Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич (книги онлайн полные .TXT) 📗

Покопавшись в файлах и запустив поиск чего-либо, созданного или измененного после 15 ноября, она удивилась. Ибо ни одного объекта не нашлось. А это говорило о том, что Толик всю неделю пользовался лишь своим ноутбуком, который не мог быть дома в тот момент, когда она здесь «работала» с Колосовым. Потому что Толик всегда таскал свой «Asus» на работу.

Колосов! Ну как же она сразу не догадалась! Это он просветил Кулешова о своем подвиге и ее грехопадении! Да и кто еще? Ну не Джин же…

Она собрала свои вещи, созвонилась с подругой и вызвала такси.

ГЛАВА 32

Про киллера дядю Вову

Когда я, изрядно промокший, в разорванных тапках вернулся домой, Иры не было. Первым делом я проверил, дома ли Джин — кот в наличии имелся и был занят выковыриванием из-под шкафа вновь украденных кактусят. У меня отлегло от сердца — почему-то на самых подходах к дому в меня вселилась уверенность, что Ирина обязательно заберет Джина с собой.

Самочувствие было не очень, и, чтобы не усугублять его последствиями недавнего марш-броска, я начал набирать горячую воду в ванну. Но потом выключил ее и принялся старательно, со всеми возможными чистящими веществами отмывать ванну, засунул постельное в машинку и тут же включил ее.

Почувствовав себя лучше во время работы, я решил сохранить это состояние и устроил уборку — часа на три. Работал я быстро и продуктивно, вымывая и вычищая все, кроме посуды и стекол. Добрался до таких закоулков, куда не заглядывал ни разу за все время жизни в этой квартире. Мимоходом навел порядок и в одежных шкафах, и в кухонных, и даже на компьютерном столе.

За время уборки мною было обнаружено немалое количество предметов, принадлежащих Ирине и забытых ею в спешке отступающей армии. В числе прочего я нашел: две пары трусов и бюстгальтер — все разноцветные; пару зимних шерстяных носков с гномиком; темно-синюю кружку с надписью «Ира»; китайский халат с иероглифом «Судьба»; два лака для ногтей, пилку для них же и «Кальций Д3 Никомед» — опять же для них, любимых (ну, или для того, чтобы мои рога росли шелковистыми и не отказывали себе в ветвистости); расческу с длиннющими черными волосами; пушистую мочалку; четыре DVD-диска и два CD; книгу Энн Райс «Черная камея»; упаковку ватных палочек и женский бритвенный станок. Забытую ею зубную щетку я просто выкинул, и в хозяйском стаканчике осталась лишь одна — моя, синяя. Которую, немного подумав, я тоже выкинул, заменив новой, изумрудно-зеленой.

Приняв в конце дня как заслуженную награду ванну, полную хвойной пены, я совершенно точно осознал, что сегодня у меня трудностей со сном не будет — я был выжат и морально, и физически. Хотелось добавить, что и материально — но я не стал делать этого даже в мыслях, чтобы не сглазить все еще маячивший бонус.

Впервые с воскресенья я почувствовал заслуженную гордость, что не закурил. Думаю, что читатель согласится со мной — причина была более чем уважительная, и я нисколечко не винил бы себя впоследствии, если бы мне не удалось избежать соблазна затянуться любимым ядом.

Но я себе этого не позволил. Именно так определяется целеустремленность — когда ты идешь вперед, невзирая на отсутствие выходных дней, удобной обуви; не обращая внимания на мнение окружающих; не ища уважительных причин, чтобы остановиться; и несмотря на то, что ты уже вторую неделю мертв…

Киллер дядя Вова очень сильно огорчался, когда его называли Вован. Его близкие и знакомые об этом знали и так к нему не обращались. Ну, а те, кто рисковал именно этим словом обозначить коренастого заикающегося блондина лет пятидесяти, рисковали очень сильно. Потому что Вова хоть и не был вспыльчивым, зато обладал хорошей памятью, и она, в отличие от стандартной человеческой способности воспроизведения прошлого опыта, не стремилась со временем затереть негативные моменты из его жизни, своеобразно отретушировав былое.

Вова одинаково хорошо помнил и комплименты, и оскорбления, и победы, и поражения. Правда, картины из его прошлого были всегда статичны, но запечатлевали, как правило, самый значимый момент волнующего события с лаконичными субтитрами.

Вот — давний снимок высокого разрешения, слегка обработанный сепией прожитых лет, когда дед взял его впервые на рыбалку и, мастерски насадив единственной рукой вертлявого червячка на крючок № 5–0,2-10, поплевывает на него. Надпись была примерно такая: «Даже если ты опытен и располагаешь хорошей оснасткой, поплевать никогда не помешает».

А вот воспоминание недельной давности: Гурон, опухший от трехдневной пьянки после удачного скачка [1], лыбится и орет на весь кабак, брызжа слюной: «Вован, кореш!» Здесь надпись гораздо ворчливее и лаконичнее: «Замочу дэ́била», — именно так, и никак иначе. Когда его в детстве пытались поправить, что правильно говорить не «пионэр», а пионер, Вова бычился и замыкался.

Из-за чего у него на постоянное место жительства устроилась такая настойчивая привязанность к «велосипэдам, крэмам и музэям», точно сказать не мог никто. Хотя вроде бы его однорукий дед — герой Великой Отечественной, умерший от последствий военных ран и дешевого портвейна, когда юному Вовке было 6 лет, произносил эти слова именно так. Дед очень любил внука, а внук — деда. И день, когда доброго старика не стало, был худшим в долгой (для такой профессии) жизни дяди Вовы…

Сегодняшнее воскресенье было для него рабочим. А это значило, что в это воскресенье с легкой руки дяди Вовы кто-то должен усопнуть. Подходя к адресу, он незаметно сплюнул трижды — но выглядело это так, будто он просто оглянулся через левое плечо. «Ну что за дуги [2], все не как у людей», — поморщился Вова, глядя на торчащую чуть ли не в центре открытой всем ветрам площади Пасечников дверь нужной квартиры…

В ночь с субботы на воскресенье ударил мороз. Не сильный, но все же. Первый мороз за всю осень, когда до декабря осталось каких-то 10 дней. Странная осень.

Для того, чтобы не торчать дома, где даже стены напоминали об Ирине, я поехал навестить родителей, где и пробыл полдня. Там старался быть веселым и вовсю изображал, что ничего плохого не произошло. Трепался ни о чем, выслушивал многочисленные новости большого двора, где прошло мое детство. На вопросы об Ирине отвечал уклончиво, но полагаю, мама что-то заподозрила. Я плохой актер, поэтому, думаю, заподозрить меня было несложно.

Во время обеда и очередного маминого короткого рассказа о Ленке из четвертого подъезда я только и делал, что думал об Ирине Ериной и наших с ней бывших отношениях. В результате этих копаний вдруг отчетливо вспомнил, как однажды спросил у Ирки: «А как правильно пишется твое имя — Е-рина или И-рина?» — и она мне ответила: «Правильно — Кулешова!» После этого остатки моего настроения стремительно ухнули в прошлое, и я, насильно что-то дожевав, распрощался и уехал на Пасечников.

Плеер помог отвлечься по дороге, но минорную тональность не изменил. Я открыл дверь квартиры и лениво переступил порог — было ощущение, будто что-то забыл сделать. Ощущение, что не нужно заходить домой, а нужно побыть именно снаружи. Даже площадной ветерок потащил меня обратно вместе с дверью — но я оказался сильнее. Махнул рукой — если что-то действительно нужное, вспомню потом.

Джина видно не было, я разделся и нацепил гостевые тапочки, тут же прилипшие к ногам — похоже, они вчера пили «Бейлиз» вместе с Ириной. Такой десерт на ногах носить не хотелось и мыть тапки сейчас — тоже. Я в носках протопал в темную гостиную, щелкнул выключателем и пошел открывать форточку дальнего окна. Проходя мимо напольных курантов, которые Ира не стала забирать, я услышал слегка заикающийся, смутно знакомый басок: