Игра в «дурочку» - Беляева Лилия Ивановна (библиотека книг TXT) 📗
— Теперь бери таз и тряпку! — распорядилась мной. — Идем… да хотя бы к… Генриху Генриховичу…
— Но я убираюсь на втором…
— А Генрих Генрихович залил водой ванную комнату! — солгала она, ничуть не смутившись. — Искать мне, что ли, ещё кого, раз ты под рукой!
При нашем появлении полусонный старик-склеротик расцвел и залепетал свой излюбленный текст, каким, значит, он был прежде орлом… Я для видимости повозилась в ванной…
Когда же мы спускались вдвоем по лестнице, нам навстречу легко, пружинисто шагал Виктор Петрович.
— Алла, зайди ко мне! — сказал он, вроде, вовсе не обращая на меня внимания. Мне показалось, он был на неё сердит. Действительно, из-за плохо прикрытой двери директорского кабинета сразу же донеслось:
— … отсутствие бинта в аптечке на третьем этаже! Элементарная небрежность! Перед приходом комиссии из райздрава! Безобразие! Вопиющая безответственность!
Не ожидала я, признаться, от вежливого Виктора Петровича такого ора! Да, по сути, из-за пустяка. Тут богатеньких старух грабят почем зря, а он из-за бинтика шум поднял!
Я принялась поливать коридорные цветы из розовой пластмассовой лейки, надеясь на скорую встречу с Аллой. Надо будет её, бедолагу, утешить… Надо крепить и крепить с ней связь…
На воле, у кухонной двери, суетился Володя в своих неизменных поношенных джинсах и серой курточке — вытаскивал из пикапчика фляги с молоком и тащил их внутрь…
— Слыхала, как орал? — раздался поблизости голос Аллы. Она покусывала губки.
— Алла, — рискнула я намекнуть, — а ведь если… в случае чего… ну я насчет коробки с порошком… меня могут…
— Ты что? — нахмурилась медсестричка. — Кому надо в кладовке рыться!
— Мало ли…
— Ну ты уж трусиха, так трусиха! А ещё в медицинский мечтаешь! Да ты как увидишь труп в анатомичке, так и хлопнешься в обморок! Ладно, пойду проверю аптечки, суну, что надо.
Ушла. Володя вытаскивал из кухонной двери уже пустую флягу, задвигал её в пикапчик. То же проделал и со второй, и с третьей… Я вспомнила весьма смекалистых водителей молоковозов из архангельской глубинки, где довелось побывать в командировке. Им достались ужасные, все в рытвинах-колдобинах дороги. Но они сумели превратить именно это неудобство в первое, наиглавнейшее звено конвейера по производству масла. Их очень умелые ручки совали в цистерну обыкновенный рыночный веник, привязав его так, чтоб он мотался вольно, а на дно не падал. И если в начале пути молоко в цистерне имело хороший процент жирности, то в конце — одни воспоминания об этом самом проценте, зато весь веник был покрыт комками масла…
А другие шоферы хвалились мне тем, что в период жестокого, абсолютно бесчеловечного сухого закона, когда и милиция и гаишники подлавливали на дорогах тех, кто везет «левую» водку или самогон, — они именно во фляги с молоком засовывали бутылки с «горючим», «и все дела»… Много, много чего можно провезти в таких вот безобидных с виду флягах!
… Внезапно мне на плечи легли чьи-то руки, завитал в воздухе запах мужского одеколона:
— Любуетесь пейзажем?
За моей спиной стояла давно угасшая «звезда экрана», он же легендарный герой-любовник, все ещё статный седой старик Анатолий Козинцов.
Что меня заставило улыбнуться ему мягко и нежно? Он же тотчас истолковал мое поведение, в самом благоприятном для себя смысле. Пророкотал остатками некогда невыносимо бархатного баритона:
— Не зайдете ли ко мне? Я заварю чудесный чай из трех сортов…
— Из целых трех?!
— Из целых трех. Так как же?
Былой красавец, небось, был уверен, что предложение его весьма соблазнительно для молодой «никакой» уборщицы. Он улыбался мое чуть-чуть снисходительно с высоты своего роста.
— Ну-у… ладно, — решилась я продлить игру. Мало ли какими новыми фактами из жизни странноватого Дома обогатит меня этот человек…
Однако он предупредил:
— Постоим здесь минут пять. Там у меня Володя возится с кранами. Опять что-то сорвалось, течет…
— Какой Володя? — удивилась я. — Он же вон фляги носит, молоко привез…
— Вы плохо знаете этого человека. Он очень быстрый. Поглядите, возле кухни его уже нет.
И действительно, пикапчик стоит, а Володи нет. Но когда мы с Козинцовым вошли в его квартирку, из ванной показался Володя со знакомым мне битым чемоданчиком и смущенно посоветовал знаменитости:
— Вы… не очень краны туго завертывайте… А то они срываются…
— Хорошо, хорошо, — пообещал артист. — Сам не знаю, откуда вода… Вернулся из столовой — кругом вода…
— Я все сделал. Надолго хватит, — уверил Володя.
Мы остались с артистом наедине. Он, действительно, заварил какой-то исключительно душистый чай и поставил передо мной большую белую в цветочек кружку с этим дымящимся напитком, разорвал с треском прозрачную пленку на новой конфетной коробке, заставил меня взять и съесть подряд четыре разных по форме шоколадки, а потом, совсем неожиданно подошел ко мне и поднял меня и подержал какое-то время на весу.
— Убедились? — зарокотал, отшагнув от меня на некоторое расстояние, — что есть у нас ещё порох в пороховницах?
Я честно подтвердила:
— Ну надо же!
— Значит, надо! — нарочито расслабленным движением руки он отбросил назад, к затылку, вьющуюся прядь седых волос, сел напротив, спросил строго:
— Почему вы не встретились мне раньше? С этими фиалковыми глазами? С этими прелестного рисунка губами?
— Но вот же мы и встретились, — наивничала «Наташа из Воркуты».
Он протянул ко мне руки и умоляюще произнес:
— Позвольте поцеловать вас, обнять и поцеловать… прикоснуться… Вам это ничем не грозит… И мало стоит. А я… а мне…
Он прочел четверостишие с такой силой страсти и отчаяния, что я сдалась. Он крепко, очень крепко обнял меня и поцеловал в щеку… И долго ещё глядел на меня издалека, глазами раненого зверя…
Как тут не подумать о том, что особенно тяжел, болезнен переход в глухую старость бывшим красавцам, кавалергардам, удачливым деятелям искусства и литературы! Они привыкли к поклонению, любви, славе… Попробуй отвыкнуть!
Очень кстати я вдруг заметила, что на тумбочке стоит кожаная дорожная сумка, а рядом с ней красный термос.
— Вы ехать куда-то собрались? — поспешила задать вопрос.
— К сожалению… Впрочем, и к счастью… В свой родной Питер… Я ведь там родился. Надо бы встретиться с сестрой. Она там в больнице. Вон телеграмма.
— Самолетом?
— Как вы плохо обо мне думаете! — он укоризненно поводил в воздухе указательным пальцем. — На своей машине поеду. Я ведь когда-то даже в ралли участвовал…
Машинально я взяла в руки голубоватый листок телеграммы, развернула… «Милый Толик лежу больнице может быть ты приедешь мало ли целую Нина.»
— Она старше меня на шесть лет. Но была вполне бодрая. Мы виделись на Новый год. Надо, надо ехать… Заодно белые ночи там… столько красоты… — Он поднял лицо вверх, словно в небо, и прочел с чувством:
— Как хорошо! — вырвалось у меня.
— Самое хорошее, — произнес он с паузой, — это — молодость, это мамины теплые глаза над тобой… А знаете ли, я только сейчас понял, почему потянулся к вам… Вы похожи на мою маму… И еще, пожалуй, — он прищурился, — на актрису Мордвинову в юности, в молодости. Она носила такую же челку. Я был в неё безнадежно влюблен. Я таскал ей букеты цветов. Но она пренебрегала прыщавым юнцом. Увы, в семнадцать лет я был очень прыщав. Это потом, потом очистился от этой пакости…
