Девятая благодарность - Жаров Валентин Иванович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
— Нам лейтенант Никулин всегда помогает, когда у нас дежурство с занятиями в школе совпадает. Он, так сказать, хорошо учится, а мне, например, наука тяжеловато дается. Вот он и выручил меня сегодня…
Хапалов затем рассказал, как хотел бросить учебу «по семейным обстоятельствам» и как Никулин, узнав об этом, заставил-таки его взяться за ум…
«Нет, я должен обязательно повидать его!» — твердо заявил я самому себе, выходя из школы. Я уже не мог уехать, не познакомившись с человеком, о котором все люди вокруг говорят с такой охотой и благодарностью, с таким уважением, что иной герой может позавидовать. «И выходит, — думал я, шагая по широкой полной ветра колхозной улице под качающимися фонарями, — что добрую славу себе он добыл не громким делом, не раскрытием таинственного преступления, а ежедневным, кропотливым трудом, неутомимой заботой о порядке в своем районе. У такого и не может случиться намеренных преступлений. Он ведь предупреждает их. И вот почему уже полтора года как ни в его колхозах, ни в поселке карьера не произошло ни одного «ЧП».
ВОЗВРАЩАЛСЯ Я ИЗ ПЕСЦОВ поздним вечером, полный мыслей о людях, подобных лейтенанту милиции Никулину. Шофер грузовика несколько раз громко кашлянул, пока я не обратил на него внимания. А-а, старый знакомый!
— Ужинать в той же чайной будем? — спросил он, подмигнув.
— Обязательно. И я опять угощаю.
Шофер недоверчиво покосился на меня:
— Отыскали бандитов?
— Да нет их. Зато с чудесным человеком познакомился… Ты мне вот скажи, что легче: поймать каких-нибудь хулиганов или сделать так, чтобы хулиганов вообще не было?
Мимо мелькали запорошенные снегом ельнички. По шоссе тянулся обоз с сеном. И когда мы обогнали его, шофер ответил:
— К примеру, уличить меня, когда я был выпивший, каждый мог. А вот отучить от водочки, на гордости моей сыграть, только один человек сумел, тоже из милиции он. Никулин Василий Николаевич… Вот про него бы вы, товарищ журналист, написали. Приезжайте еще, а?
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ
ВЫВЕЛ из сарайчика лошадь, потрепал ее по холке:
— Ну-ну, резвая… Смотри у меня.
Она покорно позволила подвести себя к бричке, стала меж оглобель. Была молодость — была резвость. Лишь от доброго ухода в колхозе не пропала в ней ни сила, ни выносливость, и она верно служит новому беспокойному хозяину.
В огороде среди грядок выпрямилась, услыша бряцанье уздечки, жена Ивана Васильевича, отряхнула о фартук руки:
— Ватник, Иван, накинь, слышишь? Студеная роса была.
Она перешагивает через грядки, на ходу оправляя тряпки, которыми с подветренной стороны закрыты парниковые рамы.
— Мог бы денек никуда не ехать, помог бы мне. Огурцы-то по третьему листочку пустили, рассадить надо…
Иван Васильевич возится со сбруей; не оглядывась, обещает жене:
— Вернусь, подсоблю. Ты без меня не начинай.
Два десятка лет живут они вместе — ныне он наперед знает, когда и какой услышит вопрос. Да и она, как всегда, предугадывает ответ, чувствует, верить или не верить.
— Уж ты вернешься…
— Без ватника продрогну — скорее приеду.
Она тревожно представляет себе, как он поеживается в одном кителе, а дорога вдоль Исети еще не отогрелась после ночного тумана, и ветер от реки такой знобящий — немудрено любую хворь подхватить.
И вот она уже выносит из дома ватник, кладет его на сиденье брички.
— И чего ты, Иван, всегда летишь-погоняешь? Ладно, дочки из школы прибегут — мы и без тебя управимся.
Он поглаживает статную лошадь по холке:
— Ну-ну, стой, шалая…
КРАСНОМЫЛЬЕ. Вытянулось село вдоль реки. За последние годы обновило свои хаты, окружило себя яблоневыми усадьбами. Богатый стал колхоз. Дом культуры построил. Стоит ныне посреди села белый дворец. В его зале нередко теперь проходят и районные совещания, и слеты.
А скоро возле Дома культуры пойдут на снос три темных ветхих избушки. На этом месте поднимется трехэтажная каменная школа.
«Как в городе — лачуги на хоромы меняем!» — в который раз радостно изумляется Иван Васильевич.
Он останавливается возле небольшого зеленого домика, вылезает из плетеного кузова. Дрогнула занавеска на окне: увидели гостя.
— Здравствуйте, — говорит Иван Васильевич, переступая порог.
Невысокий краснощекий парень, Станислав Камаев, неловко улыбается, может, оттого, что встречает гостя в старом комбинезоне, пропитанном мукой.
Иван Васильевич отдельно здоровается с женой его.
— Забыл я только, как звать тебя.
— Евгения, — отвечает та и все вытирает и вытирает тряпкой стол.
— Просто навестить заглянул. Не прогоните?.. Узнать, как живете, как дружите?..
Станислав и Евгения недавно поженились. Колхоз помог им купить полдома. В комнате пока что без обновок, и обои надо менять: повытерлись. Но вещи уже прочно заняли каждая свой угол, на много лет установив приглянувшийся хозяевам в день переезда сюда порядок.
— Вы садитесь, — приглашает Станислав, обмахивая рукавом табурет. — Пожалуйста, Иван Васильевич…
Да, не жил бы Станислав Камаев здесь, не был бы хозяином этого пускай скромного, но уже своего домашнего очага, если бы не Иван Васильевич Белокуров, сельский участковый уполномоченный.
Станислав подмигивает жене: собирай-ка на стол.
— Нет, нет, — протестует Иван Васильевич. — Я только передохну у вас, ехать мне надо…
Минувшей осенью Станислав со своим горластым дружком Юрием Авериным выпили в обед. Удалыми себя почувствовали. А когда зоотехник пристыдил парней, накинулись они на него с пьяной злобой, так что еле мужики оттащили.
Тогда и познакомился Иван Васильевич со Станиславом. Правда, и раньше встречал он этого парня, знал о нем то, чего не знали многие: что вырос он без матери и отца, все добро его на нем, зарабатывает достаточно, но все, что получает, тратит с дружками на водку. Знал, что парень-то вообще с головой и руки у него до работы легкие.
Все это, не тая, Иван Васильевич рассказал на колхозном собрании и убедил многих, что горячиться и торопиться с решением не следует. Если на глазах ломается судьба человека, нельзя ли дать ей выпрямиться? Молодого коня сто раз перековать можно.
Поспорило собрание, поколебалось — первый раз принимало оно такое решение — и постановило: если Станислав клянется быть хозяином над собой, — взять его коллективно на поруки и помочь устроить ему жизнь.
И вот — все устроилось…
Иван Васильевич поднимается, чувствуя, что он засиделся, что хозяева тоже спешат.
— Загляну как-нибудь в другой раз.
Все-таки очень большая, хотя и незаметная для чужих, перемена произошла в этом зеленом домике. Нет, не только внешне из года в год хорошеет Красномылье!
ДОРОГА ЕЩЕ НЕДАВНО РАЗМЫТАЯ весенними дождями, отвердела и сузилась. Уже нет нужды выбирать, где проехать, где объехать, — можно гнать напрямик. Только плетеный кузов брички раскачивается, подскакивает на колдобинах.
Теплый ветерок притронулся к щекам Ивана Васильевича. Бричка выехала на пригорок.
Впереди, вдоль черной ленты вспаханной земли, двигался трактор. Грачиная стая следовала за ним по свежей борозде; птицы вспугивали друг друга, перелетая ближе к плугам.
Дальше — еще трактор. Он стоял возле узенькой черной ленточки — больше не осилил. Птиц вокруг него не было. Трактор торчал среди поля, как вывороченный из земли камень: приметно и ненужно.
Иван Васильевич оставил на дороге бричку и пошел напрямик к неподвижному трактору. Поле было утыкано кукурузными пеньками, словно кто-то наметил колышками аккуратные прямые стежки. Пеньки трухляво расплющивались под ногами. В воздухе, разогретом утренним солнцем, весело звенели жаворонки.
— Эгей! — крикнул Иван Васильевич, крикнул будто бы и жаворонкам, подбадривая их, и трактористу, который наполовину влез в мотор.
