Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— На дачу? — спросил Самоделкин, погружаясь во чрево «Мерседеса».
— На дачу, только сперва на Плющиху надо, — ответил Петрович, продолжая сборы.
— Бабке привет передай, — улыбнулся Дима. Вся гаражная компания от частого общения пребывала в курсе жизненных событий каждого владельца. Исключением остался только Курехин, хозяин крайнего гаража. Тот молчаливо ставил свой новенький «Опель» в бокс, ограничиваясь «здрасте» и «пока».
Петрович знал, что клуб Самоделкина через часик снова устроит перекур. Диму пошлют в гастроном. В каждом гараже припрятана какая-нибудь закуска, у кого соленые огурчики, у кого банка консервов. Петрович знал и уважал эту мужскую пригаражную жизнь с легким хмельком, байками и всякими розыгрышами и шпильками в адрес друг друга. Но знал он и другое. Стоит у одного из согаражников случиться неприятности, все придут на помощь. Тут самый сложный ремонт обойдется символическим пузырем. Никому даже в голову не придет спросить у товарища денег за работу. Самоделкин часто халтурит, зарабатывая на чужих. Но брать деньги со своих — никогда. Петрович с удовольствием пропустил бы с ними стаканчик, но сегодня нельзя. Протерев кузов «Победы» ветошью и с гордостью оглядев автоветерана, старый вояка пожелал друзьям успеха и вырулил со двора. На воскресных улицах пробок не наблюдалось. Сворачивая на Плющиху, Петрович раздумывал, где лучше заправиться. Тут — на набережной — или дотянуть до выезда из Москвы…
Сегодня при лифте в доме Кроткина дежурил Савелий Лукич. Петрович полгода назад познакомился с лифтером и теперь, поздоровавшись с ним за руку, поделился исходом матча.
Савелий Лукич в футболе понимал, но фанатом не был. Лифтер предложил Петровичу чаю. Он заваривал его по-своему, добавляя листики и травки, что привозил с вологодских болот.
Петрович не спешил и с удовольствием согласился. Савелий Лукич открыл ящик стола и извлек завернутый в тряпицу пирог с рыбой.
Таких пирогов в Москве не пекли. Жена старого лифтера, родом из Архангельска, хранила свои рецепты.
— Пирог что надо, — похвалил Петрович и поинтересовался у лифтера, почему тот не взялся поливать цветы в квартире Кроткиных. — Ты тут сидишь, а мне полгорода надо отрулить.
— Я зарок дал, — сообщил Савелий Лукич, — в чужую квартиру ни ногой. Когда ушел на пенсию и согласился дежурить, меня в первую неделю дамочка из семьдесят пятой упросила кошку кормить. Потом серебряных ложек недосчиталась и скандал закатила. Ложки отыскались, но я дал себе зарок в чужую квартиру ни ногой.
— Народ разный бывает, — согласился Петрович.
— А ты мог сегодня и не приезжать. Люба два дня назад была, цветы полила, да еще своего ухажера дождалась.
— Странно, — удивился Петрович. — Люба должна на даче у сестры неделю жить. Была в городе, почему мне не позвонила?
— Кто ее знает? Может, и хотела позвонить, да любимого встретила и позабыла. Дело молодое.
Петрович поблагодарил за чай, взял ключи и отправился исполнять поручение. Отомкнув хитрый иноземный замок стальной двери, он вступил в темный полумрак подвала. Он забыл, где включается свет, и долго шарил по стене в 1-поисках выключателя. В спертом воздухе нежилой квартиры кроме духоты Петрович учуял странный сладковатый запах. Этот запах старый вояка знал. Наконец рука нащупала кружок выключателя. Мягкий свет залил холл.
Петрович раскрыл двойные двери в гостиную и сразу увидел лежащего возле дивана мужчину. Лужица почерневшей крови засохла длинным подтеком на лаке паркета. Светлая кожа дивана тоже сохранила следы крови.
Поза мужчины, давно засохшая кровь и сладковатый запах уверили Петровича, что перед ним труп. Петрович ахнул и попятился. Сердце старика забилось часто и неровно. Он давно не видел убитых. На войне пришлось повидать всякого. Приходилось складывать руки, ноги и головы, чтобы опознать погибших товарищей.
Но одно дело — труп на поле боя, а другое дело — в тишине мирной квартиры. Петрович схватился за сердце и прислонился к стене.
Затем глубоко вздохнул и медленно стал спускаться по лестнице. В лифтерской ему стало плохо. Савелий Лукич допивал чай. Увидев побледневшего Петровича и его выпученные глаза, лифтер вскочил, подхватил старого водителя и усадил его на свой маленький топчан.
— Звони в милицию. Там труп, — прошептал Петрович и стал заваливаться набок.
Савелий Лукич успел уложить Петровича и трясущейся рукой принялся крутить диск старого черного аппарата.
13
Никита Васильевич Бобров собирался в отпуск в середине мая вовсе не от хорошей жизни. Он не увлекался рыбалкой — как известно, весной хорошо идет на удочку и спиннинг речная рыба, не собирал лекарственные травы, что тоже надо делать весной, не играл в теннис — в мае подсыхают открытые корты и теннисисты начинают летний сезон. Подполковник Бобров строил дачу. Если сказать честно, дача Николаю Васильевичу кроме неприятностей ничего не сулила. Он терпеть не мог неустроенного быта, не выносил занудной возни с грядками и клумбами, легко доказывая, что десять килограммов огурцов гораздо дешевле обходятся на рынке, если учесть, что на собственном огороде необходимо часами торчать кверху задницей, укрывать их пленкой и бегать с лейкой. Подполковник предпочитал курортный отдых с организованными экскурсиями, трепом, преферансом, легкой выпивкой и симпатичной обслугой. И партнером для такого отдыха он предпочитал иметь вовсе не супругу. А дачу требовала жена. Татьяна Георгиевна раз в день, перед тем как идти в школу, где она служила директором, снимала за завтраком очки и, близоруко вглядываясь в черты супруга, тихо говорила:
— Внуки растут без дачи…
Никита Васильевич хотел встать, схватить директрису за шиворот, положить на постель и, сняв с нее тугие прорезиненные исподние трусы, пройтись по плоскому заду спутницы жизни широким офицерским ремнем. Вместо этого он так же тихо отвечал;
— Да, Танюша. В этом году закончим.
У начальника отдела раскрытия убийств Московского уголовного розыска подрастали двое внуков. Одной исполнился год, другому — четыре. Внучке пока удавалось получать необходимую порцию кислорода на балконе девятиэтажки, на Фестивальной улице. Внук на той же улице дышал в детском саду через дорогу. Интеллигентные по составу населения новостройки Речного вокзала, куда во времена Хрущева переселили арбатских москвичей в связи с большой ломкой для Нового Арбата, давно озеленили, деревья вымахали, и на втором этаже, где обитали Бобровы, в окно стучали ветви липы, а внизу цвели георгины и ноготки.
— Чем не дача? — удивлялся Никита Васильевич. — И крышу ремонтировать не надо, и дерьмо само уходит по трубам.
Он прекрасно понимал, что все жизнеобеспечивающие процессы на даче лягут на его плечи. До отпуска оставалось три дня, и Никита Васильевич уже неделю ходил мрачнее тучи. Топор и пила не были любимыми инструментами в руках подполковника. Нельзя сказать, что Бобров жил белоручкой, он мог взять молоток в руки и забить гвоздь. И гвоздь не гнулся. Но исполнял домашние работы Никита Васильевич без всякого удовольствия. Вот у зятя и вправду руки росли из другого места.
Тот кроме своих компьютеров ничего не знал и не умел. Тихий, упрямый, немного косивший Додик раздражал Боброва одним своим видом, но очень нравился Татьяне. Супруга всегда, заступаясь за зятя, приводила несокрушимые доводы: не пьет, не курит, не шляется по девкам, зарабатывает.
— Думай не о себе, а о счастье дочери!
«А кто подумает о моем счастии?» — размышлял Бобров. В судьбе Никиты Васильевича не все складывалось как по маслу. До Петровки, где он тянулся по служебной лестнице десять с лишним лет, Бобров служил заместителем прокурора Ростова. Неожиданно — в андроповскую волну — главного прокурора перевели в следственный изолятор. Тот, самодур и хам, возомнивший, что он бог и хозяин в своей вотчине, ничем от, других в те времена не отличался. Лизал начальственные зады в стольной и подставлял свой в Ростове. Но попал в политическую игру высоких сил и оказался за решеткой. Рикошетом могло достаться и Боброву. Он метнулся в Москву к знакомому адвокату Семе Гринштейну и получил совет: «Пиши заявление об уходе. Чемодан в зубы и как можно дальше, и как можно тише».
