Дочь банкира - Карасик Аркадий (книга бесплатный формат TXT) 📗
Вплотную к площадке под»езда — милицейский «газон». Рядом с ним — два мента с автоматами. Не нацеленными — небрежно висящими на плечах. В стороне с лохматой собаченкой на руках — недавний тщедушный мужичок.
— Набегался, друг? — спокойно спросил усатый мент. — Устал, небось? Ништяк, теперь отдохнешь… в обез»янике. Пока мы тебя не проверим.
— Стукач? — презрительно кивнул на собачника Родимцев.
— Никакой я не стукач! — обиделся тот. — Могу представиться: капитан милиции Коростелев. Везите парня, утром прийду — разберемся, — приказал он милиционерам.
Разберется! Сверит с фото, отваляет пальчики — пятерка на ушах обеспечена. Что лучше — получить пулю от килеров или пять лет заживо гнить на зоне?
Родимцев окинул взглядом стоящих напротив ментов. Автоматы — не в руках, наверняка, на предохранителях. Ведут себя беззаботно. Наверно, новички, ещё не битые, не обученные столичным криминалом. Капитан — не в счет, он без оружия, к тому же хлипкий — соплей перешибешь.
— Ошибаетесь, мужики, — заныл Николай, делая шаг назад. — Живу в этом доме, вышел подышать воздухом. В квартире — духотища…
Говорит, ноет, а сам осторожно занимает «исходную позицию».
— Говоришь, духотище? А рана на лице от чего? С холодильником поцеловался или кошку передразнил?
— Неудачно упал, — хмуро пояснил парень. — Об угол стола ударился.
Усатый презрительно усмехнулся, но его товарищ почуял неладное, взял автомат наизготовку. Выстрелить не успел — сильный, безжалостный удар ногой по горлу бросил его на землю. Второй удар парализовал правую руку усатого. Капитан уронил завизжавшую собачку, шатнулся в сторону, споткнулся и растянулся на асфальте.
Родимцев метнулся в спасительные кусты.
— Стой! Стой!
Запоздалая автоматная очередь хлестнула по кронам деревьев. Стреляли не на поражение — на испуг. Водитель «газика» по телефону вызывал помощь. Заявятся омоновцы, от них не так просто уйти — вцепятся клещами, заблокируют квартал. Поэтому беглец то и дело менял направления, вилял между домами и деревьями на подобии хитрого зайца.
Только укрывшись в лесном массиве рядом с московской кольцевой он облегченно вздохнул. Здесь ни менты ни килеры его не достанут. Наломал веток, постелил их под развесистым деревом, лег и задумался. О сне даже мечтать не приходится — события сегодняшнего дня будто вымели усталость и забытье. Голова, как ей и положено, работает четко и ясно, в ней, будто в кинопроекторе, прокручиваются кадры последних двух лет его жизни…
Глава 2
— За твое здоровье, Коленька!
Мать чокалась с сыном, пила по мужски — залпом. Таясь, вытирала слезы. Ее братья с уважением и оттенком боязни глядели на племянника, отсидевшего на зоне целых три года. Тянули к нему полные рюмки. Их жены перешептывались, охотно подхватывали каждый тост, изредка, в унисон с Ольгой Вадимовной, промокали глаза.
Дед Николая, большелобый, седой инвалид войны, все время пытался покопаться в подробностях тюремной жизни. Бабушка одергивала мужа, но тот не сдавался. Помолчит пару минут, вольет в себя очередную рюмку спиртного и снова — за свое.
— Жрать-то давали, или с матери последние жилы тянул?
— Давали… Прозрачный чаек с куском черствого хлеба, да баланду в обед…
— Значит, все же мать потрошил, бездельник! И чего, спрашивается, бояться тебе неба в решетку? Мать тащит передачи с шоколадами да колбасками, работать не заставляют — лежи кверху пузом да жиры отращивай. Благодать!
Вцепился старик лесным клещем — не отцепишься!
— Хватит, папа, Коленьку доставать! — обиженно оборвала отца Ольга Вадимовна. — Все уже позади. Вот найдет приличную работу, восстановится в институт, женится — детишки пойдут. Наладится жизнь, обязательно наладится!
— Конешное дело, наладится… ежели твой уголовник, прости меня Господи, сызнова закон не переступит!
— Типун тебе на язык!
Единственный посторонний за праздничным столом — армейский дружок Родимцева, Семка Тыркин — не отставал от остальных — провозглашал тосты, желал здоровья, успехов.
А Николай балдел. Отвыкшая от спиртного голова кружилась.
Попробуй не побалдей, когда находишься не в перенаселенной грязной камере, с падающими в тарелки тараканами и мокрицами, с зарешеченными окнами, покрытыми многолетней пылью, с наездами на зеков пьяных вертухаев.
Вокруг — привычная современная обстановка московской квартиры среднего достатка. В задней комнате знакомая до боли тахта, застеленная чистым выглаженным бельем. Помигивают электроные часы, умиротворенно горит настольная лампа.
Впечатление — парень возвратился в далекое беспроблемное детство, когда все решала мать, а единственная его задача — учиться. Желательно, на пятерки.
Три года будто вычеркнуты из жизни. И за что? Босс, у которого недавний десантник подрабатывал телохранителем, по пьянке полез на грязную проститутку, трахнул её. В принципе — плевое дело, проститутки для того и созданы, чтобы их трахать, но хитроумная тварь захотела получить больше той суммы, которой с ней расплатился босс — написала заявление в милицию. Так, мол, и так, такой-то вместе со своим телохранителем насильно оприходовали её, нанесли физический и моральный ущерб.
Наверняка, грязная подстилка не сама писала — продиктовал ей опытный адвокат. Сейчас юристов — пруд пруди, только успевай раскошеливаться.
«Насильников» окольцевали и посадили в следственный изолятор. Экспертиза показала — насиловал босс, его охранник не причастен. Результат: боссу — семь лет, Родимцеву за пособничество и невмешательство — три года.
И вот он дома…
Постепенно родственники разошлись. Завтра — будничный рабочий день, не стоит засиживаться. Остались мать с сыном и Тыркин. Мать ушла на кухню — мыть посуду, разогревать второе — жаренные окорочка с картошкой. Поминутно заглядывала в комнату, ещё не веря тому, что Коленька — не в мерзкой тюряге, а дома. И завтра будет дома, и через месяц, и через год. Пойдет работать, обзаведется семьей.
Она не слышала, о чем тихо беседуют парни. В её представлении после всего перенесенного в заключении Коленька даже подумать о чем-то предосудительном не может.
— Слышь, Колька, — горячечно шептал Семка, оприходовав невесть какой по счету стакашек. — Наголодался, небось, соскучился по бабам, да? — осоловелый Родимцев качнул головой: да, оголодал. — Могу помочь. Есть одна телка на примете. Классная, центровая, фуфеля — с ума сойдешь. Моей Наташки подруга… Хочешь, сведу?
— Хочу, — тряс очумелой башкой «именинник», с трудом улавливая невнятное бормотание Окурка. Хотелось — на улицу, глотнуть свежего воздуха, без тараканов, мокриц, вертухаев и прочей нечисти. — Когда?
— Можно прямо сейчас. Симка живет в квартале отсюда. Сейчас, небось, выгуливает свою сучонку… Тут мы и подвалимся…
— Давай!
— Первым слиняю я, подожду тебя на улице. Только не особо задерживайся… Ольга Вадимовна, — обратился Тыркин к матери Николая, когда та принялась убирать в сервант вымытую посуду. — Пожалуй, я пойду домой, мать беспокоится, жена морги обзванивает.
— Иди, Семочка, иди, милый. Хороший ты мальчик, всегда о матери и о жене думаешь… Коленька — тоже такой, заботливый…
После ухода Окурка Николай минут десять в нерешительности сидел за столом, нехотя ковыряя вилкой в тарелке с домашним винегретом. Несмотря на оп»янение, он понимал — покинуть мать в первые же часы после трехлетней разлуки не совсем хорошо. Нет, не для него — Родимцев успел отвыкнуть от дома, считал себя вполне самостоятельным человеком, имеющим право распоряжаться своим временем. Но каково матери?
Наконец решился.
— Мама, пойду прогуляюсь, — быстро пробормотал он, поднимаясь. — Понимаешь, тянет на свободу, без браслетов и вертухаев. Через полчасика приду.
— Куда ты, Коленька? — всплеснула полными руками Ольга Вадимовна. — Грязный, небритый. Лучше прими ванну, побрейся и — в чистую постельку. Успеешь нагуляться.
Родимцев терпеть не мог запретов, даже со стороны матери. Поэтому нелегко пришлось ему в заключении, немало синяков оставили на теле палки вертухаев. Правда, за три года обмяк, притерпелся, но сейчас хмель кружил голову.
