десять лет назад. С каким недоверием и подозрительностью относились к ней собеседники и лишь потом, вспомнив о приличиях, признавали, что едва ли ее лично можно винить в войне. Но миссис Уорделл уже сменила тему:
— Итак, вы приехали на десять дней. Можете мне рассказывать все, что хотите, а не хотите — тоже никаких проблем. Комната чистая, убранная, чай в половине седьмого, когда приходит с работы брат Чарли. Вас устраивает?
— Вполне.
— Не обращайте внимания на его настроение. Он немного вспыльчив, но не имеет в виду ничего дурного. Если захотите уйти погулять после чая, я дам вам ключ. Мы ложимся спать в десять часов, и я была бы вам признательна, если бы вы поступали так же. Мы привыкли, засыпая, знать, что дом заперт и все на месте.
— Не сомневаюсь, что миссис Стантон будет следовать вашим правилам, — заверил Сидни.
— Это не правила, каноник Чемберс, просто просьбы.
— Однако вам приятно, если гости выполняют их.
— По-моему, так легче жить.
Хильдегарда попросила Сидни подождать, пока она развесит одежду и приведет лицо в порядок. Аманда не стеснялась подкрашивать при нем губы, а Хильдегарда всегда уходила в туалетную комнату и там занималась собой. И эта деликатность еще сильнее подчеркивала ее достоинство, уравновешенность и изящество. В ней чувствовалась спокойная властность, которой завидовал Сидни. И хотел бы больше на нее походить.
Он повел ее поужинать в свой любимый ресторан «Синее, красное, белое», где они отведали домашний паштет с тостами, куриные грудки с первым молодым картофелем, а затем шоколадный мусс, сдобренный ликером «Гранд Марнье». Это было единственное спиртное, которое позволил себе Сидни, и хотя он предложил Хильдегарде вина, та отказалась в знак солидарности с его воздержанием во время продолжающегося до Пасхи поста. Было интересно обменяться новостями, но разговор стал серьезнее, когда Хильдегарда спросила о предстоящей трехчасовой службе.
— Речь идет о том, чтобы проникнуть в суть страдания, — объяснил Сидни. — Вот в чем смысл послания Иисуса с креста. Чтобы проникнуть на другую сторону, необходимо приобщиться к Страстям Господним. Триумф воскрешения невозможен без отчаяния распятия. Это нечто такое, что даже наиболее воцерковленные из нас пытаются сгладить.
— А вы, Сидни, намного серьезнее, чем думают о вас люди.
— Не люблю, когда игнорируют боль, лежащую в основе христианской идеи, а священников превращают в посмешище.
— В Германии это невозможно.
— Там все очень серьезные. Англичан смущает торжественность. Они склонны посмеяться над непредсказуемостью жизни, потому что боятся ее.
— Вы хотите сказать, что у немцев нет чувства юмора?
— Моя дорогая Хильдегарда, ничего подобного я не имел в виду.
— Однако подразумевали. Мне кажется, английский язык дает больший простор для юмора.
— Богатство языка — то, чем мы гордимся.
— Но его трудно учить. Одно и то же слово имеет разные значения. Может, настанет время, когда я попытаюсь каламбурить, но это трудно для иностранца. Иногда стоит изменить букву, и слово превращается в собственную противоположность: был «смех», стал «спех», была «власть», стала «сласть». В немецком глагол ставится в конце фразы, поэтому в разговоре труднее удивить собеседника.
Сидни заказал кофе.
— Наверное, вера и шутка похожи: разложи все по полочкам, и шутка перестает быть смешной.
— Вам нужно посвятить этой теме проповедь. Я с удовольствием послушаю.
— Вам вовсе не обязательно посещать все мои службы.
Хильдегарда накрыла его руку своей:
— Мне хочется, Сидни. Я для этого сюда и приехала — послушать вас.
— Надеюсь, что не разочарую вас.
— Вы меня никогда не разочаровывали.
— До сих пор, может быть. Но я не люблю ничего принимать без доказательств.
— Кроме моей дружбы.
На следующее утро Хильдегарду накормили обильным английским завтраком. Грейс Уорделл была заботливой хозяйкой, но подразумевалось, что ее гостья уйдет сразу после еды и не станет мелькать перед глазами весь остаток дня. Ее дом не для того, чтобы в нем рассиживаться. Брат Грейс, Чарли, подбросит Хильдегарду в Гранчестер.
Чарли Кроуфорду было лет пятьдесят. Коротышка пяти футов шести дюймов, днем он носил рабочий комбинезон, но по вечерам частенько превращался в щеголя и так обильно смазывал волосы бриллиантином, что становился похож на папашу Элвиса Пресли. Нетерпеливый энтузиаст, не способный ни на чем сосредоточиться, верный член профсоюза, он был приверженцем социализма. Постоянно вступал в споры с младшим казначеем по поводу причитающихся ему сверхурочных за замену проводки, сумма которых почти вдвое превышала недельную зарплату.
— Доктор Кейд задолжал мне за четыре недели. Он всегда задерживает жалованье. Я намерен с этим разобраться.
— Очень мило, что вы согласились подвезти меня, — произнесла Хильдегарда, забираясь в его рабочий пикап. Небо на Вербное воскресенье нахмурилось низкими, тяжелыми тучами, и уже слышался приближающийся гром.
— Никакого беспокойства, — ответил Кроуфорд. — Мне бы тоже следовало пойти в церковь, но слишком много работы.
— Даже в праздник?
— Женатые парни разъехались по домам, и пока их нет, я могу поработать в их комнатах. Но трудно справиться со всем одному. Очень характерно для нашего колледжа — хотят на всем сэкономить и сделать подешевле. Но даже после этого пытаются нагреть на сверхурочных. Младший казначей не человек — одно недоразумение.
— Ваша работа опасная?
В ветровое стекло ударил дождь, и Чарли подался вперед, чтобы протереть его.
— Электричество всегда опасно, миссис Стантон. Люди это понимают, но не могут предсказать последствия. — Он включил стеклоочистители. — Не нравится мне эта погода. Молнии мне совершенно ни к чему.
Хильдегарда поблагодарила его за то, что он подвез ее, и вступила в сумрак под простые своды гранчестерской церкви. Скульптуры были задрапированы материей, сквозь окна проникал тусклый свет. В последний раз она приходила сюда на похороны мужа.
Орландо Ричардс из колледжа Тела Господнего репетировал с хором, и они пели хорал из сто тридцатой кантаты Баха на Вербное воскресенье «Himmekskonig, sei willkommen» [5]. Хильдегарда была настолько растрогана, что поблагодарила маэстро после службы.
— Хотел вам сделать приятный сюрприз. Я сам большой почитатель немецкой музыки, хотя, конечно, мой национальный характер смущает меня и заставляет задуматься.
— После войны это вполне объяснимо, но, надеюсь, для меня вы сделаете исключение.
— Разумеется, — отозвался Орландо. — Однако, согласитесь, вопрос непростой. Характер и есть музыка. Одно без другого не существует.
— Но великую музыку не всегда создают великие люди.
— Хотите сказать, не всегда создают люди высокой морали? Они могут быть великими музыкантами, но их жизни не достойны их творений?
Хильдегарда улыбнулась.
— Мы должны упорно трудиться, чем бы ни занимались. И постоянно практиковаться. Надеюсь, вы мне в этом поможете.
— Каким образом?
— У меня здесь нет пианино.
— Почему вы раньше не сказали? Пожалуйста, располагайте моим кабинетом, если способны выдержать грохот, — галантно предложил профессор музыковедения. — В дневное время мне приходится пользоваться помещением в колледже Святого Петра. Этот шум меня доконает.
