Бирюзовая тризна - Макдональд Джон Данн (библиотека электронных книг txt) 📗

— Историю?

— Детально я не знаю, но просто мне кажется, он мог иметь тяжелый характер. А если человек с такими задатками приобретает тяжелый характер…

— Только не Говард. Я вам гарантирую, что старину Говарда и сейчас ничем не выведешь из себя. Был у нас один парень-переросток из деревни по фамилии Микер. Приехал сюда из Аркадии. Так он все пытался задирать Говарда. Дразнил его «Толстым», интересовался, когда тот собирается покупать лифчик, пачкал ему рюкзак, пихал его ботинки в душевую. Это было на третьем курсе. А Говард только пожимал плечами и посмеивался. Так что у него была хорошая школа. Микер бесился все больше и больше, просто из себя выходил. Но Говард ему даже ни разу не врезал.

— А куда Микер пошел после школы?

— У него была куча предложений, но он, кажется, ни одним не воспользовался. В конце третьего курса, как раз первого июня, мы поехали всем классом на Анна-Мария-Айленд и устроили пикник на пляже. Знаете, костерок, бутерброды, пиво и все такое. Микер напился и очень шумел — впрочем, как и все остальные. Если бы он поехал оттуда сам, он бы наверняка не вписался в какой-нибудь поворот. Но его кто-то подвез. Так что все были уверенны, что он в целости доберется до дома. Мы так шумели и вопили, да еще и музыка орала, так что никто никаких криков не слышал и слышать не мог. К тому же становилось уже темно. Тогда все решили махнуться по последнему разу, и Микер, видимо заплыл слишком далеко, но никто этого не заметил, и каждый думал, что он уехал домой с другим, пока двумя днями позже какой-то рыбак не вытащил его тело аж у Тин-Кен-Айленда. Я попытался улыбнуться. Он вскинул голову.

— Это что, по вашему, — смешно?

— Нет, что вы. Смешного тут мало. Я просто подумал, что после всех этих издевательств было бы не удивительно, если бы Бриндль купался в то же самое время и в том же самом месте, что и Микер.

Я увидел, как твердеет его взгляд. Он словно вдруг вспомнил, что на нем форма. Он стал холоден и корректен. Годы, проведенные в полиции, приучили его к профессиональной неприязни ко всяким проходимцам, которые строят версии о том, что случилось семь лет назад. Я увидел в его глазах казематы с цементным, запятнанным мочой полом, перекошенные, небритые, пьяные рожи бродяг и проституток. И гордость старого отца за сына — юного офицера полиции.

— Знаете, у нас такими версиями занимается целое отделение, и, уверяю вас, они зря не едят свой хлеб. А Говард плакал тогда над его телом. Я это очень хорошо помню. Всю дорогу до кладбища.

— И это не показалось вам странным?

— Нет, не показалось. Он был просто хорошим парнем с очень доброй душой.

И только я попытался что-то возразить или хотя бы объяснить свои слова, его рация вспискнула, и он вернулся в участок. Кажется, случилось какое-то происшествие на дороге. Перевернулась цистерна с газом. Я думаю, его поспешный уход объяснялся отчасти тем, что он был рад от меня отделаться.

Припарковав машину в тени старых раскидистых дубов, я ушел в парк. Судя по всему, ему было уже много лет. Такие огромные деревья бывают только в очень старых парках или на кладбищах. Вовсю свистели птицы. Траченные ржавчиной, с облупившейся краской, сильно помятые фургоны были облеплены таким количеством пристроек, крылечек и навесов, что казалось почти невозможным представить их вышедшими снова на трассу. Эта мокрая, похожая на трущобы деревня на колесах словно пыталась еще больше врасти в землю, чтобы забыть наконец тревожные сны, в которых смешивались запахи горячего асфальта, бензина и пота. В песке возились дети, кто-то играл в шахматы, кто-то просто сидел, подставив лицо декабрьскому солнцу. Из домов доносились приглушенные теле — и радио голоса. Я услышал обрывок воскресных новостей: «…и тогда я скажу вам, братья…» — «…слава и безграничное милосердие Господне и обещание вечной жизни…».

Я ловил на себе взгляды любопытные и настороженные, словно был пришельцем из другого мира. Но если я улыбался, мне улыбались в ответ. Я поинтересовался, где мне можно найти кого-нибудь из старых жителей, и мне сказали, что Т.К.Ламли знает всех стариков в парке. И ведет даже что-то вроде летописи. Пройти прямо, свернуть направо у большого баньяна. Он перегородил дорогу, но это ничего, его можно обойти, а там увидите.

Высокий трейлер; выкрашенный золотой краской.

Т.К.Ламли оказался очень похожим на сверчка. Всем — кроме огромного красного носа картошкой с порами большими, как лунные кратеры. Он сидел у своего дома на лавочке, выкрашенной в тот же ослепительно золотой цвет.

— Садитесь, — предложил он. — Потому как я не могу встать вам навстречу — сломал бедро в прошлом июле. Сначала эти чертовы медики сказали, что я не выживу, потом сказали, что никогда не встану с кровати, а теперь остановились на том, что я никогда не буду ходить. Уж лучше с ними не спорить, а то и последнего рассудка лишиться. Так что я уговорил их приволочь меня сюда, и теперь раз в неделю один из этих мясников приходит меня осматривать. Так вы хотите знать о стариках Бриндлях? Черт, я ведь, наверное, так и не повидаю их теперь перед смертью. Они переехали в один-дробь-восемь, а было это… да, четырнадцать лет назад. Молли, Рик и этот толстый мальчишка по имени Говард.

— Один-дробь-восемь?

— Ну да. Это номер участка. Можно же купить себе немного земли и поставить там маленький домик на колесах. Раньше там жила семья Фитерби, но они так запарились возить детей к гувернантке и обратно, что в конце концов съехались все вместе. А потом она умерла, оставив им квартиру. И это хорошо, потому что у нас столько детишек в парке, и все беспризорники. Но с тем толстым мальчишкой было все о'кей. Прикрикнешь на него — он и затихает, слова поперек не скажет. Только вот остальных ребятишек он сторонился. Сидел где-нибудь один и бормотал что-то себе под нос, и никогда ему скучно не бывало. А уж как Рик с Молли над ним тряслись, каждый цент откладывали. Одного я только в нем не выносил. Куда не пошлешь, что ни поручишь — все сделает в точности. Но если вы посылали его в магазин, который через дорогу — там еще такой шикарный кондитерский отдел — и давали денег немного больше, чем нужно, он неприменно покупал сверх всего шоколадку или пирожное, такое, знаете, с кремовыми, и возвращался, поедая их прямо на ходу, довольный, как кот, налакавшийся сливок. Нельзя сказать, что это очень радовало его деда с бабкой, но Говард у них был единственный, больше из этой семьи на юге никого не осталось. Только в Орегоне, говорят, жила еще их дочь с мужем, но из Огайской семьи не уцелел больше никто. Ужасная история. Молли никогда не могла удержаться от слез, когда ее рассказывала. Говард как раз был средним ребенком в семье сына стариков Бриндлей. У него с женой был маленький домик на берегу озера, они туда уезжали на все лето с детьми. В доме было полным-полно тараканов, и видно молодая миссис Бриндль забыла за зиму, в какую банку ссыпала морилку. Но так или иначе, а яд попал в еду — то ли с мукой, то ли с молочным порошком, и тот толстый мальчишка не умер вместе со всеми только потому, что блюдо было не из его любимых, и он съел совсем немного. Может, оттого то он и чурался наших мальчишек, горластых и довольных, и предпочитал быть один. Некоторые тут говорят, что с их отъездом во многих домах недосчиталось того, немного другого, но на самом деле, вещи теряются и пропадают всегда, неважно, живет рядом с вами Говард Бриндль или нет. Просто, может, забыли, куда последний раз сунули. Ну, так они переехали на другой конец парка, где места получше, а потом… Это случилось как раз четыре года и пять дней назад. Я помню так точно, потому что это было как раз на следующий день после Рождества. В ночь на двадцать шестое, в половине третьего утра у нас раздался такой «БА-БАХХХ», какой чертям в аду не снился, а потом еще грохот потише, когда на парк навалились ошметки старого трейлера. Остальные машины даже не задело. Но одним из обломков пришибло Берни Вудруфа. Он выскочил из дома на грохот, и ему угодило прямо по голове. Так бы он еще, может, остался бы жив, но его доконал сердечный приступ, прямо там на месте. Ну и конечно, погибли Рик с Молли. Они так никогда и не узнали, что их убило. Нам потом рассказали, что все дело было в новом газовом баллоне, который купили как раз перед рождеством. Видимо, когда его втаскивали в дом, немного сбили кран, и на ночь он остался приоткрыт. Пропан тяжелее воздуха. Он быстро заполнил весь домик. Когда он дошел до колонки — они оставляли ее на ночь — этого маленького язычка пламени хватило на то, чтобы разнести все в щепки. То есть в буквальном смысле слова в щепки. От тел тоже почти ничего не осталось. Если вы пойдете на тот конец парка и заглянете за жасминовые кусты, то увидите плиту, под которой покоится все, что осталось от один-дробь-восьмого участка. Вот так. Они там прожили не больше десяти лет, с тех пор как переехали.