Призрак из страшного сна - Ольховская Анна Николаевна (книги .TXT) 📗
Марфа осторожно, чтобы не разбудить, положила ребенка на кровать, взяла в руку подушку, занесла ее над «ящеркой», тихо прошептала:
– Прости, маленький, но так будет лучше всем. Ты все равно не жилец…
Глубоко вздохнула, собираясь опустить подушку на личико уродца, и в этот момент мальчик открыл глазки.
И посмотрел – как-то странно, словно взрослый, – прямо в глаза Марфы. Не младенчески бессмысленным, ускользающим взглядом, а обреченным взглядом старичка, осознающего свою участь.
Словно говорил: «Ну что же, раз надо – сделай это. Только побыстрее».
Женщина ахнула, отшвырнула подушку и опустилась перед кроватью на колени, прижавшись лбом к маленькой шершавой ручке:
– Не могу! Господи, не могу! Что же мне делать?!
Ответа не было. Малыш тоже молчал: не кряхтел, не плакал, не хныкал. И даже не шевелился. И глазки опять закрыл.
– Ой… – Марфа нахмурилась, прижала ручку ребенка к губам. – Помер, что ли? Сам? Так вроде теплый. Ну, может, оно и к лучшему. Не пришлось брать грех на душу.
Женщина поднялась, быстренько натянула поверх сорочки длинную юбку, сверху – кофту, обула полотняные тапки на резиновой подошве, собрала длинные русые волосы в тяжелый узел, вытащила из сундука приданое, приготовленное ею для ребенка. Пару секунд с сожалением рассматривала крохотные батистовые рубашонки и чепчики – сама все сшила, и вышивка ладная, василечки да ландыши по краю покрывальца!
Вытерла набежавшие слезы со щек и, разложив приданое на столе, принялась переодевать в него мертвого уродца.
Вернее, собралась переодеть. Но именно в тот момент, когда Марфа развернула хозяйскую пеленку, в которую был завернут малыш, веселый фонтанчик сообщил о том, что парень вовсе даже не умер.
И не собирался, закрепив сообщение более солидным «посланием», сопровождаемым характерными звуками и запахом.
– Вот ведь паршивец! – растерянно произнесла Марфа, автоматически вытирая попку малыша хозяйскими пеленками. – Ловко ты меня провел! И что мне теперь делать прикажешь? А?
Странно, но женщина почему-то совсем не расстроилась. И даже легче как-то на душе стало. И уродец вроде не таким уж и уродцем показался. Ведь если присмотреться – личико вполне человеческое и даже симпатичное.
И вообще – как можно?! Она никогда и котенка утопить не могла, вечно братья старшие над ней насмехались. А тут – ребенок!
И судя по тянущимся к ее груди чешуйчатым ручкам – опять проголодавшийся ребенок.
Марфа вымыла мальчика под краном – да-да, в ее комнате имелся собственный умывальник с блестящими кранами, из которых текла и холодная, и горячая вода! Такого ни у кого в деревне не было!
Затем вытерла его, одела в приготовленное для своего ребенка приданое, покормила, дождалась, пока малыш уснет, завернула его в одеяльце так, чтобы не видно было лица, и решительно вышла из комнаты.
Выйти из поместья незамеченной ей не удалось. Как назло, на пути ей встретились и хозяйская горничная, и садовник, и из охраны пара человек, и даже деревенские, привезшие молоко для кухни, тоже видели Марфу с ребенком на руках.
И всем ей пришлось объяснять, что ребенок родился мертвым. И она идет его хоронить. И никому сына не покажет – они ее малыша не любили, когда он в животе сидел, так нечего и пялиться! Из-за вас он, наверное, и помер!
Больше всего Марфа боялась, что из-за всех этих разговоров малыш проснется и заплачет. И тогда…
Думать о том, что будет тогда, ей не хотелось.
Но мальчик словно знал – он должен вести себя тихо.
И все обошлось – вскоре Марфа уже шла с малышом на руках через лес.
К старым заброшенным каменоломням.
Глава 4
Когда-то, еще в прошлом веке, в этих местах вели добычу белого камня. Но со временем все пришло в запустение, и каменоломни забросили.
Небольшие пещеры, узкие тоннели, загадочные лазы и лабиринты – это место стало настоящим парком развлечений для местной детворы. В том числе и для мальчишек и девчонок из староверческой «барской» деревни.
И байки местных стариков насчет живущего в этих местах Змея Горыныча никого не пугали. Ну и в самом деле – какой еще Змей Горыныч в век телевидения! Бабьи сказки все это!
Пока однажды двое ребятишек из «светской» деревни, заблудившись в путанице катакомб, не провели под землей три дня…
Мальчишек нашли совершенно случайно, причем километрах в десяти от входа в каменоломни, где они потерялись. Нашли их московские спелеологи, тренировавшиеся в окрестных пещерах.
Парни перепугались до полусмерти, когда на свет их фонарей из какого-то очень узкого лаза выползли – в буквальном смысле слова, по-пластунски, – две тени.
Именно тени – худые, изможденные и… седые.
Оба. Хотя одному было десять, а второму – двенадцать лет.
А еще – мальчишки перестали разговаривать. Совсем. И в глазах их навеки поселился ужас.
Само собой, в деревню они больше не вернулись. И, насколько Марфе было известно, до сих пор жили в одной из подмосковных психушек. Если еще жили…
Что с ними произошло, что могло так напугать мальцов, как они оказались так далеко, как смогли пройти под землей десять километров – узнать не удалось.
Но вход в каменоломни с тех пор был строго-настрого запрещен. И даже поначалу досками его закрыли-заколотили. И большими валунами завалили, из тех, которые местные мужики смогли сдвинуть с места.
В общем-то, эта мера была излишней – дети и сами больше не хотели шастать под землей. Те, кто жил в одной деревне с пропавшими мальчиками, своими собственными глазами видели Ваську и Кольку. Детворе этого хватило – их веселые, задорные ровесники превратились в трясущихся седоголовых старичков с совершенно дикими глазами.
Потом, пересказывая увиденное приятелям из других деревень, ребята щедро облепили правду наслоениями выдумки, превратив реальность в очередную детскую страшилку.
Очень страшную страшилку, надо сказать.
Отбившую у детей всякое желание лазить в каменоломню.
Дети из староверческой деревни тоже больше туда не бегали. Тут основным аргументом стали не страшилки, а отцовский ремень, в некоторых случаях – вожжи. Девчачий вариант – хворостина.
Марфа тоже поначалу перестала туда ходить. Но когда девочка немного подросла, ее стала брать с собой в лес бабушка, Клавдия Григорьевна, знатная травница, лечившая односельчан отварами и настоями.
Знания свойств трав передавались в их семье из поколения в поколения. И только по женской линии – от матери к дочери или, как в случае Клавдии Григорьевны, рожавшей только сыновей, от бабушки к внучке.
Но Марфе не очень хотелось учить всю эту, как она думала, допотопную ерунду. Девочка больше остальных детей из их деревни общалась со «светскими». И тайком частенько шастала в гости к Любаше, дочери агронома из ближней деревни.
Дом родителей Любаши так отличался от их хаты! Нет, не новизной – как раз дома в староверческой деревне были новенькими, выстроенными к их переселению. Но это были настоящие хаты – без электричества, без газового отопления, не говоря уже о такой дьявольской штуке, как телевидение!
И одевались в их селе совсем иначе – в домотканую одежду.
И вообще!..
Но возражать бабушке открыто Марфа боялась – отец ее так выпорет, что потом неделю садиться будет больно. И к Любаше не получится больше бегать – накажут ее, запретят из дома выходить, работой по хозяйству нагрузят.
И Марфа покорно таскалась следом за бабулей по лесам, собирая травы и корешки. Баба Клава попутно объясняла ей, какая травка для чего нужна, в какой день их надо собирать, а когда – даже не смотреть на растения. Не то чтобы Марфа старалась все запомнить, наоборот, девочка частенько уплывала мыслями в другой мир, мир Любаши, мир цивилизации. Где девочка – это не обязательно только чья-то жена в будущем и станок по «воспроизводству поголовья», нет. Там девочки учатся наравне с мальчиками – и становятся врачами, учителями, артистками!
