Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам - Ростовцев Эдуард Исаакович (бесплатные полные книги txt) 📗
Валентин отвел глаза: по существу, Павел расписался под своим приговором. И он - Валентин - подвел его к этому. Называется, помог товарищу! Но вместе с тем он был рад, что услышал такой ответ, что не ошибся в Павле. Зато последующие откровения товарища неприятно удивили Валентина:
- Я ударил его потому, что он нахамил мне: схватил за рубашку, обругал, плюнул в лицо... Да, он был пьян, но прости - я не испытываю сострадания к пьяным. Я ударил его так, чтобы он знал, чем платят за хамство. Какой-то мальчишка... Впрочем, о мертвых плохо не говорят. Мне жаль, что так получилось, и я готов отвечать. Но признаюсь: совесть не мучает меня. Я не хотел его увечить, но желание поколотить его возникало у меня не раз. Я уже говорил, что мы жили по соседству. Одно время, когда Иван Прокофьевич - его отец, болел, я захаживал к ним в дом, помогал Ивану Прокофьевичу чем мог - в основном болтовней, которую мы - медики называем психотерапией. Уже тогда Толик задирался со мной, дерзил... Причины? Я их не видел. Возможно, его обижало, что я обрывал его попытки вмешиваться в наши с Иваном Прокофьевичем разговоры. А возможно, ревновал меня к Тамаре, с которой у меня тогда - и это самое смешное - ничего не было. У него вообще была дурная манера совать свой нос в чужие дела. Помнишь Клару? После того, как мы познакомились, она пару раз была у меня. Ее экстравагантность тебе известна. Как-то ей взбрело в голову съехать вниз по лестничным перилам. Увидела, как съехал Толик, и туда же. Едва не свалилась. Я догнал ее, стащил с перил. Она укусила меня за руку. Я разозлился и отшлепал ее. Она стала визжать. Подлетел Толик, заорал: "Как смеешь бить женщину! Негодяй!" и все такое прочее. Удивляюсь, как я сдержался тогда... Потом очередь дошла до Ларисы: он и ее мне приплел - у парня было больное воображение... Ерунда какая! С Лялькой у меня ничего не было и быть не могло, я не сумасшедший. Правда, года три назад она вбила себе в голову, что влюблена в меня. Знаешь, когда семнадцатилетняя девчонка вбивает себе в голову такое, ее не вразумишь, не обуздаешь. Я решил на время перевестись в сельскую больницу. Откровенно говоря, это была не единственная причина моего отъезда, но она сыграла свою роль. И правильно сделал: Ляля сравнительно легко перенесла эту неизбежную в таком возрасте болезнь. Со временем у нее появились новые, но уже не столь безудержные увлечения: Донат, тот же Толик, а наши отношения пришли в норму. Но знаешь, что сказал мне Толик, когда я вернулся? "Зачем ты приехал?" По-твоему, я должен был объяснять? Вечером 28-го? Я заскочил домой, чтобы переодеться. Перед этим у меня была тяжелейшая операция и нервы были напряжены. Я загнал машину во двор, поднялся к себе, принял душ, переоделся. Когда спускался вниз, столкнулся с Толиком. Он был пьян. И пошло! Начал с Тамары, кончил Ларисой. Я не хотел связываться с пьяным, оттолкнул его, сел в машину... Нет, не разговаривал с ним. Но что-то, кажется, сказал. Вроде бы, что это не его собачье дело... А что другое скажешь пьяному мальчишке?
Валентин слушал его со все возрастающим чувством тревоги. Сочувствия исповедь Павла не вызывала: каждый из его поступков можно было понять и даже оправдать, но взятые вместе они настораживали, внушали тревогу. Что это? Непонимание элементарных истин или нежелание понимать их?
- Павел, какое отношение к конфликту имеет "Канон" Авиценны?
Новицкий ответил не сразу: некоторое время смотрел перед собой, потом разгладил пальцем набежавшие на лоб морщины, и лишь затем сказал:
- "Канон" и еще несколько ценных книг из библиотеки профессора Яворского взял я. Взял и продал какому-то перекупщику. Мне были нужны деньги.
Это была неправда, но другого ответа Валентин не ожидал...
Доклад Галочки Юрко подтвердил его предположения. Он велел ей идти в оперативный "рафик" и там дожидаться - возможно, она понадобится, а сам с Кандыбой поднялся на третий этаж.
На лестничной площадке между вторым и третьим этажами, уткнувшись в какую-то брошюру, стоял сержант Бессараб, на площадке двумя пролетами выше покуривал курсант-стажер - Мандзюк предусмотрел все. Сам же находился в соседней с Яворскими квартире, где лейтенант Дымочкин с помощью капитана Чопея уже наладил свою аппаратуру. Женя Глушицкий и Кленов по карнизу перебрались на кухонный балкон квартиры Яворских, справились с дверью и сейчас только ждали сигнала. Это последнее обстоятельство вызвало недовольство Кандыбы, который сомневался в правильности действий оперативников. Мандзюк, которому он высказал эти сомнения, неопределенно хмыкнул. За него ответил Дымочкин, не отрываясь от аппаратуры.
- Рубашкин, как вошел, пригрозил Ларисе ножом. Старшей Яворской, кажется, тоже досталось. Это мы уже из разговоров поняли.
- Так чего вы медлите? - заволновался Кандыба.
- Поспешишь - людей насмешишь, - философски изрек Мандзюк. - Мы подключились, когда они уже к переговорам перешли. Боков только для острастки пригрозил. А сейчас уговаривает их.
- И Ларису уговаривает? - удивился Ляшенко.
- Она принимает участие в разговоре. Неохотно, но принимает.
- У меня такое впечатление, что Рубашкин привязал ее к креслу, добавил Дымочкин.
- Где они находятся сейчас?
- В кабинете. Надежда Семеновна ищет лечебники. Или делает вид, что ищет. Рубашкин помогает ей. Он уже дважды показывал Бокову какие-то книги, но, очевидно, его букинистическая эрудиция ограничена, потому что Боков начал сердиться, - сказал Мандзюк.
- Сорочкиным называет, - добавил Дымочкин. - Сперва по имени-отчеству величал, а сейчас Сорочкиным... Ищут. Поэтому молчат.
Молчание в кабинете Яворского длилось недолго. Дымочкин подался вперед, торопливо повернул варьер настройки, замахал руками: дескать, тихо - слушайте!
В динамике раздалось чье-то недовольное бормотание, покашливание, затем хрипловатый голос сердито произнес:
- Нету здесь. Одни старые журналы лежат. Брешет она, ваньку валяет!
- Не нервничайте, Сорочкин, - насмешливо урезонил его Боков. - А то упадете со стремянки. На соседнем стеллаже посмотрите.
- Смотрел. Нету там никаких книг. Бумаги, отпечатанные на машинке, в стопках и папках лежат.
- Это рукописи, Сорочкин. Пора уже разбираться в категориях печатной продукции... Надежда Семеновна, как же так? Вы вводите нас в заблуждение, а это нехорошо.
- Я положила их здесь наверху, среди журналов. Не понимаю, куда они запропастились, - послышался озабоченный женский голос. - Может, Ляля взяла?
- Лялечка, ты брала эти книжечки? - вкрадчиво спросил Боков.
- Пошел к черту, сволочь, вор! - крикнула Лариса.
- Тише, лапонька. Не в твоих интересах поднимать шум. И вопрос так ставить не следует. В ином случае мне придется доказывать, а это я сделаю очень легко, что вор не я. Но вообще-то согласен с тобой - воровать грешно.
- Вы не смеете! - возмутилась Надежда Семеновна.
- Я не называл вас, Надежда Семеновна, - ухмыльнулся Боков. - И вообще давайте не заострять этот весьма и весьма скользкий вопрос. Мне представляется, что так будет лучше для всех присутствующих, да и, пожалуй, для отсутствующих членов вашей уважаемой семьи. В конце концов завещание могло и не быть.
- Было завещание! Было! - крикнула Лариса. - Но ты его выкрал!
- Надежда Семеновна, успокойте падчерицу: она ведет себя крайне неприлично. И, пожалуйста, объясните ей, что будет с вами и вашим дражайшим Пашенькой, если этот самый завещательный список - вот он, Лялечка, взгляни еще раз - станет достоянием общественности, прокуратуры, суда. Списочек-то Пашиной рукой составлен, а в нем эти самые утаенные кем-то из вас инкунабулы значатся.
- Ну и гад же ты! - со стоном выдохнула Лариса.
- Не пойму твоего упрека, Лялечка. Список составлял не я и лечебники не я припрятывал. Больше скажу, перепрятывал их тоже не я. За что же ты оскорбляешь?
- Ты пришел, чтобы украсть их!
- Вздор! Я хочу избавить вас от этого яблока семейного раздора и эфемерного соблазна. Надежда Семеновна, простите, но та астрономическая сумма, которую некогда с перепоя назвал полупомешанный библиофил из Штатов и которая с тех пор дурманит ваше воображение, не более как фантазия. Вам не продать лечебники и за сотую долю этой суммы. Я же предлагаю хорошие деньги. Могу рассчитаться дубленками. Две импортных дубленки с меховыми воротничками и такой же оторочкой в фабричной упаковке. Согласитесь, что это не хуже, чем два изъеденных червями фолианта. К тому же, я готов аннулировать свои счета с Пашкой и этот неудобный для вас и для него список предать забвению. Надежда Семеновна, мне думается, что такие условия нельзя назвать грабительскими.
