Две дамы и король - Играева Ольга (мир бесплатных книг .txt) 📗
Шеф посмотрел на Занозина с неудовольствием Тот никогда яро не спорил, был немногословен, вот как сейчас, любил ненавязчиво тыкать начальство носом в парадоксы, особо не прекословил, но всегда оставался при собственном мнении. Начальство обычно такую умственную самодеятельность недолюбливает.
— Я не настаиваю, чтобы ты закрывал Щетинина, — терпеливо разъяснил шеф Занозину. — Я на тебя не давлю. Я просто хочу уяснить ситуацию. Мне результат нужен.
— Будет, — пообещал Занозин. А что он еще мог сказать, чтобы начальство отвязалось и не мешало работать?
— Ну, что? — встретил его Карапетян, когда Вадим вернулся в свой кабинет, который делил с напарником. — Требуют, чтобы мы назвали убийцей Щетинина?
— Да не то чтобы, — нехотя ответил Вадим. — Начальство, как всегда, хочет ясности, и как можно скорее. Ты веришь, что алкаш убил Губину?
Карапетян мотнул отрицательно головой, однако обронил:
— Хотя поручиться за него мы тоже не можем.
Улики есть… Почему бы и не он? Это не вопрос веры.
Занозин задумчиво поднял на него глаза — Карапетян встретил его взгляд спокойно. В принципе Занозин был согласен с тем, что назначить Щетинина убийцей легче легкого, а если и останутся сомнения, девять из десяти всегда скажут, что так ему и надо, — пить нужно меньше и всегда помнить, что, где, когда и с кем делал накануне вечером. Особой жалости у Занозина Щетинин, в общем, не вызывал — скорее уж его жена и дети. Но Вадим от природы был добросовестным человеком и даже считал, что это его проклятие. Ему обязательно надо было сделать все как следует.
"Ах ты… — мысленно обругал он с досады Щетинина. — Упился до чертиков, ни хрена не помнит.
Чтоб ты сдох! Ты у меня все вспомнишь, сволочь такая, с кем ты застольничал вечером в день убийства…" Он досадовал на этого дурака-алкаша, на его беспамятство, на его бестолковость… «Вот отпусти его сейчас под подписку о невыезде, как требуют правозащитники, так ведь он от глупости и со страху сбежит куда-нибудь, только хуже себе же сделает! А то пить станет беспробудно — тоже для нашего дела ничего хорошего. Нет уж! Каждый день буду допрашивать, но заставлю вспомнить все как было». Вадим выговорился про себя, поостыл и задумался — а как заставить-то?
— Слушай, мужик, ты мне надоел, — раздраженно набросился он на Колю, которого ввел в его кабинет милиционер.
Занозин переписал его на себя и перевез в управление. Карапетян к этому времени уже удалился — Занозин послал его к экспертам за заключением по поводу осколка стекла, найденного на месте происшествия.
— У меня времени нет с утра до вечера с тобой валандаться. Или ты вспоминаешь все как было, или тебе выносят обвинение и любой суд посадит тебя за убийство. Думаешь, не посадят? А серьги, приятель?
Это улика!
Коля смотрел затравленно, но не говорил ни слова.
Чем дольше он сидел в камере, тем больше подозревал, что именно он и убил ту женщину в лифте. Ужас состоял в том, что он никак не мог вспомнить, что было накануне среды. И начинало казаться, что как раз в этот-то промежуток времени он натворил бог знает чего — воображение рисовало жуткие картины, в которых убийство женщины выглядело как детские игрушки. А вдруг он кого-нибудь изнасиловал, а вдруг несовершеннолетнюю, распространял наркотики, торговал оружием или подкладывал куда-нибудь взрывчатку? А вдруг он совершил государственную измену? «Эта…Ты свихнулся! — мысленно завопил на самого себя Коля. — Какая государственная измена! Ты ни одной государственной тайны не знаешь! Какие гостайны в твоей подсобке на задах магазина… Как служащие товар приворовывают и выносят через служебный вход? Тоже мне тайна! Это всем известно. Какая к едрене фене тайна?» Государственная измена, решил Коля, отпадала, но все остальное вполне могло быть… Ужасно было то, что он ни хрена не помнил. А вдруг его зомбировали? «Зомбировали, как же! — услышал он голос жены Вальки и увидел ее перекошенное лицо, каким оно бывало в минуты семейных перепалок. — Сам ты себя зомбировал, пропойца несчастный! Каждый выходной себя зомбируешь!»
Хотя представить что-то ужаснее убийства было все-таки трудно. Провалы в памяти после выпивки с ним случались регулярно, но никогда не заканчивалось такими тяжелыми последствиями. Ну, морду набьют за то, что забыл вернуть пятерку, которую занял накануне у собутыльников. Но тут — боже мой, убил и забыл! Ужас от этой мысли парализовал его и лишал способности соображать.
Занозин вынул из ящика стола фотографии убитой Губиной и хряпнул их на стол перед Колюней. Тот опустил глаза и замер в еще большем ужасе.
— Кира Ильинична… — прошептал он.
— Ты что, ее знал? — удивился Занозин.
Почему-то раньше мысль о том, что алкаш мог быть знаком с Губиной, не приходила ему в голову.
В принципе это ничего не меняло, но тем не менее придавало всей истории особый колорит, что ли. Ограбить и убить знакомую психологически гораздо труднее, чем первую встречную бабу на улице. Упившемуся алкашу, которому не хватило на бутылку, скорее всего, без разницы. Но все же…
— Кира Ильинична… Хорошая женщина, пару раз денег мне одалживала, а потом, случалось, забывала.
Давала и никогда проповеди не читала, все понимала.
Она к знакомым часто ходила в нашем подъезде — они где-то на верхних этажах живут. Хорошая женщина. Кира Ильинична… Так это она убита. Так это я…
Щетинин замер в ступоре. Он выглядел совершенно раздавленным.
— Ты встречал ее вечером во вторник? — быстро спросил Занозин и, шокированный, увидел, как Колюня завороженно кивает головой — да, встречал.
«Плохо дело!» — подумал Занозин. Пока его версия о непричастности Щетинина к убийству не получала ни одного подтверждения. Зато подтверждения обратного множились на глазах.
— Где именно? Когда?
— На площадке перед лифтом вроде. Вечером, я тогда, кажется, в магазин шел за бутылкой. Мы еще поздоровались.
— Деньги у нее занял?
— Нет, кажется, тогда не занимал, — проговорил Коля заторможенно, подняв глаза на Занозина. — Уже достал.
— У кого достал?
— Не помню… — Коля мотнул головой после непродолжительного молчания, заполненного тщетными умственными усилиями.
Занозин просто умаялся с ним. Только продвинутся чуть-чуть, сразу опять — «не помню»… Он вздохнул.
— Слушай, — начал втолковывать он Коле. — Тебя сейчас отправят обратно, сиди и вспоминай. Слушай сюда! Уясни, о чем надо вспоминать.
Занозин заговорил медленно, с остановками, проверяя по реакции Коли, доходит до него или нет.
— У кого ты занял деньги на выпивку во вторник.
Раз. В котором часу и где именно ты встретил Киру Губину. Два. С кем ты пил. Три. Все, для начала достаточно. Свободен, то есть возвращайся в камеру.
Когда Колю увели, Занозин устало откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя выжатым лимоном. Пока он не начал работать в милиции, ему в голову не приходило, какой это адский и неприятный труд — задавать вопросы людям и выслушивать их ответы. А ведь бывает еще, что клиент врет как сивый мерин, отпирается вопреки всякой логике, каждый раз талдычит разное… Пожалуй, он даже не назвал бы тогда это трудом. А сейчас он сидел и чувствовал себя после бестолкового разговора сначала с полковником, а потом с этим распадающимся алкашом совершенно разбитым. Надо срочно как-то отвлечься и восстановиться.
Занозин взялся за телефонную трубку. «Регина…» — всплыло у него в голове. Он оторопел и убрал руку. Немного посидел молча, потом снова взял трубку и внимательно набрал номер. И пока набирал…
«Не перепутать имя», — напоминал он себе настойчиво.
— Светик, — промурлыкал Занозин, когда на том конце провода ему ответили. — Почему бы нам прямо сейчас не пообедать в нашем месте? Сможешь уйти на часок?
Через пять минут Занозин, схватив со спинки стула куртку, скрылся за дверью.
"Ее поразила тишина. Шумели верхушки сосен, шелестела высокая некошеная трава, кричали птицы, иногда раздавался шорох шин автомобилей, проезжавших по расположенному недалеко шоссе. Звуки раздавались, но их характер был настолько иным, чем в городе, что все равно это была глубокая тишина.
