Человек, рисующий синие круги - Варгас Фред (читать книги без .txt) 📗
- Рейе просил подробно пересказать ему статью? - спросил Адамберг.
- Ну, разумеется, господин комиссар. Он потребовал, чтобы я ему эту статью прочитал. В противном случае я бы все это так хорошо не запомнил.
- Какой была его реакция?
- Трудно сказать, господин комиссар. Иногда он улыбался так, что у меня мороз пробегал по коже и я чувствовал себя полным идиотом. В тот день он как раз так и улыбался, но я совершенно не понял, что он хотел этим сказать.
Адамберг поблагодарил его и повесил трубку. Шарль Рейе хотел узнать как можно больше. И потому сегодня пошел с Матильдой в комиссариат. Что касается самой Матильды, она узнала о существовании человека, рисующего синие круги, гораздо раньше, чем говорила. Конечно, все это могло не иметь ровно никакого значения. Ему всегда было скучно анализировать информацию такого сорта. Он избавился от этого нудного занятия, сообщив полученные сведения Данглару. В случае необходимости Данглар воспользуется ими гораздо лучше, чем он. Таким образом, он теперь мог думать о человеке, рисующем синие круги, и только о нем.
Матильда была права, и комиссар тоже ждал, когда наступит подъем. Он также понял и то, что она хотела сказать своей избитой метафорой «глаза горят». Сколько ни называй ее избитой, глаза действительно иногда горят, и от этого никуда не денешься. У Адамберга огонь в глазах появлялся или пропадал в зависимости от того, что с ним происходило в данный момент. Сейчас его взгляд блуждал где-то в море, а где точно, он не знал.
Ночью ему приснился отвратительный сон - смесь физического удовольствия и странных видений.
Будто бы Камилла в костюме служащего отеля вошла к нему в комнату, с серьезным видом сняла с себя всю одежду и улеглась рядом с ним. Он не сопротивлялся, хотя чувствовал, что катится по наклонной плоскости. Тут появился служащий каирской гостиницы и, смеясь, показал Адамбергу растопыренные пальцы, что означало: «Я с ней был десять раз». Потом откуда-то возникла Матильда, произнесла: «Он хочет посадить тебя в тюрьму»,- и вырвала дочь из объятий Адамберга. А сама крепко обняла ее. Сдохнуть, но не отдать ее Матильде. Вдруг он на какой-то миг осознал, что сон перерастает в кошмар, что удовольствие, испытанное им вначале, безвозвратно исчезло, что лучше проснуться и положить этому конец. Было четыре часа утра.
Адамберг, чертыхаясь, поднялся с постели. Он походил по квартире. Да, он катится по наклонной плоскости. По крайней мере, если бы Матильда не сказала ему о своей дочери, он по-прежнему думал бы о Камилле как о чем-то далеком и нереальном, что легко удавалось ему все эти годы. Нет, все началось гораздо раньше, когда он решил, что она умерла. Именно тогда Камилла вернулась к нему из туманной дали, где прежде витал ее неясный образ, вызывая у Адамберга нежность, но не приближаясь ни на шаг. К тому времени он уже познакомился с Матильдой, увидел ее египетский профиль, и Камилла возродилась в его сердце с новой силой, как никогда прежде. Так все и началось. Да, так и возникла опасная череда ощущений, разрывавшая на части его мозг, череда воспоминаний, поднимавшихся в нем, словно черепица, которую во время грозы срывает шквал, оставляя проломы в крыше, прежде содержавшейся в идеальном порядке.
Будь она проклята, эта наклонная плоскость. Адамберг никогда не возлагал особых надежд на любовь и ничего от нее не ждал, и не потому, что противился чувствам, - это было бы бессмысленно,- просто любовь не была главным стимулом его жизни. Иногда он думал, что любовь - это слабость, а иногда- что это подарок судьбы. Он не верил в любовь и считал, что это в порядке вещей. Особенно сегодня ночью. И все же, расхаживая широкими шагами по квартире, он думал о том, как хорошо было бы сейчас хоть на один час оказаться в объятиях Камиллы. Однако это было невозможно, и он чувствовал себя обделенным. Он закрывал глаза, чтобы представить себе Камиллу, но ему становилось только хуже.
Где она теперь? Почему она не приходит, чтобы побыть с ним до завтра? Он понимал, как ему этого хочется, и его приводило в отчаяние то, что желанию этому не суждено исполниться ни теперь, ни в будущем. Не само по себе желание причиняло ему беспокойство. Он никогда не ввязывался в дискуссию с гордыней. Его волновало ощущение, что он теряет время и сон, отдавая себя во власть постоянно повторяющейся бессмысленной галлюцинации и зная, что жизнь давно уже стала бы гораздо приятнее, если бы он сумел обрести свободу. Но, освободившись, он перестал бы быть самим собой. Вот глупость: взять да и встретить Матильду!
Адамбергу так и не удалось заснуть, и в пять минут седьмого он уже входил в свой кабинет. Он сам ответил на телефонный звонок из комиссариата 6-го округа, раздавшийся десять минут спустя. На углу бульвара Сен-Мишель и длинной пустынной улицы Валь-де-Грас патрульные обнаружили новый круг; в центре лежал карманный англо-испанский словарь. Измучившийся за ночь Адамберг решил воспользоваться случаем и пройтись пешком. Полицейский караулил место происшествия с таким видом, словно охранял плащаницу. Он вытянулся по стойке «смирно» перед крохотным словариком, лежащим у его ног. Дурацкое зрелище.
«Неужели я ошибаюсь?» - подумал Адамберг. В двадцати метрах от него вниз по бульвару уже открылось одно кафе. Было семь часов. Адамберг выбрал столик на террасе, уселся и спросил у официанта, в котором часу закрывается кафе и кто работал накануне вечером, между одиннадцатью и половиной первого. Он предполагал, что человек, рисующий синие круги, если он по-прежнему ездит на метро, по дороге к станции «Люксембург» мог пройти мимо кафе. Хозяин заведения сам подошел к столику, чтобы ответить на вопросы. Он был настроен агрессивно, и комиссару пришлось показать удостоверение.
- Ваше имя мне знакомо, - заявил хозяин, - вы знаменитый полицейский.
Адамберг не стал отрицать. Так будет легче разговаривать.
- Да, - подтвердил хозяин, выслушав Адамберга, - да, я видел одного подозрительного типа, похожего на того, кого вы ищете. Примерно в пять минут первого он резво пробегал рысцой мимо меня, когда я перед закрытием убирал столы на террасе. Вы знаете, что такое эти пластмассовые стулья, они все время качаются, падают, за все цепляются. Короче, один из стульев упал, и тот человек споткнулся о него. Я подошел и хотел помочь ему подняться, но он молча оттолкнул меня и помчался дальше, прижимая к себе локтем портфель, потому что ни на секунду не желал с ним расставаться.
- Да, все сходится, - произнес Адамберг.
Солнце уже поднялось и освещало террасу, комиссар помешивал кофе, дела, кажется, пошли на лад. Камилла наконец снова удалилась и заняла свое привычное место.
- Что вам пришло в голову, когда вы увидели его?
- Ничего. Впрочем, я подумал, что вот еще один бедолага,- я говорю «бедолага», потому что он был очень худой и маленький,- несчастный мужик, который позволил себе выпить вечерком, а теперь со всех ног несется домой, потому что боится, как бы его баба не устроила ему взбучку.
- Да уж, мужская солидарность,- пробурчал Адамберг, внезапно почувствовав легкое отвращение к собеседнику. - А почему вы решили, что он пил? Он нетвердо держался на ногах?
- Нет, если подумать, он, наоборот, был очень проворным. От него вроде бы пахло спиртным, как мне показалось. Теперь я припоминаю, после того, как вы об этом заговорили. Чуять такие вещи - это у меня вторая натура. Вы же понимаете, при моей-то профессии… Покажите мне любого мужика, и я точно определю, до какой стадии он дошел. Тот нервный коротышка вчера вечером явно где-то приложился к бутылке, но не так уж сильно. От него попахивало, да, попахивало.
- Чем? Виски? Вином?
- Нет. - Хозяин кафе колебался. - Ни тем, ни другим. Чем-то послаще. Мне кажется, такой штукой, которую пьют из маленьких ликерных рюмок. Режутся в карты и пропускают одну за другой: так обычно старые холостяки время проводят. По-маленьку да потихонечку, а набраться можно будь здоров, хоть на вид это пойло - полная мура.
