Мемуары мертвого незнакомца - Володарская Ольга Геннадьевна (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Внешне братья тоже разительно отличались друг от друга. Старший пошел в предков матери-кахетинки. Был сероглазым и густобровым. Темно-русые брови срастались на переносице, придавая Зуре угрюмый вид. Он вообще был очень космат. Уже в двенадцать лет его тело стало покрываться густой шерстью, а щетина на лице доходила до глаз. Кроме этого, он был ширококостный, кряжистый. Давид же пошел в отцовскую породу. Тонкий, высокий, черноглазый с бровями, будто подщипанными умелой рукой. Отец не уставал повторять, что его мать из древнего княжеского рода. И он «экстерьером» в нее пошел. Так и Давид пошел в бабку-аристократку.
Младшенький Гио тоже больше на отца походил. Только волосики у него светлые были. И пышные. В доме его все Одуванчиком называли. Когда он, крохотный, двухлетний, бегал по двору за бабочками, казалось, сейчас пушок, что покрывает его голову, ветром унесет.
Перед его отъездом в Кахетию мама повела всех детей в фотоателье. Решила сделать общий снимок на память. Она села в центре, Зура встал справа, Дато слева, а малыш Гио занял место на маминых коленях. Его шевелюра закрыла ей подбородок, и на снимке она казалась бородатой. По этому поводу мать фото забраковала и не повесила на стену, хотя уже заготовила для него рамку. В нее вместо снимка была помещена миниатюра Зуры.
– Смотри, какой твой брат молодец, – не уставала повторять мама, отчитывая Дато за очередное хулиганство. – Пишет рассказы, рисует… А ты? Только бы напакостить!
Дато пожимал плечами. Он с ней не спорил. Да, брат молодец. А он разгильдяй. Это вещи очевидные.
– У Зуры грамоты, медали, дипломы… А что у тебя? Жалобы, штрафы… синяки и шрамы? Опять окно разбил! А мне плати за него. Свалился с дерева, изранился, да еще штаны продрал. Я на одном йоде скоро разорюсь, не говоря уже об одежде.
– Да ты ее не покупала, нам ее соседи отдали, – фыркал Дато. – А йод тебе тетя Карине приносит из поликлиники, где работает.
– Поговори мне еще! – кипятилась мама. И снова принималась нахваливать старшего сына.
Зураба это смущало. А еще он опасался, что Дато его возненавидит. Какая детская психика выдержит такое? Мать постоянно восхваляла старшего сына, принижая среднего. А тот, хоть и хулиган и троечник, а все же не без способностей. Дато отличный спортсмен. Он бегал, прыгал лучше всех, отжимался больше всех, а в футбол играл так, что его к себе в команду брали парни-подростки. Но мама этих талантов Дато не замечала. Считала, что ему просто дурь девать некуда, вот он носится да скачет. А Зура брата, кроме того, что любил, еще и уважал. За многое. Но больше всего за смелость. Давид не боялся никого и ничего. Не то что Зура. Он страшился многого во внешнем мире. Поэтому и был домоседом.
Но к счастью Зуры, психика у Давида была крепкая. Он хоть и расстраивался, получая нагоняй, но к старшему брату относился с неизменной любовью. А еще он им гордился! Когда рассказ Зуры напечатали в «Пионерской правде», везде таскал газету с собой и показывал приятелям. И если кто-то выражал свое «фи»: в среде хулиганья «писаки» уважением не пользовались, Дато отвешивал ему оплеуху.
Втроем они прожили восемь лет. Мама за эти годы сильно постарела и чувствовала себя неважно. Пахала в две смены, зарабатывала. Младший пусть и жил не с ними, а все равно на него уходили средства. Мама навещала сына два раза в год и всегда везла в Кахетию деньги и презенты. А как иначе? Спасибо, заботятся о ее мальчике, кормят, поят, но его же еще одевать надо, игрушки ему покупать, книги. И ей так хотелось его побаловать! Хотя бы подарками компенсировать свое отсутствие. Самосвалы, автоматы с вылетающими пульками, настольный хоккей – все это имелось у Гио благодаря маме. Он был ее самой большой любовью. Зура – гордостью. Дато – головной болью.
Двоюродная тетка скоропостижно скончалась, когда Гиоргию исполнилось десять. Мама поехала в Кахетию, чтобы поздравить сына. Устроили застолье в его честь. Опекунша встала, чтоб сказать тост. Но едва начав, покачнулась и выронила рог, наполненный красным вином. Все решили, что ей от жары стало плохо, тогда невыносимая стояла, и даже в горах люди от нее страдали, но оказалось, оторвался тромб. Не старая еще женщина умерла мгновенно.
После похорон мама с Гио вернулись в Тбилиси.
Оба старших брата не видели его с тех пор, как он уехал – всем троим представителям семейства Ристави в Кахетию кататься было накладно, вот мама и моталась туда одна. Да, были фотографии, и братья могли представить, как Гио менялся с годами, однако оба удивились, что он совсем большой. И не такой худенький и бледный, как раньше. Щечки круглые, розовые. Тельце крепкое. А вот волосы как были светлыми и пушистыми, так и остались.
Гио сразу потянулся к Зуре. Пожалуй, он характером был больше на него похож, чем на Дато. Такой же немногословный, погруженный в себя, мечтательный, неконфликтный, творческий. Вместе с братом рисовал, сочинял какие-то истории. Но он был подвижнее, энергичнее и иногда с Дато играл в футбол. И на Казбеке лихо гонял, получая его во временную аренду.
Что отличало Гио от братьев, так это любовь к животным. И Зура, и Дато были к ним равнодушны. Первый иногда гладил дворовых кошек, второй – собак, но оба не страдали от того, что в доме нет живности. Людям места мало, какие уж тут питомцы! А Гио очень страдал от того, что ему запрещено заводить пса, кота и даже хомяка. Вот и возился с бродячими животными. И вечно хватал от них лишай. А однажды он голубя с перебитым крылом подобрал. Сделал для него домик и начал выхаживать. Кормил птенчика изо рта в клюв и заразился какой-то болезнью. Не зря же голубей летающими крысами называют. Хорошо, что вовремя начали антибиотики колоть, а то мог бы и не выжить.
А мама, между тем, погруженная в труды и заботы, совсем позабыла о себе. Что за внешностью следить перестала, ладно, но она и здоровьем своим не занималась. Что-то заболит, она съест таблеточку – и снова в бой. Когда анальгетики перестали действовать, мама все же обратилась за советом к Карине, работавшей в регистратуре поликлиники. Та, отругав ее за наплевательское к себе отношение, отвела за ручку к врачу. Он назначил анализы. Получив результаты, доктор не мог поверить своим глазам.
– У нее две злокачественные опухоли! – сообщил он Карине. – Да такие огромные, что она не то что работать, ходить уже не должна. Рак мозга и шейки матки. Неоперабельный.
– Она что, умрет? – всхлипнула Карине.
– Она уже живет взаймы. Я бы сказал, что она должна была скончаться месяца два назад. А до этого столько же провести в постели.
– Можно что-то сделать, чтобы продлить ее дни?
– Боли стали непереносимы, значит, конец близок. Мы можем только облегчить ее страдания.
– Ой… – только и смогла вымолвить Карине. Она плакала навзрыд.
– Нужно сообщить больной о диагнозе. Сама это сделаешь? Или хочешь, чтоб я?
– Сама…
Карине долго собиралась с духом. И все же решилась, приняв для храбрости три фужера вина и пузырек настойки пустырника.
– Ты серьезно больна! – выпалила Карине, когда они вдвоем уселись на кухне попить чаю.
– Я так и думала… Чем?
– У тебя рак.
– Это плохо, – вздохнула тяжко мать. – Операция, химиотерапия, реабилитация… Это ж на год затянется, не меньше?
– Опухоли неоперабельны. Ничего уже не поделаешь…
Мать закрыла глаза и просидела неподвижно минуты три. Осмысливала услышанное. Карине ей не мешала.
– Сколько мне осталось? – хрипло спросила у нее мама.
– Мало.
– Ясно. – Она открыла сухие глаза, встала со стула и начала готовить чай. Как ни в чем не бывало.
– Пока есть время, попытайся найти мужа, – посоветовала Карине. – Теперь не до гордости… – Она многие годы пыталась убедить подругу в том, что беглого мужа надо призвать к ответственности, хотя бы материальной. – В розыск подай. Пусть этого козла отыщут и заставят платить алименты через суд.
Но мама будто не слышала. Ее мысли текли в ином направлении. Заварив чай, она поставила чашки на стол и сказала:
