Ставка на проигрыш (с иллюстрациями) - Черненок Михаил Яковлевич (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
— Петру свет Григорьевичу наше купеческое…
— Здравствуй, Егорушка, здравствуйте, гости, — приветливо склонил голову Гайдамаков. — Что лошадей не выпрягаете? Что на ночлег не остаетесь? Так спешите, что и пурга-буран на ночь глядя не пугает?..
Егорушка подышал в посиневшие ладони, быстро-быстро потер их друг о дружку и ответил уклончиво:
— Времена, Петр Григорьевич, теперь страшнее ночи.
— Барыши спешите хозяину заработать?
— Нынешние барыши — одни шиши. Того и гляди нагишом останешься, — опять слукавил Егорушка.
Урядники, впустив облако студеного пара, внесли в трактир небольшой сундучок и поставили его возле широкого обеденного стола, за которым обычно трапезничали ночлежники. Гайдамаков чуть скосил глаза на Цыгана. Тот, понимая хозяина без слов, живо поставил из буфета на стол зеленоватые бутылки и закуску. Однако гости наотрез отказались от водки, чего раньше никогда не случалось в зимнюю пору. Наскоро перекусив, они, дожидаясь, пока лошади дожуют засыпанный в торбы овес, выкурили по папиросе и стали собираться в дальнейший путь. Урядники, забрав сундучок, вышли из трактира. Егорушка, плотнее запахивая тулуп, поинтересовался:
— Хороша ли нынче дорога, Петр Григорьевич, через Потеряево озеро?
Сидевший тут же Серапион только было хотел сказать, что у острова уже открылась майна, но хозяин опередил его:
— Бог миловал, лед надежный.
Егорушка поблагодарил за хлеб-соль и, откланявшись, вышел из трактира. Следом за ним накинули на себя полушубки Гайдамаков и Цыган.
Развернувшись на трактирном дворе, подводы спустились по переметенной дороге к озеру и исчезли в снежном месиве. Серапион Глухов, мучимый совестью, что не успел сказать приказчику о подстерегающей у острова опасности, вышел на улицу. Короткий февральский день уже основательно завечерел. Поеживаясь в стареньком полушубке, Серапион подошел к воротам и удивленно замер — наперерез только что уехавшим подводам в метельную мглу нырнули двое сгорбленных лыжников. Серапион огляделся — ни хозяина, ни Цыгана во дворе не было. Недоуменно пожав плечами, Глухов вернулся в дом и обратил внимание, что со стены в прихожей исчез хозяйский винчестер…
Дальнейшее уже было известно Антону Бирюкову из разных источников, однако он не прерывал деда Ивана Глухова, стараясь уловить в его «исповеди» еще неизвестные штрихи и уточнения, касающиеся давней истории с кухтеринскими бриллиантами. И Глухов, видя, что его слушают внимательно, говорил, почти не умолкая.
Оказывается, перестреляв сопровождающих обоз, Гайдамаков и Цыган забрали сундучок с драгоценностями, попутно прихватили и наиболее дорогую посуду, а лошадей с подводами загнали в полынью. Вторая половина семнадцатого года стала еще тревожней — революция неумолимо заявляла о себе, и грабителям не терпелось поскорее обратить товар в деньги. Из-за такой спешки и попался Цыган на новониколаевском базаре с кухтеринской вазой. Следствие вел единственный зять купца Кухтерина, только-только начавший работать в томской сыскной полиции. Внезапная смерть Гайдамакова спасла Цыгана от суда, но следствие прекращено не было.
Следственные нити оборвала революция. Не успели березовцы понять новую власть, как заколобродила по Сибири колчаковщина. И в эту пору вновь появился в Березовке следователь — зять ограбленного купца. Попробовал прижать Цыгана, но не тут-то было — Цыган теперь верховодил колчаковским отрядом. Серапион Глухов тоже оказался в армии Колчака. В двадцать втором году заявился он в Березовку еле живой. Перед смертью успел рассказать восьмилетнему сыну кухтеринскую историю. По его словам, совсем не случайно так скоропостижно умер Гайдамаков — отравил своего соучастника мышьяком Цыган, а мышьяк этот от уездного фельдшера привез он, Серапион Глухов. И совсем не случайно, оказывается, так поспешно соблазнил Цыган на замужество молодую вдову Елизавету Казимировну — только она могла знать, куда успел запрятать Гайдамаков кухтеринские драгоценности. Последними словами умирающего Серапиона были: «Бойся, сынок, Цыгана… Не перечь ему, злой это человек». Словно страшную сказку слушал восьмилетний Ванюшка Глухов рассказ умирающего отца, не предполагая, что впоследствии судьба сведет его самого с Цыганом.
Появился Цыган в Березовке тайком в начале тридцать восьмого года. Назвавшись старым другом отца, долго выпытывал у Ивана Глухова, не рассказал ли чего ему перед смертью Серапион о кухтеринских драгоценностях. Иван дал себе зарок молчать. Тогда Цыган стал запугивать, мол, Советская власть вот-вот начнет сурово расправляться с родственниками тех, кто был заодно с Колчаком, и предложил Ивану, чтобы избежать предстоящего ареста за отца-колчаковца, укрыться в кержацком ските, запрятанном в таежной глуши за Потеряевым озером. Будто затмение нашло на Ивана Глухова — вспомнив предсмертные слова отца, не стал он перечить Цыгану и ушел с ним.
«Скит» оказался самым что ни на есть разбойничьим пристанищем, укрывшим полтора десятка уже состарившихся головорезов, преступления которых перед Советским государством были настолько велики, что ни о каком помиловании и говорить не приходилось. В первый же вечер сообщили Ивану, что среди этих людей, которых и людьми-то противно было называть, когда-то обретался его отец и что выхода отсюда нет.
Цыган боялся рассекретить свое логово. Даже в тайгу на охоту разрешалось здесь уходить не меньше как втроем, в расчете, что если двое, сговорившись, надумают покинуть «скит», то третий их пристрелит. Только Цыган и его семнадцатилетний сын от Елизаветы Казимировны Гайдамаковой, Виктор, могли уходить и возвращаться, когда заблагорассудится. В одну из таких отлучек принесли они весть — Гитлер напал на Советский Союз и подбирается к Москве. По случаю скорого конца Советской власти одичавшие «кержаки» в одну ночь прикончили весь запас самогона.
Миновал год, другой, а долгожданный «кержаками» конец не приближался. А весной сорок пятого, когда стало ясно, что Гитлеру пришел конец и надеяться больше не на кого, Цыган со своим сыном тайком исчез из «скита». Спустя месяц разбрелись и остальные.
Иван Глухов, сторонясь родных мест, подался на запад, где, как узнал, требовались рабочие руки для восстановления разрушенного войной. Добрался до Киева, устроился в строительную организацию, но и тут не повезло — сбили дружки украсть со стройки пиломатериал. Суд по тому суровому времени был коротким — пять лет лишения свободы.
Отбыв наказание, решил Глухов не пытать больше счастья на чужой стороне и вернулся в Березовку. С остервенением, словно злясь на свое запутанное прошлое, взялся за колхозную работу. Много лет минуло с той поры. Забываться стало прошлое, и вдруг нынешней весной появился в Березовке новый райповский заготовитель. Не сразу дед Иван Глухов узнал в неразговорчивом, с протезной рукой Романыче сына Цыгана. Зато Виктор быстро признал Глухова и требовательно попросил «кое-когда помогать» ему. Глухов стал категорически отказываться, но Виктор пригрозил, что напишет прокурору о «кержацком ските»…
Антон Бирюков еле успевал записывать показания. Отложив ручку, он пошевелил затекшими пальцами и прислушался. За стенкой бубнил Слава Голубев, допрашивающий однорукого заготовителя Калаганова. Глухов сидел сгорбившись, понуро опустив крупную рыжебородую голову. В мокрой, перемазанной грязью одежде старик выглядел подавленным и жалким.
— Какую помощь требовал от вас Калаганов? — спросил Глухова Антон.
— Сначала Гайдамачихину лодку приказал починить. К острову плавал, чтобы проверить, не осталось ли там чего из драгоценностей.
— Еще что?
— Потом ацетону приказал достать.
— Зачем?
— Чтобы собственного отца отравить. Цыган-то, не нюхавши, вместо водки одним махом полстакана проглотил и… задохнулся.
— Сын отравил отца? — почти машинально вырвалось у Антона.
— Отравил и не охнул, — сказал Глухов. — Драгоценностями не захотел с ним делиться. Цыган на большую долю рассчитывал. Кухтеринские бриллианты, можно сказать, целью всей его жизни были. Он и сына своего, Виктора, несмышленым ребенком ради того у Гайдамачихи украл, вроде как залог за драгоценности. С малых лет его воспитывал. Вот и воспитал, получил свою долю… ацетона.
