Тарантул - Валяев Сергей (книги полностью бесплатно .txt) 📗
— Чеченец, а нельзя было потише? — спросил господин Соловьев вечером. — Там, — указал на дождливое небо, — огорчены.
— Это все к звездам, — развел руками.
— А звезд нет, — сказал Соловей-Разбойник, и был прав. — А есть душка Ермаков. Копает под тебя, Леха. Жди завтра гостей. С улыбкой. Хотя можешь отсидеться на базе.
— Люблю принимать гостей, — признался я.
— Но все одно запомни: власть у нас богобоязненная, мечтает жить, как на болоте.
— Иногда и болото может превратиться в океан, говорят китаезики.
— Мы — не они, — напомнил. — Здесь привыкли тихо сидеть на своих кочках. И на своей пятой точке.
— Ничего, — сказал я. — Полезно время от времени кидать камень в болото.
— Я тебя предупредил, Чеченец.
— А я тебя понял, Соловей.
Потом, когда остался один, вздернул голову — низкие, обложные небеса походили на океанскую стихию перед началом шторма. Или цунами.
Утром мне оказали честь, разбудив ударами прикладов о дверь, сработанную из бронетанковой стали. Незваных гостей я ждал и поэтому спокойно отнесся к их нервной попытке вломиться без приглашения. Хотя, признаться, грохот и сочный мат раздражали. И не только меня, но и всех жителей окрестных домов, собравшихся поглазеть на даровое цирковое представление: как бандита будут брать. Через час, когда РУОП вслух размышлял, что лучше: взрывать стену подъезда или вламываться в крепость через окна, я, взяв для маскировки бидончик, открыл дверь и удивился:
— О, ребята? Вы ко мне? А я думаю, кто это скребется? А я за молоком…
Надо ли говорить, что мое путешествие с бидончиком было отсрочено на неопределенное время. Люди в масках грубо внесли меня в мою же квартиру и принялись обрабатывать бока прикладами и грубыми ботинками спецназа. Странно, боли не чувствовал, была такое впечатление, что состою из гуттаперчевой массы. Впрочем, нас учили держать удары и защищать самые важные жизнедеятельные органы.
Бойцов было пять и отрабатывали они свой хлеб добросовестно. В конце концов я начал отхаркивать на их башмаки кровавую слизь, что несколько умерило их прыть.
Возникает вопрос, а где ж мои хваленные навыки десантника? Можно, конечно, было их проявить, да получить пулю раньше срока не входило в мои жизненные планы. Господин Соловьев предупредил: столичные следователи прибыли со своим бойцами спецназначения, которые имеют право применять оружие при малейшем сопротивлении. Такие вот решительные, но гуманные методы борьбы с правонарушителями. Человеколюбивые методы, потому, что не расстреливают у стенки, хотя очень хочется.
Потом меня, обработанного до состояния мешка с комбикормом, кинули в кресло. Оказалось, для душевной беседы со следователем Ермаковым. И тот появился с искривленной ухмылочкой, мол, как ты, враг общества, ещё живой?
Вспомнив, что мы обитаем в правовом государстве, я, хрипя лопающимися на губах розовыми шариками, поинтересовался постановлением, дающим право на вторжение в частную собственность. Столичная штучка сделала знак и команда казенных «боингов» стартовала из разгромленного ими же жилищного пространства.
— А я пришел в гости, — проговорил Ермаков. — По личному вопросу.
— С общественным резонансом, — хрипел я.
— А без этого нынче нельзя, — прошелся по комнате. — Что-то много трупов за последнее время. А это раздражает.
— Кто-то из нас тоже будет трупом, — сказал. — И, думаю, не я.
— Кажется, мне угрожают, — сел напротив. — А не поиграть ли нам в русскую рулетку, Чеченец? Так, кажется, кличут тебя, Иванов.
— Я не играю в азартные игры.
— Ой, играешь, Чеченец. Еще как играешь! — погрозил пальцем, радуясь своему открытию. — Знаю, не без тебя, родной мой, все эти печальные истории… По мне — и хорошо, что вы друг друга изводите, плохо, что обывателю кровь пускаете. Вот Судакова обидели, зачем?
— А кто это?
— Не знаешь?
— Нет.
— И Полина, его племянница, тебе незнакома?
— Знакома. И что?
— Спасибо, — обрадовался. — Первый честный ответ. — Смотрел на меня с радостным ожиданием того, что я наконец бухнусь на пол от раскаяния. Не дождавшись, хекнул. — Знакома, значит?
— Да.
— Тогда вопрос следующий: была ли между вами физическая близость?
— Как? — зарыдал от смеха. Смеялся так, что казалось, поврежденные ребра проткнут легкие, точно елочные иголки надувные шарики.
— Хорошо смеется тот, кто потом не льет слезы, — крякнул Ермаков. — А знаешь, что дядя расспрашивал племянницу о тебе? И очень был настойчив. Даже ударил её.
— Собаке собачья смерть.
— И эту смерть пристроил ты, Чеченец.
— Я этого не говорил.
— Был у него интерес к тебе, Чеченец, был.
— Это его проблемы.
— Были его, теперь — наши.
— Ищите.
— И найдем, дай время.
— Не дам, — сказал я.
— А говорил, не играешь в азартные игры, — оскалился. — Думаешь, здесь война? Нет, Чеченец, здесь намного ху… вее, предупреждаю по доброте. И выбор один: или жить по нашим законам, или, сам знаешь…
— Я буду жить по своим законам.
— По нашим-по нашим, милый ты мой.
— По своим, дядя милиционер. По своим.
Не знаю, чем бы закончилось наше словесная сшибка, да ввалился боец и сообщил, что по мобильной радиостанции передали: гражданка Судаков обнаружила свою племянницу в петле, кажись, повесилась, деваха.
— Дура, — подхватился следователь Ермаков. — До чего ж неженские штучки эти барышни, блядь! — И вышел вон, расплющивая ботинками битое зеркальное стекло, в которых отражались наши изломанные судьбы.
Она погибла, девочка в свои семнадцать с половиной лет. Мы плохо относимся к мертвым, ещё хуже — к живым. Я слишком был занят собой, чтобы оказать внимание ей. Мы в ответе за тех, кого приручили, сказал поэт, и был прав. Я не хотел брать ответственность за молодую и наивную душу. А она не выдержала слякотной мерзости на улице.
По причине моей, скажем так, не фотогеничности, тетку Полины навестил господин Соловьев. Как я и предполагал, картина событий была банальна: после известного взрыва в ресторане в дом Судаковых ворвалась военизированная группа и, перепугав до смерти тетушку и племянницу, принялись их пытать. С пристрастием.
К удовольствию следователя Ермакова, было установлено, что Василий Васильевич проявлял интерес к человеку по прозвищу Чеченец.
— Да, — честно отвечала Полина, — я знакома с ним, это Алеша Иванов, мы дружили.
— Ах, дружили, хихикала столичная штучка, — а, быть может, и любили?
— Что вы имеете ввиду? — не понимала.
— То, что имею, то и введу, — вел психологическую атаку следователь. Мы тебя, голубу, быстро освидетельствуем на правду… Вон какие у меня орлики… Вздыбят тебе перышко, пташечка блядская…
Ну и так далее.
Девочка Полина не привыкла к нашей безвкусной, как пельмени, жизни. Споткнувшись, упала на брусчатку, разбив лицо в кровь. Ей в этом помогли, и никто не пришел на помощь.
Все слишком заняты собой — главный принцип нынешнего периода разложения. Мы плаваем в скисшей болотной жиже на проплешинах удобных и мягких кочек, считая, что выполняем великую миссию человечества: размножаться и размножаться для будущих космических полетов на дальние галактики, чтобы их тоже загадить и превратить в невылазную топь.
Что же я? Я такой как все. Был бы другим, девочка Полина жила. А так она ушла в низкое и дождливое небо, как под штормовую волну.
У меня много недостатков и всего одно достоинство — всегда сдерживаю слово. Я предупредил господина Ермакова, что он скоро будет трупом. Мне, кажется, не поверили, и зря. Списали открытое предупреждение на неадекватное состояние души и тела после профилактической взбучки. И потом, какой дурак говорит в лицо врагу, что он грезит его уничтожить?
Такой сумасброд нашелся на широких областных просторах. И ему не поверили, надеясь на защиту отряда спецназначения.
Следственная столичная бригада разместилась в бывшей райкомовской гостинице, внешне похожей на казарму.
