Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич (читаем книги TXT) 📗

— Может, действительно купила?

Завражная покачала головой.

— А если и купила, тоже нарушение. Хлеб не для свиней. Но мы все равно выяснили в магазине. Рыбкина вообще таскала из столовой вёдрами. Отходы, конечно. На собрании работников детсада её разобрали. Она пришла на следующий день к заведующей — и заявление на стол, что хочет уйти по собственному желанию. Заведующая говорит, пожалуйста, мол. Конечно, срам всему коллективу.

А Рыбкина на попятную. Думала на испуг взять. Потом чуть ли не в ножки кланялась. Заведующей стало жалко её.

Да и нам всем тоже. Оставили. С тех пор она на Аню взъелась. В лицо вежливая, обходительная с ней была, а за глаза косточки перемывала.

— В каком смысле?

— Сплетни всякие распространяла.

— Например?

Мария потёрла лоб, поправила чёлку.

— К примеру, почему Аня пошла работать в детсад, хотя и имеет диплом агронома. Говорит, якобы Аня тёплое местечко искала. Боится, мол, руки в земле замарать. А наш труд, может, не легче агрономовского. Ответственность большая. Потом, с ребёнка-то спрос другой, чем со взрослого. Что бы ни случилось, ребёнок не виноват. На то он и дитя малое…

— Что именно труднее — действительно вопрос спорный… А прямых выпадов, угроз со стороны— Рыбкиной не было?

— Какие у неё основания? Аня со своими обязанностями справлялась. Так, цеплялась ни за что.

— По вашему мнению, Рыбкина проявляла к ней враждебность или нет — уточнил я.

— Симпатий не питала. Я имею в виду, после случая с хлебом. А в глаза, как я уже говорила, вежливо обращалась.

— Других конфликтов у Залесской не было?

— Вроде больше не было. Мало ведь она тут пожила.

— Не было или вы не знаете?

— Не было. Аня со мной всегда делилась…

Показания Рыбкиной, как и следовало ожидать, характеризовали Залесскую не совсем положительно.

Я проверил показания Рыбкиной. Действительно, они ушли в ночь убийства Залесской от брата её мужа в пятом часу утра. А по поводу того, что Аня позировала Коломоицеву обнажённой, решил сначала узнать у его хозяйки.

Домик Евдокии Дмитриевны Матюшиной был каким-то заброшенным. Здесь явно не было хозяина. Крыша посередине просела и напоминала седло. Дранка почернела от времени и топорщилась, как перья у курицы на ветру. Оконца скособочились, а плетень только что назывался забором: из каждых десяти кольев едва сохранилось два. Зато их с лихвой заменял чертополох. Его засохшие чёрные кусты сухо шелестели, раскачиваясь из стороны в сторону.

Изба крылатовской травницы стояла поперёк участка да ещё в уголке. И непонятно, где находился её фасад и боковая стена. Два крыльца, поставленные по неисповедимым законам архитектуры, в то же время несли на себе печать разных стилей: одно-резное, с потрескавшимися деревянными узорами, другое — срубленное абы как, грубо отёсанное.

Я поднялся на то, которое претендовало когда-то на деревенское изящество, заключив по логике вещей, что оно ведёт в главные покои.

Матюшина появилась на другом. И, увидев меня, тут же захлопнула дверь. Озадаченный её поведением, я некоторое время топтался на месте, соображая, что бы означал такой приём, и перешёл на крыльцо, на котором появилась она. Робко стукнул. А хозяйка Коломойцева уже подзывала меня с первого входа.

— Евдокия Дмитриевна? — спросил я.

— Я и есть. — Она подозрительно посмотрела на меня.

— Разрешите? — Я поднялся под навес.

— Проходите, — не очень любезно предложила она, пропуская меня в маленькие сени.

На двери в комнату висела табличка с черепом и перекрещёнными костями: «Стой, высокое напряжение! Опасно для жизни!»

Я толкнул дверь. В комнате раздался мелодичный звон.

От косяка тянулся провод к стене, на которой висели различные бубенцы, колокольчики, колокола, тёмные старинные и совсем новые, никелированные, с узорами и гладкие, маленькие и большие. Коломойцев, видать, был большой оригинал не только в одежде и внешнем облике.

Занимал он довольно просторную комнату с русской печкой. Помещение было почти пустое. По углам стояло несколько холстов, натянутых на простые рамы. Что изображено на них, видно не было, потому что они были повёрнуты к стене. Тут находились и ателье и обитель местной знаменитости: стояла широкая кровать, покрытая серым байковым одеялом, круглый стол и три табуретки.

Мы прошли через неё в другую ком-нату. Размерами поменьше, зато мебель-побогаче. Комод, диванчик, шкаф и кровать, прибранная белой накидкой с кружевным подзором, с горкой взбитых подушек. Сюда, видимо, тоже можно было пройти с улицы, но чёрным ходом. Почему хозяйка провела меня через жилище постояльца, я не понял.

Присели у стола. Я объяснил ей, что следователь, из прокуратуры. Она слушала меня, как показалось, с опаской.

Матюшина не производила впечатления древней старушки. Передо мной сидела крепкая пожилая женщина со здоровым румянцем.

Чтобы как-то начать разговор, я спросил:

— Не мешает?

— Что?

— Музыкальное сопровождение…

— Мне нравится. А то живём, как в могиле. Снимал Стасик до меня тут у одни-х, так они его из-за этой музыки и попросили.

— Да, приятный перезвон. Выходит, как открываешь дверь, всегда перезвон?

— Всегда.

— И не ломается механика?

— Бывает, Но Стасик тут же починит.

— А как же, например, если вы отдыхаете, вам не мешает?

— Я привыкла. Иной раз и не замечаешь…

— Это бывает. Я к вам, Евдокия Дмитриевна, вот по какому вопросу. В ночь, когда погибла Залесская, вы находились дома?

Матюшина задумалась. Видимо, ей надо было переключиться с одного направления мыслей на другое.

— Конечно, дома. А где же мне ещё быть?

— Вы знали, что Валерий Залесский заночевал здесь?

— Конечно.

— Вы это хорошо помните?

— Хорошо.

— И пробыл он здесь до которого часа?

— Час не помню. Я встаю рано. По хозяйству хлопотала. Часов в восемь-девять слышу, встали. Умылись оба во дворе. Летом у нас сзади, около сарая, рукомойник висит.

Ополоснулись они, значит. И ушли. Все переговаривались чего-то. А через некоторое время соседка проходила. Говорит, Анька, мол, воспитательница из детского сада, руки на себя наложила. Я сразу и не сообразила, что это жена Валерия. Как же, думаю, сам только что тут был и вот, пожалуйста…

— Вы не можете рассказать, как они, то есть ваш жилец и Залесский, пришли накануне вечером, что делали.

— Пришли ещё засветло. Весёлые. Не. знаю, как Валерий, а Станислава я научилась различать даже за стенкой, когда он того, примет. Сапожищами стучит, аж у меня посуда звякает.