Казнь на Вестминстерском мосту - Перри Энн (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Африка опустилась перед ней на колени и взяла ее за руку. Она не обняла Флоренс Айвори — возможно, время для объятий уже давно прошло — и снизу вверх посмотрела на Питта.
— Такие люди заслуживают смерти, — мрачно и очень тихо произнесла она. — Но Флоренс не убивала его, и я тоже. Если вы надеялись получить наше признание, значит, вы пришли сюда зря.
Томас понимал, что должен выяснить, где они находились в момент убийства Гамильтона и Этериджа, но так и не смог заставить себя задать этот вопрос. Он догадывался, что они будут клятвенно утверждать, что были дома, спали в своих кроватях. А где же еще быть порядочной женщине в полночь? Только вот подтвердить это никто не сможет.
— Я надеюсь выяснить, мисс Дауэлл, кто убил обоих, мистера Этериджа и сэра Локвуда Гамильтона, но я надеюсь, что это сделали не вы. По сути, я надеюсь, что вы сможете убедить меня в том, что это не вы.
— Дверь позади вас, мистер Питт, — заявила Африка. — Будьте любезны, оставьте нас.
Томас добрался до дома, когда уже опустились сумерки, и, закрывая за собой дверь, приказал себе прекратить думать о деле. Дэниел уже поужинал и готовился идти спать, оставалось только обнять его и пожелать спокойной ночи, прежде чем Шарлотта отнесет его наверх. Но у Джемаймы — она была на два года старше брата — имелись привилегии и обязанности, соответствовавшие ее старшинству. Томас сидел в гостиной у огня, а Джемайма, что-то бормоча себе под нос, собирала с пола кусочки мозаики. Питт сразу догадался, что беспорядок — дело рук Дэниела и что дочь испытывает благородное негодование, убирая за ним. Пряча улыбку, он наблюдал за ней, и когда она, закончив, повернулась к нему, он сумел сохранить на лице серьезное выражение и ничего не сказал: дисциплина — это вотчина Шарлотты, пока дети маленькие. Он же предпочитал видеть в своей дочери друга. Временами его охватывала такая нежность к ней, что у него сжимало горло и убыстрялось сердцебиение.
— Я закончила, — торжественно объявила Джемайма, испытывая безграничное удовлетворение.
— Да, я вижу, — ответил Питт.
Она подошла к отцу и бесцеремонно, как на стул, забралась к нему на колени, развернулась и села. Ее милое личико было очень серьезно. Серые глаза и брови казались более утонченной, детской версией глаз и бровей Шарлотты. Питт редко замечал, что у нее такие же, как у него, вьющиеся волосы; он видел лишь то, что у нее глаза такого же глубокого цвета, как у матери.
— Папа, расскажи сказку, — попросила Джемайма, хотя и ее поза, и ее тон свидетельствовали о том, что это приказ.
— О чем?
— О чем угодно.
Томас очень устал, его воображение исчерпалось в расследовании убийств Этериджа и Гамильтона.
— А может, я тебе почитаю? — с надеждой предложил он.
Она укоризненно посмотрела на него.
— Папа, я сама умею читать! Расскажи мне о благородных дамах-принцессах!
— Я ничего не знаю о принцессах.
— Ой. — На ее личике отразилось разочарование.
— Ну ладно, — поспешно сдался Питт, — только об одной.
Джемайма просияла. Очевидно, одна принцесса ее вполне устраивала.
— Жила-была принцесса… — И Томас рассказал ей, что помнил, о великой королеве Елизавете, дочери Генриха VIII, которая, несмотря на многие опасности и невзгоды, в конечном итоге стала государыней Англии. Он так увлекся, что не заметил стоявшую в дверях Шарлотту.
Наконец, рассказав все, что смог, он замолчал и посмотрел на зачарованно слушающую его дочь.
— И что дальше? — нетерпеливо спросила она.
— Это все, что я знаю, — признался Питт.
Ее глаза удивленно расширились.
— Папа, а она была настоящей?
— О да, такой же настоящей, как ты.
Джемайма была поражена.
— Ого!
Шарлотта вошла в комнату.
— Пора спать, — сказала она.
Джемайма обняла Питта за шею и поцеловала.
— Спасибо, папочка, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, солнышко.
Шарлотта, улыбнувшись, на мгновение встретилась с ним взглядом, взяла Джемайму на руки и пошла к двери. Томас смотрел им вслед — и вдруг подумал о Флоренс Айвори и о ее дочери, которую она любила и которую у нее отобрали.
Смог бы какой-нибудь судья признать Шарлотту «годной» на роль матери? Она вышла замуж за человека, стоящего значительно ниже ее в социальном плане, несколько раз участвовала в расследовании преступлений, носилась верхом вокруг мюзик-холлов и покойницких, выдавала себя за пропавшую без вести куртизанку, гналась в экипаже за женщиной-убийцей, причем погоня закончилась дракой на полу в доме терпимости. И вдобавок к этому она по-своему, но агитирует за реформы!
Он не мог четко сказать, что почувствовал бы, если бы представители властных органов сочли его бытовые условия не отвечающими требованиям, заявились к нему в дом и забрали его детей. Но даже его воображения хватало на то, чтобы представить, какую муку он испытал бы.
Эти размышления неизбежно привели Питта к мысли, что Флоренс Айвори вполне могла ненавидеть Этериджа до такой степени, чтобы перерезать ему горло, да и Африка Дауэлл тоже, если она знала и любила девочку и видела, как страдает подруга. В это легко верилось, и вывод напрашивался сам собой, как Томас от него ни отмахивался.
В тот вечер Питт ничего не рассказал Шарлотте, а утром, когда принесли почту, он увидел письмо от Эмили со штемпелем Венеции и понял, что оно несет с собой множество новостей, восторгов и романтики. Томас допускал, что Эмили сомневалась, стоит ли подробно рассказывать о радостях своего путешествия или лучше умерить пыл, учитывая, что Шарлотте никогда не доведется все это увидеть; однако, зная свояченицу, считал, что она не станет кривить душой, дабы поберечь самолюбие сестры. Поэтому он догадывался, какие чувства овладеют Шарлоттой по прочтении письма: смесь радости и зависти, ощущение, будто жизнь проходит мимо.
Жена ничего не скажет, он был уверен в этом. Она не показала ему первое письмо, не покажет и это, потому что хочет, чтобы он думал, что ее волнует только счастье Эмили, а вовсе не то, что есть у сестры. И ведь на самом деле это так, для нее действительно важно счастье Эмили.
Чтобы отвлечь Шарлотту от новостей об Эмили, от того яркого мира, в котором вращается ее сестра, и чтобы немного сгладить собственное чувство неполноценности, разочарования и бессилия, Питт выбрал этот момент, чтобы рассказать ей о расследовании убийств на Вестминстерском мосту.
Он сидел за столом и завтракал тостами с острым, едким конфитюром, приготовленным Шарлоттой.
— Вчера я разговаривал с одной женщиной, которая, возможно, перерезала горло тем двум мужчинам на Вестминстерском мосту, — с полным ртом начал он. Шарлотта замерла, не донеся чашку до рта.
— Ты не рассказывал мне, что работаешь над этим делом!
Питт улыбнулся.
— Да как-то случай не представился из-за суматохи со свадьбой Эмили. К тому же расследование превратилось в сплошную рутину. И дело не касается никого из твоих знакомых.
Шарлотта сообразила, что мужу хочется поговорить о том, что озадачивает и расстраивает его, и мысленно отругала себя за черствость. Томас догадался об этом по виноватому выражению ее лица и лишний раз подивился тому, какое глубокое взаимопонимание царит между ними.
— С женщиной? — Шарлотта удивленно изогнула брови. — Неужели это и в самом деле женщина? Или ты думаешь, что она кому-то заплатила?
— Я думаю, что эта женщина могла убить их сама. Она очень эмоциональна, и, мне кажется, у нее был повод…
— Действительно был? — перебила его Шарлотта.
— Возможно. — Томас откусил от тоста, и оставшаяся часть разломилась у него в руке. Он подобрал кусочки и отправил их в рот, прежде чем взять еще один. Шарлотта терпеливо ждала продолжения, хотя ее и снедало нетерпение. — Думаю, ты бы тоже это почувствовала, — проговорил Питт и в подробностях рассказал ей о том, что ему удалось выяснить, добавив к этому свое мнение о Флоренс Айвори и об Африке Дауэлл — он высказал его несколькими правильными словами, которые наконец-то смог найти: глубокие и тонкие натуры.
