Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (лучшие книги онлайн txt) 📗
Но у Москвы тогда оказались руки коротки против миллионов Акмаля-ака, в силе был еще Шараф Рашидович, да и Леонид Ильич снисходительно относился к шалостям в Средней Азии, знал он Акмаля Арипова и не хотел обижать друзей Шурика. Но комиссия ЦК КП Узбекистана занялась все-таки аксайским ханом, и возглавил ее для объективности человек из Президиума Верховного Совета республики, вот он-то и спас Акмаля-ака. Вывод проверяющих оказался единодушным – ложь и клевета на выдающегося сына узбекского народа, дважды Героя Социалистического Труда, народного депутата, орденоносца и прочая, и прочая…
Параллельно помогли Акмалю Арипову и продажные следователи из Прокуратуры республики, они потрясли хана как следует, Сенатор даже знал приблизительно, во сколько обошелся акт о кристальной честности директора агропромышленного объединения. Но тут аксайский хан не скупился, вопрос стоял круто: быть или не быть. Не обошел вниманием Акмаль-ака и председателя комиссии, своего давнего друга и протеже, это с его помощью тот стал преемником Шарафа Рашидовича, хотя, по всем прогнозам, как, впрочем, предполагал и Шубарин, пятый этаж Белого дома по праву должен был занять Анвар Абидович Тилляходжаев или каратепинский хан, по-самурайски сделавший себе харакири.
Конечно, жалоб на Акмаля-ака хватало, и в них материалов для следствия предостаточно. Находился в бегах и бывший бухгалтер хозяйства, не поладивший с самодуром, он, видимо, писал во все инстанции о крупных финансовых махинациях аксайского хана, только большинство этих жалоб прежде возвращалось в Ташкент, в ЦК с визой разобраться на месте. Через день они попадали в руки того, на кого жаловались, и тот разбирался, не откладывая просьбу в долгий ящик. Теперь письма из столицы с наивными от бессилия адресами, наподобие: «Москва, Мавзолей, Ленину», ибо нигде и никто не хотел выслушать беду дехкан, попадали в руки следствия. Но Сенатор предполагал, что основным свидетелем деяний аксайского хана теперь становился раскаявшийся Анвар Абидович, этот мог рассказать многое о своем сопернике, который некогда ударил его камчой, уводя породистого ахалтекинца Абрека из конюшен колхоза «Москва». Теперь, откровенно говоря, жалел, что предупредил КГБ о возможном покушении на жизнь бывшего заркентского секретаря обкома, по прозвищу хлопковый Наполеон.
Почему же человек из ЦК так переживал, что следствие вплотную заинтересовалось делами и личностью Акмаля Арипова? Он что ему – брат, сват, помог когда, в своем нынешнем положении он вряд ли был нужен Акрамходжаеву. Вроде все верно, но только не для тех, кто знал истинную силу аксайского хана. Мудрый человек был Рашидов, что и говорить, и силой несметной располагал, хоть явной, хоть тайной, но и тот начинал день с телефонного разговора с Аксаем и ни одну серьезную должность не утверждал, не посоветовавшись с другом Акмалем, и с недругами сводил счеты силами людей народного депутата Арипова. Хотя, казалось, для борьбы с врагами у него МВД под рукой, министром там сидел свой человек, собрат по перу, поэт Паллаев, но в иных, особо деликатных случаях, он все же больше доверял разбойнику из горного кишлака, чем коллеге из Союза писателей.
Акмаль-ака был настолько богат, что однажды вполне серьезно сказал хлопковому Наполеону: «Я Крез, а ты нищий». Это Анвар Абидович-то нищий! Десять пудов золота враз отдал добровольно государству и шесть миллионов наличными, с учетом того, что Шубарин предупредил его за две недели до ареста.
Но главное богатство Креза из Аксая составляли все-таки не деньги, и не золото, и не целый табун чистокровных скакунов. Он имел настоящее, профессиональное сыскное бюро, куда люди приходили ежедневно из года в год как на службу. Располагал он огромным досье практически на всех должностных лиц Узбекистана, велись и отдельные папки на людей из Москвы, посещающих республику. Правовые органы много, наверное, отдали бы, чтобы заполучить такой бесценный архив, хранящийся в специальных железобетонных катакомбах Аксая. Может, обладая невероятным компроматом на все случаи жизни, он когда-то сблизился и с Шарафом Рашидовичем? Отсюда, из Аксая, из его подвалов, шли подметные письма на неугодных людей, отсюда запугивали, шантажировали, провоцировали, дискредитировали, и для всего этого он располагал штатом людей, служивших ему верой и правдой. Вот почему спешили в кишлак, затерянный в горах, окольцованный не одной сетью охраняемых шлагбаумов, на поклон министры будущие и опальные. Только заручившись поддержкой аксайского хана, получив от него посвящение в сан, можно было считать себя полномочным министром. И вокруг такого человека сжималось кольцо, и в один день могли исчезнуть в государственной казне сотни миллионов рублей и пропасть в недрах КГБ бесценные архивы, все шло к этому, в исходе судьбы аксайского хана Сенатор иллюзий не питал. Потому что видел и знал, что от него все отвернулись, каждый спасался в одиночку, да и он сам не чувствовал время, жил прежней гордыней, уповал на власть денег и наемных нукеров, которые могли запугать кого угодно, все ждал – если не завтра, то послезавтра в стране изменится ситуация.
Может быть, и изменится ситуация, но к тому времени архив и денежки уплывут в Ташкент на одну и ту же улицу, ибо КГБ и Центральный банк республики находятся на Ленинградской, какой толк, если потом Акмаля-ака, как пострадавшего от разгула демократии, и освободят и назначат персональную пенсию за заслуги перед партией и народом. Без денег, без тайных досье, без наемных нукеров какой же он хан? И кому он нужен, он даже себе вряд ли будет интересен, зная его прошлые замашки и амбиции. Но пока Сенатор видел, что ситуация могла измениться только в отношении самого аксайского хана, не приходило ни одного крупного закрытого совещания, где не заходил бы разговор о нем. Уже готовились документы в Верховный Совет СССР о лишении Акмаля Арипова депутатской неприкосновенности и множества высочайших наград страны, включая и две Гертруды, как шаловливо называл хлопковый Наполеон золотые звезды Героев Социалистического Труда.
О том, что Акмаля Арипова оставили один на один с Прокуратурой, он догадывался еще и потому, что никто не интересовался его делами, как случалось постоянно но поводу судьбы того или иного человека. Иногда его даже открыто просили посодействовать кое-кому, а чаще всего намекали на это, пытались выведать какие-нибудь следственные секреты, а тут никакого интереса. Смущало и то, что сам Первый, некогда спасший его при Брежневе, на совещаниях очень резко отзывался о нем. Что это могло значить? Тактика? Маневр? Или что-то изменилось между ними? Или Первый откровенно сдавал своего старого друга, чтобы выжить самому? Вопросов хватало, а ответов не было. Если это уловка, маневр, тот мог в личных беседах, что вели они по долгу службы один на один, намекнуть, что следует выручить уважаемого человека из Аксая, он даже провоцировал Первого пару раз, но тот нейтралитет держал четко, словно не замечал намеков, и Сенатор понял, что хана Акмаля решили уступить Фемиде без боя.
И тут пришла неожиданная мысль – рискнуть, как некогда с ограблением Прокуратуры республики. Если уж он так поднялся от содержимого небольшого дипломата Амирхана Даутовича Азларханова, к каким людям нашел ходы, и какие двери сейчас открывал ногой, и с кем уже успел поквитаться, то завладей архивом и многочисленными досье аксайского хана!.. От таких перспектив кружилась голова, как в лихом танце начинало стучать сердце, хотелось петь, плясать, кричать, кричать на весь Белый дом: «Ну, теперь вы все у меня в руках!»
А к архиву заполучить бы и людей, много лет занимавшихся слежкой и сбором компромата, всех этих изощренных фотографов с их фоторужьями и приборами ночного видения, каллиграфистов, иные доносы писались от конкретного лица, профессиональных шантажистов и шантажисток, поднаторевших в судебных заседаниях. Говорят, у Акмаля-ака имелся специалист высокого класса по любой пакости, он располагал кадрами широкого профиля, но не чурался и мастеров узкой специализации: был у него, к примеру, человек, читавший по губам, и табиб, готовивший яды.
