Подземные дворцы Кощея (Повести) - Маципуло Эдуард (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Лучше доскажи про Марысю! Кешко!
Кощеев вышел из казармы, поболтал с дневальным о погоде и политике, попросил у него закурить. Тот ответил: «Нету». Кощеев сказал ему: «Сквалыга. У тебя ж полный карман махры». Дневальный начал путано объяснять, что кисет не его. В конце концов дневальный сдался, Кощеев скрутил непомерно толстую самокрутку и в благодарность произнес речь о вреде скупердяйства в полевых условиях. «Иди ты», — сказал сердито дневальный, и Кощеев полез на верхушку дота.
Прошло уже более двух месяцев с тех пор, как здесь гремели взрывы, но из трещин и проломов все еще несло запахами взрывчатки, бензина, горелого мяса. Кощеев сел поудобнее на рваную глыбу бетона, и взгляд его принялся выискивать старшину в складках местности. В общем-то ему дела не было до того, спит старшина или не спит. И будить его он не собирался.
У ручья, терзавшего обрывистый склон сопки, стояло с пяток больших дубовых бочек, накрытых циновками. Дня три назад старшина привез их из хозвзвода и теперь протравливал горящей серой. «На кой черт ему бочки?» — вяло подумал Кощеев.
У бочек старшины не было. Возле кухни тоже: там неторопливо расхаживал Мотькин в одних трусах. Его брюки, гимнастерка и поварской фартук сушились на жердях навеса. Мотькин крошил голубям куски размоченного для кваса хлеба, и те копошились возле самой печки.
«Любитель природы, — Кощеев фыркнул. — Наверное, каждый день жареных голубей жрет и квасом напивает».
Старшину он увидел на дальней куче металлолома. Барабанов что-то искал. «Ну да, шайбочки, винтики — в хозяйстве пригодится…»
Старшина разогнулся, посмотрел из-под ладони в сторону Кощеева, словно потревоженный его взглядом, и пошел к другой груде ржавого железа. Кощеев отвернулся и стал смотреть на соседнюю сопку.
Обрывистые неприступные скалы, густые заросли травы и мелкого кустарника — это был верхний этаж сопки. Пониже — словно щетина из буро-зеленой глыбы — торчали неподвижные томнокорые деревья. Отсюда они казались обугленными, эти корявые маньчжурские дубки с хилой, но пригодной ни на что древесиной. На них были развешаны не слишком обильно оранжевые клочья листвы. Тот дубок, что забрался повыше, прямо-таки пылал под лучами заходящего солнца. А понизу сопку облепили заросли голого осеннего кустарника, будто густой сизый дым набился в ложбину. Нетронутый островок, а не сопка! Ни бетонных плит, ни траншей… Но Кощеев знал, что противоположный скат сопки совсем не похож на музейную редкость.
Внезапно Кощееву почудилось какое-то движение среди дубков. Старый солдат, он почти машинально отметил ориентиры и до рези в глазах начал всматриваться в ожившую точку. Вроде бы пес… А вот еще один, и еще… Ну да, из тех, что выискивали мертвечину в разбитых дотах. Бойцы терпеть не могли пожирателей трупов, постреливали в них при каждом удобном случае. Крохотные фигурки метались в сизых зарослях, то пропадая, то возникая на проплешинах камня среди дубков.
Кощеев вспомнил, что и раньше видел собак на той сопке. Почему они к ней льнут? Человека чуют?.. Точно! Какой-то самурай забился в нору и боится пикнуть, нос показать. Ну а собачня теперь на живых охотится как на мертвых. На одиночных посыльных, на раненых, спящих. Мертвечину-то всю пожрали…
Кощеев бегом спустился к лагерю. Громко топая, ворвался в казарму.
— В ружье! — свирепо выкрикнул он. — Самурая видел!
— От брешет! — Поляница сел на кровати, но, видя, что все бросились к пирамиде с оружием, начал торопливо обуваться.
…Посудин и Кощеев бежали по крутому склону, тяжело дыша, бренча антабками винтовок и разными предметами в карманах, хватаясь потными руками за траву и ломкие ветви кустарника.
— Скорей, скорей! — шепотом покрикивал Кощеев.
Зацепин подвернул ногу, поэтому отстал. Посудин бежал, как на ходулях, выбрасывая ноги далеко вперед. Выбеленная солнцем пилотка гуляла по его некрупной шишкастой голове, пока не угомонилась где-то на затылке. Крепко сжав зубы, Посудин был готов умереть, но не выказать, что нет уже мочи гнаться за жилистым и злым, как черт, Кощеевым.
Преодолев стремительным броском дубовый лесок, Кощеев первым вырвался на водораздельную линию сопки. Дальше начинался другой пейзаж. Тело сопки, насколько хватал глаз, было вспахано артснарядами я тяжелыми минами. Пласты дерна, горы щебня, скорлупа бронеколпаков, бревна накатника, вороха колючей проволоки, изуродованные рельсины и бетонные огрызки столбов — все было перемешано, смято, опрокинуто на незащищенную голую землю… Здесь японский гарнизон стоял насмерть.
Кощеев некоторое время прислушивался к тишине. За спиной надсадно дышал Посудин.
— Скрылся? — шепотом спросил Посудин.
— А ты как думал? — Кощеев закинул за спину винтовку. — В Москве небось слышно: Посудин в Маньчжурии бежит.
— Где ты его засек?
— Видишь иву в распадке? Ориентир один, камни — ориентир два. Где-то там должна быть щель. В нее самурай и залез.
Они спустились в низину, сели на камни, закурили. Задавленная ночным морозцем трава полегла, протянув длинные плети. Слева громоздилась груда мшистых камней в окружении кустарника. Вот эти-то оголенные кусты, пронизанные во всех направлениях побуревшими травяными лианами, издали и казались сизым дымком. Справа возвышался ярко-желтый охряный откос, поймавший макушкой последние лучи солнца. Под обрывом, как под щитом, стояла большущая старая ива, не потерявшая еще ни одного листочка. По растрескавшемуся могучему горбылю ствола сновала пара юрких и нагловатых поползней. Поглядывая на людей и попискивая, пичуги перепорхнули почти к ногам Посудина. Он протянул им голую ладонь.
Издали донесся шум…
— Барабанов спотыкается, — сказал Кощеев и поднялся с камня.
Поползни с писком разлетелись в разные стороны.
Втроем обыскали низину, попыхивая самокрутками. Ничего интересного не обнаружили.
— Может, не самурая ты видел? — Зацепин опять сел на траву и начал снимать сапог. — Может, барсук тут гулял или другой зверь. Говорят, в этих местах было полно барсуков.
Кощеев громко запел, нарочито фальшивя:
— Трудный ты человек, Кощеев, — с обидой проговорил Посудин.
Кощеев, пришлепывая ладонью по камню, продолжал петь:
С грохотом оружия и амуниции появился старшина Барабанов. Лицо мокрое, усы обвисли.
— Так… — сказал старшина, переводя дыхание и утираясь рукавом. — Отдыхаем, значит? И поем.
— Никак нет, товарищ старшина, — Зацепин поднялся, попытался доложить, но старшина прервал:
— Вижу, ефрейтор Зацепин. Вы лично — портянки сушите. Приведите себя в порядок, потом… В общем, совесть имейте, товарищ ефрейтор. Перед вами не панибрат какой-нибудь, а ваш непосредственный начальник, командир взвода.
Чрезвычайно редко Барабанов переходил на «вы», и это не обещало ничего хорошего.
— Разрешите, товарищ старшина? — Посудин вытянул руки по швам и, ощущая на себе недовольный взгляд Барабанова, вдруг почувствовал огромное желание отдать честь. Он с трудом подавил в себе эту нелепую в данной обстановке потребность и заговорил нарочито бойко: — Мы преследовали самураев до того места…
— До которого? — перебил старшина и, повесив на шею свой новенький ППШ, сложил на него руки — совершенно мирная фигура на мирном пейзаже. — Как нужно доложить по всей положенной форме, рядовой Кощеев?
— Докладать нужно так… — произнес, словно отстукал на машинке, Кощеев. — Преследование противника силами до трех старослужащих бойцов, вооруженных винтовками системы капитана Мосина образца 1899 года, продолжалось вплоть до южного ската высоты 960.
— О! Герой! — Старшина обошел Кощеева, присел на камень. — От зубов так и отскакивает!
Поляница с ручным пулеметом и гирляндой гранат-«фенек» на поясе топтался наверху, демонстративно не желая спуститься в низину. Неожиданно он захохотал трубным басом.
