Магия успеха - Разумовский Феликс (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

Женя неожиданно рассмеялась, но получилось как-то невесело.

— А когда мне стукнуло восемнадцать, выдали замуж. Уж такого орла подыскали, мамашиными стараниями. Вдовец, полковник. Мент поганый. Этот за п…у не хватал, ему главное было пожрать и выпить. Вылакает бутылку «Зубровки», вареным язычком заест и на боковую, только слюни вонючие по подушке. А еще у него заместитель был, капитан, высокий такой, ладный, все заглядывался на меня, как кот на сметану. Но — облизнется, глазом сверкнет, и все, супруга прямого начальника как-никак. Взгляд наглый, так и раздевает догола.

Женя достала из кармана куртки пачку «Парламента», закурила и, не глядя на Прохорова, как бы забыв о его присутствии, продолжила:

— Сослуживцы пьяницы, жены ментовские глупы как пробки, не жизнь — тоска собачья. Я как раз в то время и обзавелась искусственным членом, — природа, знаешь ли, своего требует. А потом мой правоверный вдруг попер в гору, генерал, замначальника управления, круче крыши. Новая квартира, новая машина, шубу мне купил горностаевую, как представлю, сколько на меня зверья извели, тошно становится. Денег куры не клюют, муженек мой только коньяк «KB» трескает, и вдруг раз — все закончилось. Суд, расстрел, конфискация, и снова я к мамаше на порог — здрасьте, ваша блудная дочь вернулась. Больше всех Эдуард обрадовался и ну давай подбивать клинья. А мамаше это уже совсем не в кайф, шум, крик, скандалы. Кончилось тем, что выменяли мне комнатуху в старом фонде, катись, мол, сука блудливая. Я и покатилась. Коммуналка, коридор метров сто, на одном конце сортир, на другом кухня, а между ними с полсотни комнат. Ванны нет, вечером швырк с чайником из кухни, помоешься кое-как, швырк в сортир таз выливать. А чтобы с голоду не сдохнуть, учила я тогда детишек народному танцу, я ведь ликбез балетный закончила, не знал? Так вот, к вопросу о мужиках. — Женя поискала взглядом емкость со спиртом и, разочарованно вздохнув, потянулась за куриной грудкой. — Однажды вечером звонок. Открываю — на пороге капитан, заместитель супруга моего убиенного. Только на мента уже не похож. На шее цепь в два пальца, толщиной, в одной руке сотовая труба, в другой пакет, из которого хвост ананасовый выглядывает. «Здравствуйте, — говорит, — Евгения Александровна, я вот из тюрьмы вышел, пообтерся немного и к вам. Забыть не могу, засел ваш образ в моем сердце занозой». А взгляд уже не наглый, глаза снулые какие-то. Надо было бы выгнать его взашей, а с другой стороны, что теряю-то? Скука, жизнь мимо проходит. Вот я и кивнула, ладно, мол, пойдемте, чаю попьем. Как же, попили чаю.

Обжегшись, Женя выронила истлевшую до фильтра сигарету, прикурила новую. Взгляд ее, блуждающий в зеленой дали, был полон презрения.

— Только в комнату вошли, он накинулся, как бешеный, привязал к кровати и всю ночь трахал. А утром говорит: «Со мной будешь жить, иначе „поставлю на хор“, а потом в рабство продам в Чечню». Заставил вещички собрать, отволок в свой «мерседес» и повез за город, под Зеленогорск. Коттедж у него там. «Вздумаешь бежать, — говорит, — достану, а там не обижайся». И вот после генерала стала жить я с капитаном, да еще с отставным. Его Леней звали. Леня Хрящ, из ментовской братвы. Всего как грязи, а жизни никакой. Что ни вечер — капитан на рогах, а я словно у врача на приеме, то у гинеколога, то у проктолога, то у обоих сразу. Утром, конечно, в ногах валяется, кричит: прости, зазной [2] до гроба. Потом пропал куда-то на двое суток, а на третьи приходят люди и говорят ласково:

«Чтобы духу твоего здесь не было, и скажи спасибо, что не заставляем скважиной отрабатывать долги Леньки-паскуды. Брысь отсюда, и цацки свои снимай, уже не твои». Вернулась я в коммуналку, а вечером в новостях капитана моего показывают. В холодном виде, семь дырок в организме. Вроде бы жалко должно быть, все-таки живой был человек, а у меня на душе праздник. Будто бы муху прихлопнули, знаешь, есть такие зеленые, откормленные, на дерьме живут. Хлоп — и все, только вонючее мокрое пятно. И с тех пор у меня как отрезало, с-мужиками в постели никаких дел, — скоты. Верно Ингусик говорит: понять женщину может только женщина.

— Кто это — Ингусик? — Прохоров насупился. — Лесбиянка, что ли? — Он так заслушался, что даже забыл про курицу.

— Да нет. — Женя мечтательно улыбнулась. — Ну, может быть, чуть-чуть. Мы летаем вместе. — И, заметив, как вытянулась Серегина физиономия, рассмеялась. — Не бойся, это не наркота. Каждый ведь по-разному уходит от проблем: одни пьют, другие ширяются, ну а мы мечтаем. Полет фантазии границ не знает. Хочешь, и тебя с Ингусиком познакомлю. Полетаем.

— Мечтать не вредно. — Серега с жадностью вонзил зубы в курячью ногу. — А когда?

— Да хоть сегодня вечером. — Прикрыв рот рукой, Женя зевнула и не совсем уверенно поднялась на ноги. — Если у меня головка не будет болеть. А за курочку, дорогой, спасибо, это было потрясающе. — И, неожиданно нагнувшись, она чмокнула Прохорова в небритую щеку.

Губы у Жени были влажные и соленые.

Ингусик жила в трехэтажном доме на самом берегу Парголовского озера. Сказав что-то в переговорник, Женя въехала во двор и запарковала «семак» рядом со спортивным пятисотым «мерседесом».

— Пойдем. — Она взяла Прохорова за руку и уверенно, как у себя дома, начала подниматься по мраморным ступеням. — Инга, наверное, уже кончила от нетерпения.

Ингусик оказалась приятной во всех отношениях дамой бальзаковского возраста. Крашенные под «платиниум блонд» волосы, хорошая фигура, живой взгляд.

— Очень, очень приятно. — Она протянула Прохорову ухоженную руку. — Надеюсь, что и вы, Сережа, не будете разочарованы. Ну что, братцы, чай, кофе? — Голос ее был полон нетерпения. — Коньяк, виски, котлету по-киевски? — И, не дожидаясь ответа, она нажала кнопку селектора. — Верок, вези нам пожрать и выпить.

— Да, Инга Павловна. — Словно из-под земли выросла девица в белом фартуке, она катила сервировочный столик с графинами и легкой закусью. Действительно, коньяк, виски. Правда, вместо котлеты по-киевски икра, рыба, охотничьи колбаски.

— Ингусик, мы недавно обедали. — Женя поднялась с кожаного пуфа и по-хозяйски включила кофеварку. — Жарили грибную солянку с ветчиной. Так что, наверное, лучше чаю.