Тайна - Сидикова Зухра (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Не торопясь, он шел к машине, не торопясь, заводил ее, медленно отъезжал и так же медленно ехал, открыв окно и наслаждаясь вечерним прохладным воздухом, стараясь ни о чем и ни о ком не думать.
Так было всегда. Но сегодняшний вечер безнадежно испорчен. Максим не мог не думать о странном телефонном звонке, заставшем его утром в офисе.
Голос был женский, неприятно высокий, почти визгливый.
- Алло, Максим Олегович?! Алло! Вы меня слышите?!
- Да! Говорите, я вас слушаю!
- Слушайте внимательно! Вам необходимо явиться в восемь часов вечера в Старый парк и ждать у пятой скамьи, - монотонно, словно по бумажке говорил женский голос. - Алло! Алло! Вы поняли меня?!
- Да, я все понял, одно мне непонятно - к чему все это? Парк, пятая скамья – просто бред. Почему нельзя встретиться в нормальном месте, ну хотя бы…
- Алло! Алло! В Старом парке, в восемь вечера, пятая скамья, приходите, это в ваших интересах, от этого может зависеть жизнь … - в трубке раздались ненавистные, осточертевшие ему за последнее время, короткие гудки.
5
Старый, заброшенный парк на окраине города в это время года выглядел особенно неприветливо. Максим оставил машину у серых полуразрушенных ворот и по разбитой заросшей аллее направился вглубь парка.
Вот она – пятая скамья. Деревья здесь стояли плотной стеной и были такими огромными, что их черные, причудливо изогнутые ветви переплетались где-то очень высоко, почти под самой луной.
Он не любил леса, этого сырого темного скопища деревьев: их кроны, заслонявшие небо, нагоняли на него тоску. Он никогда не ездил на пикники и шашлыки, сколько бы жена и приятели ни уговаривали его отдохнуть на природе, он всегда отказывался, предпочитая гладкий пол и сияющий лампами потолок кегельбана или бархатный газон теннисного корта и чистое небо над ним этому затхлому пласту гниющих листьев, этому удручающему полумраку, созданному уродливыми толстыми ветвями, не пропускающими солнечного света.
Теперь он мысленно отчитывал себя за то, что словно мальчишка-недоумок позволил обмануть себя, попался на выдумку какой-то сумасшедшей интриганки, решившей, как видно, посмеяться над ним.
Он взглянул на часы. Стрелки словно застыли на месте. Не прошло и десяти минут, а ему казалось, что он стоит здесь вечность.
А вдруг это не глупая шутка, вдруг что-то серьезное, важное? Как адвокату ему приходилось существовать в среде, которая не позволяла ему расслабиться. У него имелось много врагов, много завистников, готовых навредить ему, разрушить его прочно построенный мир и установленный в нем порядок. И сейчас он должен выяснить, кто скрывается за всем тем, что происходило в последнее время.
Но прошло еще десять минут, потом еще полчаса, и еще час, а он все стоял, прислушиваясь, вглядываясь в надвигающиеся сумерки.
Странно, как тихо и пустынно в этом парке. Ни одной влюбленной парочки не забрело сюда в поисках укромного местечка.
Тучи закрыли бледную осеннюю луну. Ждать больше не имело смысла. Он быстро пошел к выходу, мечтая о сигаретах, забытых в машине. И снова никто не встретился ему на пустынной аллее, освещенной лишь слабым светом накренившегося, поскрипывающего от ветра, фонаря.
Он почувствовал, как что-то неприятное, холодное прокрадывается в душу. Не страх, а какое-то предчувствие страха. Он считал себя человеком не робкого десятка, но все непредусмотренное вызывало в нем некий дискомфорт, лишало его обычной уверенности.
Он подумал, что неосмотрительно дал завлечь себя в какую-то западню. Темно, вокруг ни души, кричать, звать на помощь – бесполезно, с собой у него нет ничего, чем он мог бы защитить себя. Так глупо попасться…
И тут, словно в ответ на свои мысли, он услышал за спиной шаги…
Высокая тонкая фигура вышла из темноты. Пожалуй, слишком тонкая для мужчины. Он не мог разглядеть лица, но теперь стало ясно – это женщина. В длинном плаще, волосы спрятаны под шапочку.
Он шагнул к ней, уверенный в том, что это она – та, с кем он должен встретиться.
Но женщина вдруг отпрянула от него, словно испугалась:
- Что вам нужно?!
- Послушайте, я - Градов, мне назначили здесь встречу, и если это вы…
Женщина схватилась за сумочку:
- Стойте на месте! Только подойдите, и я закричу! У меня есть газовый пистолет! Не подходите!
И она вдруг истошно закричала:
- Помогите! Помогите!
Черт знает что! Сумасшедшая какая-то! Может и вправду не она?
- Спокойно, гражданочка! Идите себе, никто вас не трогает!
- Маньяк! – зло прошипела женщина, и, размахивая сумочкой, побежала к выходу, оставив его в полном недоумении.
Зачем кому-то понадобилось заманивать его в этот парк?
И тут его осенило! Машина, конечно, машина! Его новенький серебристый форд. Господи, как все банально и просто! Его заманили сюда для того, чтобы угнать его машину! Вот для чего весь этот спектакль! А он-то ломает голову! Пока он стоял как дурак у этой пятой скамьи, у жуликов имелось сколько угодно времени для того, чтобы угнать машину!
Он побежал к выходу. Как же он теперь выберется из этой глухомани в такое время?!
Машина стояла там, где он ее оставил.
Вокруг по-прежнему было тихо и безлюдно.
6
По дороге домой он старался не думать о том, что произошло. Что-то мешало ему думать, какое-то беспокойное назойливое чувство, объяснения которому он не находил, мешало ощущение нереальности всего происходящего.
Было поздно, и дом постепенно погружался в темноту, лишь кое-где желтели неяркие квадраты окон. На четвертом этаже крайнее справа тускло светилось окно его кабинета. Видимо, включили не верхний свет, а настольную лампу. Это его удивило. Он очень не любил, если в его кабинет, тем более в его отсутствие, кто-нибудь входил. Светлана знала об этом.
Он снова взглянул на окно. За занавеской мелькнула чья-то тень. Похоже это не Светлана. Кто же, черт побери!
Оставив машину перед гаражом, он открыл дверь своим ключом, быстро поднялся по лестнице и резко открыл дверь.
Склонившись над его столом, Светлана перебирала бумаги. Услышав звук открываемой двери, она обернулась:
- Макс? Как ты поздно, - она улыбалась. - Что-нибудь случилось?
- Ничего особенного. Просто были дела. Как обычно, ты ведь знаешь… – Он тоже улыбнулся. Ничего не должно было нарушать их негласное соглашение. Доброжелательность и вежливость, и ничего кроме… - А что ты тут ищешь? Могу я узнать? - ни нотки недовольства. Только вежливый вопрос.
- Понимаешь, не могу найти свой справочник, весь дом перерыла. Ты не брал?
- Нет, ты ведь знаешь, я им не пользуюсь.
- Да, конечно, я помню, ты выучил его наизусть еще на первом курсе! - засмеялась она. – Но все же, я подумала… А впрочем, ладно.
Она подошла к нему, поцеловала его в щеку.
- Я пошла спать. Очень устала. Поговорим завтра.
- Мне все-таки хотелось бы спросить. Ты вчера не ночевала дома?
- Так мы же вчера гуляли до четырех утра. А потом я поехала к Инке Стрельцовой. Ты помнишь Инку? Проболтали почти до утра. А утром я сразу на работу поехала. А ты что волновался?
- Ты могла бы позвонить, предупредить меня.
- Во-первых, я звонила, ты не отвечал, а во-вторых, ты и сам мог бы позвонить. Я ждала.
Он промолчал.
- А вообще ты зря не пошел со мной. Были почти все. И все о тебе спрашивали. Говорили, конечно, мол, загордился, теперь ни с кем общаться не хочет… Знаешь, ты все же мог пойти, все-таки встреча однокурсников. Когда еще можно будет увидеться? Ведь многие поразъехались, кто в Москву, кто в Санкт-Петербург. Пашка Круглов даже из Израиля смог приехать, а ты живешь в двух шагах…
- У меня нет никакого желания ни с кем из них встречаться, тем более с Пашкой Кругловым! – перебил ее Максим.
Ему неприятно думать об этом, но он знал, что сокурсники его не любили – ни тогда, когда он учился с ними, ни теперь, когда он, пожалуй, обогнал их всех в искусстве устраиваться в жизни, которое для большинства из них, несомненно, являлось важнейшим из всех искусств! Во время учебы он всегда был в стороне, и если весь курс дружно собирался закатить веселую студенческую пирушку или так же дружно собирался в поход, Максим никогда не принимал в этом участия, у него всегда находились дела поважнее. За его неизменной вежливостью чувствовалось некое пренебрежение, высокомерная холодность человека, осознающего свое превосходство, не желаемое признаваться другими, но все же признаваемое в душе каждым и от этого еще более раздражающее.
