Подозрительные обстоятельства - Квентин Патрик (книга жизни .txt, .fb2) 📗

— Значит, так это и произошло?

— Да, именно так.

— И никто ничего не видел?

— Оставь, дорогой, кому нужны подробности. Ты чересчур кровожаден.

— Я имею в виду слуг. Они-то хоть были дома?

— У слуг был свободный день. — Мать с беспокойством оглядела меня. — Ники, уж не подозреваешь ли ты, что кто-нибудь может подумать, будто это сделал Ронни?

— Возможно, — отозвался я.

— Чудовищный ребенок, какие ужасные мысли! Откуда они у тебя? — Она готова была взорваться, но сдержалась. — Бедняжка, это все нервы. Как патетично. Надо думать, всю дорогу в самолете тебя одолевало беспокойство. Конечно, полиция расследовала все досконально. Привлекли десятки людей, лучших специалистов. И, конечно, пришли к заключению, что произошел несчастный случай. Вот! Тебя это удовлетворяет?

Меня это удовлетворяло. Очень приятно испытывать удовлетворение. Несчастный случай. Так утверждает полиция.

— Дорогая мама.

— Дорогой Ники.

Мать потрепала меня по щеке и, встав с постели, подсела к туалетному столику. Ее туалетные столики из той же серии, что и розовые стены. Их вид никогда не менялся: громадные зеркала и тонны изысканной косметики. Мать взяла щетку и принялась расчесывать волосы. Чуть поодаль лежал толстый альбом с ее любимыми фотографиями.

Бесчисленные знаменитости дарили ей свои изображения с автографами. Но мать берегла лишь семейные фотографии: снимки ребенка, то есть мои, в Варшаве, в Осло или в Барселоне, где я родился; фото Пэм, дяди Ганса, Джино и моего отца.

— Господи, уже половина одиннадцатого, а я обещала Ронни быть в десять!

Я лежал на постели и внимательно наблюдал за матерью, думая, что она все еще очень хороша собой и как здорово, что мне удалось застать ее дома в такой важный момент. Я был уверен, что в скором времен» сумею ее успокоить и вернусь в Париж к Монике. Но тут мне снова стало не по себе.

— Мама, а кто теперь будет играть эту роль?

— Что, дорогой? — Она повернулась ко мне. Обычно ее лицо могло выражать все или ничего. Сейчас оно было бесстрастным. — Что ты сказал, Ники?

— Я спросил, кто теперь будет играть роль Нинон де Ланкло?

Мать снова стала водить серебряной щеткой по волосам. Потом отложила щетку и придвинула ко мне тетрадь, которую читала перед моим приходом.

«Собственность Рональда Лайта Вечная женщина

Киносценарий по мотивам жизни Нинон де Ланкло».

Я посмотрел на сценарий и странное, щемящее чувство вновь охватило меня. Мать подошла и встала рядом.

— Очень трудно, дорогой, но я просто должна это сделать. Не только во имя Нормы, но и ради бедного Ронни. Она бы согласилась, я знаю. Я так и сказала Ронни, когда он меня умолял, буквально умолял со слезами на глазах спасти его. «Норма пожелала бы этого», — сказала я.

Глава 3

Конечно, я хорошо знал о наклонностях матери к тирании. Без них она никогда не стала бы Великой Анни Руд.

Но сейчас мне показалось, что этого в ней многовато. Должно быть, на моем лице отразились обуревавшие меня мысли, потому что мать резко спросила:

— В чем дело, глупышка?

— Что они говорят?

— Кто? Кто говорит?

— Репортеры, все актеры… Норма разбилась, Ронни в тебя влюблен. Ты нарушила важнейшую из десяти заповедей прежде, чем Норму засыпали землей.

Мать ударила меня щеткой по руке.

— Довольно! Неужели ты не понял? Ронни умолял меня. Я же тебе объясняю. Он уговаривал меня, и я согласилась ради Нормы. Отдавая дань уважения Норме.

— Ясно.

Мать схватила меня за плечи и заглянула в глаза.

— Ты молод, Ники, и еще неопытен, но неужели ты не в состоянии оценить дань уважения? — Она тут же забыла обо мне и задумчиво улыбнулась. — Этот фильм будет не просто еще одним фильмом с моим участием. Это будет памятник рано ушедшему другу.

Я замер.

— Я уже дала понять Ронни, что не соглашусь ни на что другое. Сперва пойдут титры: «Рональд Лайт представляет Анни Руд и Брэда Петса в «Вечной женщине», — потом музыка и вдруг тишина, мертвая тишина. И мой голос, очень мягкий: «Вечная женщина» — это рассказ о великой женщине Голливуда, в память о Норме Дилэйни».

Она на мгновение умолкла, глубоко вздохнула и тут же улыбнулась.

— Ну разве плохо, Ники?

— Здорово, — отозвался я вдруг севшим голосом и подумал со злостью, что только матери могло прийти такое в голову… Причем она- будет настаивать на этом бесстыдстве.

Мать снова взяла щетку и смущенно посмотрела на меня.

— Конечно, я этим не ограничусь! Я буду давать интервью, писать статьи в журналы: «Анни Руд и Норма Дилэйни. Правда о голливудской дружбе». Разве мало я могу сделать в память о Норме? Ты помнишь годы до моего приезда сюда, когда мы обе были никому не известными, она тогда выступала голой в «Фоли Бержер» и была замужем за французом Роже Ренаром, оператором? Помнишь, как мы мечтали, сидя в кафе на Монмартре? Впрочем, нет, конечно, ты ничего не помнишь, ты тогда был совсем крошкой. А мы уже дружили — Анни Руд и Норма Дилэйни. Как это было давно!

Мать не часто рассказывала о своей молодости, но я знал, что Норма, как и многие другие кинозвезды, активно крутила бедрами. А потом ей пришло в голову прятать у себя в спальне бутылку джина… С матерью могло случиться то же…

— Видит бог, я заболталась с тобой, а Ронни ждет, — засмеялась она, повернулась к зеркалу и движения ее щетки стали более интенсивными.

— Где Джино? Уже так поздно! Ники, дорогой, выйди на лестницу и покричи ему.

Я было привстал с постели, и в этот момент вошел Джино, внушительный и красивый в своей новой шоферской форме. Меня он не заметил, а мать видел в зеркале. Его лицо расплылось в улыбке.

— А, красавица сеньора! Собирайся, Анни, уже почти одиннадцать.

Десять лет назад во время одной из своих поездок по стране мать наткнулась в Национальном парке на лесного бродягу. Самое невероятное, что этим бродягой оказался Джино, младший брат моего отца. Раньше он путешествовал со своим цирком. Мать со слезами бросилась к нему на шею. В результате с бродяжничеством было покончено. С тех пор мать повсюду таскает Джино с собой.

Одним словом функции его не определить. Он не только шофер и телохранитель матери, она берет его со всеми нами даже на самые шикарные званые приемы. Люди, плохо знающие мать, считают это ее причудой.

Мать посмотрела на Джино в зеркало и состроила гримасу.

— Ты опоздал на час. Я готова убить тебя!

— Ну, ну, Нинон де Ланкло, — улыбнулся он и тут заметил меня. Улыбка его стала еще шире. — Привет, малыш! Надо же — вернулся домой! Как тебе понравились парижские девочки?

— У него была всего одна девочка, — сказала мать. — Я точно это знаю. Бедняжка Ники еще не умеет разбрасываться. Ему всего девятнадцать! Какой возраст!.. Джино, дорогой, дай, пожалуйста, мою накидку из шиншилы. Ники, сценарий… У меня появились очень важные мысли, надо внести изменения. Если мы договоримся, Ронни сможет начать работать. Это отвлечет его. В хандре есть что-то роковое. Даже слишком.

Собираясь и болтая, мать заставила нас кружиться вокруг нее, и вскоре мы втроем спускались по лестнице, взявшись за руки. Мать отдавала распоряжения насчет похорон.

— Ты, Джино, должен снять форму. Смешно: ты же не шофер. Ты друг. Пэм уехала за покупками для себя и за черным костюмом для Ники. Поверишь ли, Ники, я вспомнила об этом в последнюю минуту. Черный костюм ты надевал, когда умер мистер Зильберман, верно? У тебя еще были складки на пиджаке. Складки — это плохо.

— А что наденешь ты? — спросил я.

— Я? — Мать пожала плечами. — Не знаю. Что-нибудь простенькое.

Это означало, что у ее портного последние два дня были самыми несчастными в жизни.

Мы спустились в холл. Прелесть Шмидт, держа в руке трубку, сидела спиной к рыбкам. Мать подошла и обняла ее.

— Доброе утро, дорогая. Кто-нибудь звонил?

— О нет, никто. Обычная публика, если репортеров можно считать публикой, — ответила та.