Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
«О Боже! — подумала Рут. — Это же ты, да? Ты! Тот самый парень, о котором рассказывала Жожо!»
Наконец Кид приложил руку к сердцу:
— Послушайте… мило поболтали и все такое. Салам. До понедельника.
Глава тринадцатая
— Что ж, давай посмотрим, — сказал отец.
Было утро субботы. На столе в рабочем кабинете лежали фотографии картины ван дер Хейдена, рисунок, сделанный Рут в хранилище, и с полдюжины книг и брошюр из магазинчика мистера Муна, часть из которых она даже успела пролистать по дороге.
Предоставив отцу заниматься загадками, Рут отправилась в кухню поболтать с матерью. Заодно они разогрели гороховый суп и кислую капусту. По радио передавали праздничную программу.
Всю ночь шел снег. В холмистом от наметенных сугробов саду сидел на антенне одинокий ворон. В этих птицах было что-то такое, что всегда наводило Рут на мысли о похоронах, гробах, черных покровах. Перед тем как погрузиться в полудрему, ворон встряхнул крыльями, став похожим на мокрый зонтик.
Ослепительная, сияющая белизна встретила Рут, когда она рискнула выйти из дому, чтобы расчистить дорожку. Лопата заскребла по гравию, нарушив торжественную тишину и покой зимнего дня. От холода и напряжения закололо в легких. Отставив лопату, Рут выпрямилась и огляделась. За ночь на снегу успели оставить следы не только птицы, но и лисы и еще какие-то звери, и теперь перед ней как будто лежала карта их ночных забав. У замерзшего пруда, судя по всему, охотники что-то не поделили — на случившийся конфликт указывали серое перо и три алых капельки крови.
Мир сиял в лучах бледного зимнего солнца, но с разных сторон уже доносились звуки наступающей оттепели: где-то сухо хрустнул под осевшим снегом хрусталик льда, зажурчала холодная вода в трубах и желобах, закапали свисающие с карнизов сосульки, распрямилась, вздохнув наконец облегченно, избавившаяся от бремени ветка.
В своей старой комнате Рут нашла чемодан со школьными тетрадками, куклами, коробочку с молочными зубами, крохотные шерстяные носочки и другие напоминания о безвозвратно ушедшем детстве. Обнаружились даже два выполненные цветными карандашами рисунка: пышная, расфуфыренная примадонна с улыбкой на лице, диадемой на голове, волшебной палочкой в руке и крылышками за спиной; и странная красная женщина с желтыми волосами, выпученными глазами и раскрытым ртом — она то ли пела, то ли кричала.
Рут опустилась на детскую кроватку и поймала в зеркале свое отражение.
Тогда — это тогда, а теперь — это сейчас.
Дни, месяцы и годы, заполнявшие промежуток между тогда и теперь, сгинули, исчезли, как мимолетные, одноразовые фрагменты бесконечности. Жалеть о них не стоило. Рут исполнилось десять, когда семья переехала на квартиру в Амстердаме, сохранив домик в Дриебергене, возле Утрехта, как вариант воскресного отдыха. Дом всегда вызывал призраков ее прежних «я». Родители состарились и продолжали стареть — с каждым визитом это становилось все яснее. Отец, например, стал гораздо медлительнее. Но со стороны это выглядело так, словно само время решило расслабиться, не спешить и воспринимать жизнь спокойнее. Что касается матери, то Рут добивала ее прическа. Где бы ни появлялась Маайке, так звали мать, — в Музее фольклора, на карточном турнире в Клаверяссене или на утреннем чаепитии в церкви, — узнать ее не составляло труда. Рут пыталась не обращать внимания на то, что украшало голову матери, но не могла — волосы больше походили на некое сооружение из фибергласовых стружек или сахарной ваты.
Одновременно в родителях все отчетливее проявлялась натура — привычки, манеры, причуды. Они постоянно бывали вместе — предавались воспоминаниям, ворчали, строили друг против друга мелкие козни, — в общем, вели непрерывную игру. Просто семейные Траляля и Труляля.
Мать по-прежнему с маниакальной одержимостью проверяла электроприборы и газ перед тем, как выйти из дому. Она все так же боялась сквозняков и без конца накручивала на палец локон, укротить который не удалось еще ни одному парикмахеру.
От отца вечно пахло гвоздикой. Он жевал веточку гвоздики не переставая, когда читал или слушал радио. Привычка появилась с тех самых пор, когда он бросил курить, хотя и по сей день позволял себе побаловаться сигаретой после ленча. Разговаривая с самим собой, тряся седой бородкой, отец расхаживал по дому в рубашке с открытым воротом, кожаной жилетке и голубом, с набивными цветами лотоса саронге, который приглянулся ему во время поездки в Малайзию и который теперь постоянно затягивался на талии, делая его похожим на какого-нибудь гуру или свами.
— Черт знает что! — прорычал он, резко обернувшись, когда Рут вошла в кабинет. — Уж лучше кроссвордами заниматься.
Она свернулась калачиком в большом кожаном кресле.
Кабинет уже давно превратился в мастерскую — здесь повсюду валялись зажимы, мотки провода, паяльники, вилки и розетки, платы и разная компьютерная дребедень. Его страстью были электроника и радио. До выхода на пенсию Йорис работал в представительстве «Мобил ойл». Как и жена, он много путешествовал и был неизлечимым книгоманом, читая все подряд — романы, биографии, философские труды. Повсюду в комнате лежали книги, журналы, подшивки счетов и прочий бумажный хлам. Лист с рисунком Рут был прикреплен зажимами к обратной стороне ширмы.
— Разобрался в числах? — спросила она.
— Что? — В последние годы Йорис стал слегка глуховат.
— Числа, — повторила Рут, повысив голос. — Ты в них разобрался? Понял что-нибудь?
— Ничего. Позвонил Лукасу. Пусть теперь он попробует. Две головы лучше, верно? Обещал посмотреть.
— Лукасу Аалдерсу?
Еще одно напоминание о прошлом. Родители Маартена и ее неожиданно крепко сдружились, встречались два-три раза в год, а иногда даже вместе проводили праздники. Рут уже не чувствовала себя комфортно в такой ситуации, но изменить что-либо не могла — оставалось только мириться.
— Похоже, какой-то шифр, — продолжал Йорис. — Вряд ли слишком сложный. Это же не современная криптография. Вероятнее всего, простая замена букв цифрами. Вся проблема — определить, какая цифра заменяет какую букву. В основе — правило частотности и общие правила словообразования. Например, во всех словах есть по крайней мере одна гласная. Со староголландским у меня ничего не вышло. Конечно, здесь может быть еще и циклический шифр. То есть через каждые несколько знаков цифры как бы поворачиваются. Этот будет посложнее. Надо знать, какие шифры использовались в восемнадцатом веке. В общем, как видишь, все не так легко. Слышала про манускрипт Войнича?
— Нет.
— Научный трактат, написанный по меньшей мере четыре столетия назад, к тому же шифром. Так вот, его еще никто не разгадал; этот орешек не по зубам даже современным мозглякам. И еще вот символ в центре звезды. Я нашел в той большой книжке. Он ведь обозначает философский камень, верно?
Йорис открыл толстенный фолиант, нужная страница которого была заложена тонкой отверткой.
— Есть. Вот он — философский камень. Безумная мечта всех алхимиков.
— Превращать металлы в золото.
— Ну, это все знают, — снисходительно заметил отец, — но тут говорится, что золотом дело не ограничивалось. В том смысле, что поиски философского камня в Средневековье были не только поиском путей к быстрому обогащению. По-настоящему их интересовал эликсир жизни. Трансформацию металлов они рассматривали только как часть процесса. Золото в метафорическом понимании есть источник жизни. Они ведь были ранними химиками. Конечно, чокнутых и в их среде хватало, и языком они пользовались особенным — даже о простом говорили туманно, так что сразу и не понять, о чем речь. Но иногда — и нередко, следуя методу проб и ошибок — делали поразительные открытия. Отделение химии от алхимии началось только в семнадцатом веке.
— Я была однажды на выставке картин алхимиков, — сказала Рут. — Когда-то такие мероприятия пользовались большой популярностью. Помню, мне понравилась вещь Джозефа Райта. На ней изображен алхимик, случайно открывший фосфор. Бедолага присел от испуга, на лице изумление, а перед ним стеклянная то ли колба, то ли пробирка… не знаю, как эти штуки тогда назывались. Чертовски хорошая картина.
