Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей (электронные книги бесплатно TXT) 📗

Перед стартом Королеву вспоминались ужасные аварии с «Зенитом-два», происшедшие в декабре, а особенно в июне, когда ракета взорвалась на второй секунде. Тот же носитель Р?7, что прекрасно отправил на орбиту Юру, а потом Германа, та же стартовая позиция, а ракета дважды не летела. Поэтому нервничал в бункере на запусках космонавта-три Сергей Павлович, как ему самому показалось, едва ли не сильнее, чем когда взлетал Юра Самый Первый. И уж точно сильнее, чем с Германом. Но вот благополучно отсчитали первые семьсот секунд – вывели Андрияна на орбиту, и отлегло. Со вторым, Пашей, через сутки будет легче. А теперь главное, как они оба в космосе чувствовать себя будут.

И оказалось, что он-то, Сергей Павлович, был прав. Ощущения у обоих оказались нормальные. То есть по рации докладывали, что самочувствие – отличное. Потом, на Земле, на разборе полетов, оба сообщили, что вначале испытывали легкое головокружение и казалось, будто висят вниз головой и вверх ногами – но к этому удалось привыкнуть. И вторые, третьи сутки дались каждому из них легче, чем первые, – что и требовалось доказать. Нормально спали, ели, не блевали. Андрияна даже, по согласованию с Хрущевым, решили посадить не через три, а через четыре дня. Так бы поступили и с Пашей – да он в эфире вдруг ляпнул: «Вижу грозу» – и ушел из зоны радиовидимости. Врачи схватились за голову: «гроза», согласно секретной терминологии, означала рвоту. Решили немедленно приземлять космонавта-четыре, благо свои трое суток он уже отлетал.

А на Земле Паша, при разборе полета, ушел в несознанку: я и впрямь, говорит, видел грозу над Индийским океаном – так красиво! Поэтому и сказал, забылся. Так правды и не добились.

Поэтому каждый получил свое от экспедиции «звездных братьев» (как немедленно окрестили двух новых космонавтов газетчики) – кто славу, кто гордость за передовой общественный строй, а он, Сергей Павлович Королев, обрел точное знание: в космосе жить и работать – можно. И, значит, можно лететь на Луну и на Марс.

А для этого – надо готовить большую ракету и строить новые, маневренные корабли. Главные победы еще впереди. И Марс – впереди.

Москва.

Галя

На запуск Андрияна с Пашкой девчонок не взяли. А вот на торжественный прием в Георгиевский зал Кремля вместе с остальными нелетавшими – пригласили. И она сама воочию увидела, как вновь обретенных героев чествуют – красиво и помпезно: фанфары, почетный караул мальчиков и девочек, лестница к славе, дипломатический корпус, важные писатели, художники и академики, и члены правительства, которые так и норовят облобызаться с вновь появившимися знаменитостями.

Она уже была с Провотворовым в Георгиевском зале – когда слетал Юра Самый Первый. Но теперь все сильно переменилось: нынче она чувствовала себя гораздо более причастной. И ей, как и Вале Маленькой, двум замужним космонавткам, выдали пригласительный билет «с супругом». Так что она пригласила Владика и видела, какой эффект на него производят эта мишура, и позолота, и великие люди, которые снуют вокруг. Провотворов старался держаться от нее подальше, не подошел, ни слова не сказал, а лишь метал временами издалека на Иноземцева снисходительные взгляды. Зато девчонки, коллеги по полку подготовки космонавтов, от мужа, как обычно, млели: такой воспитанный, умный, интеллигентный, веселый. Да и на полторы головы выше, чем любой из космонавтов. Парни первые подходили с ним здороваться, помнили его по тем лекциям, что он читал им еще в шестидесятом году, уважали науку.

Они тоже все были с женами, и Галя заметила, какие те, в сущности, деревенские и провинциальные клушки, волею судеб вознесенные к самому Кремлю. Впервые, кстати, увидела жену Гриши Нелюбина – а что, на фоне остальных довольно милая и приятная. Хотя тоже глубочайшая провинция. Да и девочки из отряда, если разобраться, не очень-то от женушек космонавтских отличались – такая же периферия. Одна – ткачиха из Ярославля, другая – учителка из Тулы, третья – стенографистка, четвертая – инженерша с Урала. Толька Валя Маленькая москвичка, МАИ окончила. Хотя, если разобраться, Галя ведь тоже недалеко от всех ушла. В Москве всего десять лет как проживает. Если разобраться, нечего и ей задаваться – она такая же простая девчонка, как остальные, из поселка в Воронежской области.

Издалека она все смотрела, как чествовали новоиспеченных героев, и понять не могла: неужели это те самые Пашка и Андриян, с которыми они сиживали, бывало, за чаем в столовой – и вот теперь, внезапно, вдруг, они вознеслись на бог знает какую неслыханную высоту! Брежнев вручает им золотые звезды, Хрущев лобызает в уста… Их родители и Пашкина жена тоже, растерянные, находятся в центре этой суеты… И все, что с ними происходило, Галя невольно примеривала на себя, и от этого у нее захватывало дух. Впрочем, она смотрела на пятерых девчонок-космонавток, кандидаток, которые были рядом, и понимала, что у каждой из них в душе творится то же самое: неужели смогу и я?

Когда вечер подходил к логическому концу, рядом с Галиной наконец-то нарисовался Провотворов. Выждал момент, когда Владик отошел – с четырьми-пятью нелетавшими обсуждал новый корабль «Союз», сказал углом рта: «Давай уйдем отсюда».

– С какой это стати? – возмутилась она. – Я замужняя дама, пришла сюда с супругом, как следует из пригласительного билета, – с ним и уйду.

Генерал не стал уговаривать, бросил холодно: «Ну, ладно» – и отошел.

А Галя увлекла мужа к столу, выпила с ним по паре рюмок коньяку – здесь, в Кремле, он был совершенно особенный, удивительного вкуса – и отправилась с ним домой, в Лосинку. Прямо на выходе из Спасских ворот, на улице Куйбышева [11], поймали «Волгу»-такси. В машине на заднем сиденье она дала себя обнять. Помимо прочего, Провотворов все-таки был слабый, вяленький, и на многое его не хватало. А от мужа исходили молодая горячность и сила. «Какая я все-таки испорченная», – подумала о себе Иноземцева, прикрывая глаза, и решила вспомнить лучше о Юрочке: он уже спит, с ним согласилась посидеть соседка, совершенно бесплатно – а завтра, спозаранку, он увидит, что приехала мама и прибежит к ним с Владиком в постель.

Лера

Вилен, можно сказать, спас Лерину маму: он примчался на своем «Москвиче» одновременно со «Скорой», настоял, козыряя именем тестя, генерала Старостина, чтобы Ариадну Степановну отвезли в Бурденко. А там ей сделали операцию – и, можно сказать, вытащили с того света. Врач так и сказал им: «Получасом позже – и мы бы ее не спасли».

Однако Лерино промедление с мамой на службе даром не прошло. Она благополучно пересняла ложный проект «Оса». Затем заложила отснятую микропленку под заветный камень в Парке Победы, неподалеку от Старо-Можайского шоссе – и через неделю получила шифровку по радио из Франкфурта: «Посылка получена». А еще через три недели: «Мы благодарим вас за прекрасно проделанную работу и уведомляем, что сумма на вашем счету в банке выросла еще на двадцать пять тысяч американских долларов».

Пнин тоже остался весьма доволен. «Какая ты молодец, девочка!» – сказал он.

В октябре ситуация в мире накалилась. Как обычно, советские газеты, радио и ТВ ни о чем не сообщали, кроме очередных миролюбивых заявлений советского правительства. Однако Вилен вдруг притаранил с работы пять противогазов – по числу членов семьи, включая Варвару. Он же рассказал, что всем офицерам Советской армии и спецслужб отменили отпуска и отложили очередное увольнение в запас солдатиков.

Однако работали театры, цирк и рестораны, и в магазинах тоже не наблюдалось особенного ажиотажа. Разумеется, все москвичи, включая Леру, аккуратно ходили на службу.

И вот в один из октябрьских дней она вышла на улице Радио из своего троллейбуса номер двадцать четыре, привезшего ее от метро «Лермонтовская» [12], и увидела: на ближайшем столбе – вертикальный штрих, сверху вниз, губной помадой. Еще через два столба повторен такой же сигнал. Это означало срочный вызов. То есть не далее как сегодня, начиная с шести вечера, через каждый час и пятнадцать минут, для нее будет передаваться по радио, по известной ей волне, срочное шифрованное сообщение. Сердце на секунду дало перебой. За год с лишним, что она работает на американцев, ничего подобного раньше не происходило. Никакой срочности до того не бывало, никакой спешки.