Комната с видом на огни - Андреева Наталья Вячеславовна (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
— Не о ней сейчас, Гена, речь, — мягко напомнил Ехин.
— Есть! Так вот: сначала мальчика вообще признали дауном, потом та же медицина сделала вывод, что ребенок никогда не будет ни ходить, ни даже сидеть. Диагноз был ДЦП, то есть детский церебральный паралич. В него влили в детстве такое количество лекарств, так что не приходится удивляться, что Шацкий не от мира сего. Он же столько раз был одной ногой в могиле! Я так и не запомнил всего, что рассказывала Шацкая, от этих медицинских терминов просто голова кругом идет! Понял только, что Стасик далеко не сразу, но все-таки постепенно начал кое-как передвигаться. Вопреки прогнозам врачей. Потом, конечно, проявились и другие болезни, и началось! Опять анализы, больницы, санатории. Я же говорю, что у него не жизнь, а сплошная история болезни! В школу ему врачи долгое время не разрешали ходить, Стас получал знания по программе индивидуального домашнего обучения. Учителя на дом то ходили, то не ходили. Сам Стас каждый день таскался в библиотеку, которая находилась в его же доме на первом этаже, и читал все без разбору, пока один жалостливый человек не подарил ребенку краски. Вот тогда Стасик словно проснулся, как говорит его мать, и даже болеть стал гораздо реже. Словно в этом худом теле включились какие-то неведомые ресурсы. Он вылез из постели, твердо встал на ноги, а потом вполне самостоятельно добрался до ближайшей к дому изостудии. Там к больному ребенку отнеслись с пониманием, взяли его на курс почти в середине года и даже подарили все то, что необходимо начинающему художнику. Ну там масляные краски, кисти, мольберт…
— Наверное, сразу признали большой талант?
— Как раз нет, просто пожалели мальчика. Я заглянул в эту изостудию, она до сих пор еще существует, правда, уже на коммерческой основе. Ею руководит пожилой художник, который Шацкого очень хорошо помнит.
— Хвалит?
— Ругает. Говорит, что вместо благодарности парнишка кому-то из педагогов заявил, что все у них в школе бездарная мазня, а он, Стас, гений и сам всех может поучить, как писать картины, только все равно его откровения местной публике как мертвому припарки. Дедок до сих пор брызжет слюной и жалеет, что когда-то пригрел змееныша. Так и отзывается о Шацком: змееныш.
— Что, профессиональная зависть?
— Ну, старый художник говорит, что если уж быть объективным и отбросить прочь старые обиды, то в Шацком действительно что-то есть. Но какая-то пот-разительная небрежность во всем, а главное — снисходительность портят впечатление. Сами судите: дают всем одинаковое задание, один ученик, старательный и прилежный, часами корпит, чтобы изобразить этот глиняный горшок, день упирается, другой, третий… А тут приходит страшенный, постоянно сморкающийся в грязную тряпку пацан, ставит рядом мольберт и за какой-то час несколькими мазками схватывает одному ему понятную суть этого горшка и тут же бросает недоделанную работу. Старичок жалуется, что много раз уговаривал Стаса закончить хоть один рисунок, сделать работу целиком и тогда он бы мог отдать картину на выставку.
— А что Шацкий?
— Говорил, что дальше ему уже не интересно. Старичок так обозвал картины Шацкого: «Живопись, целиком посвященная процессу гниения». Оказывается, на всех картинах Шацкого непременно присутствует или ржавчина, или плесень, потому что Стас словно бы все время следит за тем, как болеют и умирают люди и вещи. Например, по словам старого художника, в том же одинаковом для всех горшке обязательно возьмет и нарисует трещину, и потом не докажешь ему, что ничего подобного на образце нет. Шацкий в таком случае упирался рогом: «Да этот горшок и был создан для того, чтобы на нем появилась эта трещина!» Потом, конечно, когда совсем прижало, Стас начал писать картины для уличных вернисажей. И писал то же, что и все, например сирень с лошадями, которыми торговала Шацкая.
— Успешно? — поинтересовался Ехин.
— Ну там публика не та! Народу что нравится? Поярче, посочнее, побольше. А если эта сирень в стакане наполовину осыпавшаяся, да к тому же отдельные цветки валяются на полу, так что хоть за веник тут же берись, кому она нужна? Шацкий в своих картинах словно бы над всем издевается, во всем видит самое неприглядное и именно это рисует. Так мне, по крайней мере, пытался объяснить старый художник. Признаться, я мало что понял. Возможно, что все это из-за болезни. Ведь если у человека что-нибудь постоянно болит, то он все воспринимает через эту боль. И что получается? Талант талантом, но люди-то хотят радоваться жизни! А им все время талдычат о смерти. Короче, живопись Шацкого напрягает, поэтому на нее нет спроса.
— Понятно. Но нас-то, Гена, Шацкий как художник мало интересует. Что он за человек? И где был вечером, когда убили Панкова?
— Так вот. В армию Шацкого, естественно, не взяли, в художественное училище он тоже не поступил, стал кое-как кормиться живописью. И, естественно, попал в богемную тусовку. Я забрел в один полуподвал под названием мастерская, а там, мама родная! С трудом нашел одного здравомыслящего человека, остальные были под кайфом. Так вот: этот тип в бумажном костюме, раскрашенном под смокинг, и рассказал мне про пристрастие Шацкого к противоположному полу. Кстати, по словам этого мужика, Шацкий никогда не кололся и алкоголь почти не употребляет: у него и без того проблемы со здоровьем. Говорит, что обезболивающего накушался в детстве, а теперь якобы душа не принимает. И что он пьян одной только мыслью о собственной гениальности. Смейтесь, смейтесь, мне тоже было смешно! СПИДа Шацкий тоже не боится, ему одной болезнью больше, одной меньше — все едино. Шацкому уже столько раз обещали, что скоро помрет, что он вроде как на самом деле уже помер. Болтается среди своих собратьев, словно оправдывая поговорку «зараза к заразе не пристает». Года полтора назад на один из уличных вернисажей забрела Австрийская и увидела картины Шацкого. Возможно, почувствовала родственную душу, потому что одним махом все купила и перевезла Шацкого к себе в дом. Выделила ему комнату под мастерскую и даже пыталась устраивать выставки его картин. Но слава к Шацкому так и не пришла, да ему, похоже, наплевать на это, он редко вылезает из дома, только к своему любовнику. Раньше таковых было много, но последний год остался только один, тоже художник, но совсем еще-молодой, какой-то Глен.
— Кто? — переспросил Ехин.
— То ли имя, то ли кличка, черт их разберет! Я этого Глена пока не нашел, неуловимая личность, шатается по чердакам да подвалам. Но будем искать.
— Кстати, Шацкий — единственный, кто признался, что его не было дома в момент убийства Панкова. Зачем? Врал бы как все.
— Да, Олег Максимович, у матери его вечером не было. Пришел сынок, как она утверждает, поздно ночью, даже напугал ее, когда ключом в замочной скважине стал шарить. Короче, нет у него никакого алиби.
— А мотив? Зачем ему убивать Панкова, они же не соперники в любви? — вмешался Амелин.
— Австрийская для Шацкого все равно что богиня. Святая! Как же! Оценила, пригрела, общается с ним, как с человеком. Стас наверняка сразу понял, кто такой Панков и что ему надо от благодетельницы. Чем ей грозит повторное появление в жизни этого человека. Думаю, что Шацкий в курсе истории, случившейся с Австрийской десять лет тому назад. Дураком Шацкого никак не назовешь, у него вообще, как говорят, сумасшедшая интуиция. Кстати, Шацкий всерьез утверждает, что он гений.
— А кто доказал, что это не так? — усмехнулся Ехин.
— Никто же не покупает его картины!
— Может, он их сам не продает? Впрочем, гений Шацкий или нет, это нас с вами мало интересует. Как он мог добраться до дома Панкова, вот в чем вопрос? Это не Дэн, машины у Шацкого нет, водить он не умеет.
— Подумаешь! Добрался общественным транспортом. Австрийская, скорее всего, позвонила домой и сказала, что приедет поздно. Времени у Шацкого было более чем достаточно, чтобы доехать до дома Панкова и караулить того в кустах. Не забывайте, что с первого раза в Панкова не попали. И это почти в упор! Почему? Не говорит ли это о том, что стрелял дилетант?
