Острые предметы - Флинн Гиллиан (книги без сокращений txt) 📗
– Бедная моя девочка, – прошептала она.
Я вздрогнула и, как была, на четвереньках, побежала от нее. У стены я остановилась и обернулась.
– Почему ты одета, дорогая? – спросила она. – Тебе нельзя выходить из дома.
– Мне надо съездить по делам. И развеяться – от свежего воздуха станет легче.
– Камилла, вернись в постель! – требовательно сказала мама, почти срываясь на крик. Она подошла к моей кровати, откинула одеяло и похлопала по простыне. – Ложись, дорогая, будь благоразумна. Со здоровьем шутки плохи.
Я неловко вскочила на ноги, схватила ключи со стола и бросилась мимо нее за дверь.
– Мама, не могу. Я ненадолго.
Оставив Эмму играть в кукольную больницу в своей комнате, я села в машину и помчалась по дороге. На бешеной скорости машину занесло, и я погнула бампер, стукнувшись о высокой бордюр на спуске с холма – там, где начиналась улица. Толстая женщина, проходящая мимо с ребенком в коляске, укоризненно покачала головой.
Я ехала куда глаза глядят, стараясь собраться с мыслями, перебирая в уме знакомых, живущих в Уинд-Гапе. Кто-то должен был мне четко и ясно сказать, что мои подозрения на Адору необоснованны, либо их подтвердить. Надо было найти того, кто хорошо знал Адору, на чьих глазах прошло мое детство и кто мог в то время оценить обстановку взрослым взглядом, а жил здесь, пока меня не было. Вдруг я вспомнила о Джеки О’Нил, пахнущей «Джуси фрут», пьющей и охочей до сплетен. Вспомнилось, как неожиданно тепло она обратилась ко мне на поминках. Ее слова теперь звучали как предупреждение: «Что-то совершенно ненормальное творилось…»
Именно Джеки и была теперь мне нужна – она говорила все, что придет на ум, и всю свою жизнь знала маму, которая теперь с ней знаться не желает. Ведь Джеки явно хотела мне что-то сказать.
Через несколько минут я остановилась у дома Джеки – современного особняка в стиле XIX века, похожего на дом плантатора времен до Гражданской войны. На лужайке перед домом худой как скелет паренек косил траву. Он ездил взад-вперед на газонокосилке, сгорбившись, с сигаретой в зубах, выстригая полосу за полосой. Вся его спина была в прыщах – вздутых, воспаленных и таких больших, что они были похожи на раны. Еще один подросток, сидящий на метадоне. Джеки уж могла бы ему помочь – заплатила бы двадцать долларов наркоторговцу, чтобы ему не приходилось переплачивать посреднику.
Дверь открыла женщина, оказавшаяся моей давней знакомой. Джери Шилт, на год старше меня, училась со мной в школе имени Калхуна. На ней был накрахмаленный медицинский халат, в точности такой же, как у Гейлы, на щеке, по-прежнему, круглое розовое родимое пятно, которое всегда вызывало во мне жалость. При виде Джери – такой обычной, как в юности, так и сейчас, – хотелось развернуться, сесть в машину и уехать, забыв все тревоги. Глядя на ее заурядное, безыскусное лицо, я на мгновение усомнилась, что в моей среде могло происходить что-то настолько ненормальное. Как можно было такое подумать? Но я осталась.
– Привет, Камилла! Чем могу быть полезной?
По-видимому, ее совсем не интересовало, зачем я пришла. В отличие от всех других женщин Уинд-Гапа она не была любопытной. У нее, наверное, и подруг не было, не с кем сплетничать.
– Привет, Джери! Не знала, что ты здесь работаешь.
– Неудивительно – откуда бы ты могла это знать, – сказала она просто.
Сыновья Джеки – погодки; сейчас им было немного за двадцать: скажем, первому двадцать, второму двадцать один, третьему двадцать два. Мне они запомнились крепышами с толстыми шеями, которые всегда ходили в полиэстеровых тренировочных шортах, и у каждого на пальце был массивный памятный перстень школы имени Калхуна, золотой, с ярко-синим камнем. У них были такие же, как у Джеки, необычайно круглые глаза и белоснежные зубы, выступающие вперед. Джимми, Джаред и Джонни. Они были дома, приехали на каникулы из колледжа, – по крайней мере двое из них: было слышно, как на заднем дворе играют в футбол. Джери, судя по вызывающе хмурому выражению ее лица, предпочитала держаться от них подальше.
– Я приехала, чтобы… – начала я.
– Знаю, зачем ты приехала, – сказала она ровным тоном, без осуждения, но и без одобрения. Констатируя факт. Я была очередной помехой на ее пути.
– Моя мама дружит с Джеки, и я подумала…
– Поверь, я знаю, кто у Джеки в друзьях, – ответила Джери.
Похоже, она не собиралась меня впускать, вместо этого, оглядела меня с головы до ног, потом посмотрела на машину за моей спиной.
– Джеки дружит со многими мамами твоих подруг, – прибавила она.
– Э-э… У меня ведь здесь теперь мало подруг, – с деланым огорчением сказала я. На самом деле я была этим весьма довольна, даже горда, но мне хотелось расположить ее к себе, чтобы пройти в дом, и побыстрее, пока сама не передумала. – На самом деле у меня и в те времена было их не так уж много.
– А как же Кейти Лейси? Ее мама общается с ними со всеми.
Милая Кейти Лейси, которая затащила меня на девичник, а там сама же на меня и напустилась. Наверное, разъезжает сейчас по городу в своем внедорожнике, сзади сидят ее очаровательные маленькие дочки, одетые с иголочки, – скоро будут верховодить подружками в детском саду. Научатся у своей мамы быть особенно беспощадными к некрасивым и бедным девочкам, которые будут желать лишь того, чтобы их оставили в покое. Размечтались.
– Мне стыдно, что я когда-то водилась с Кейти Лейси.
– Да ладно, ты была в общем неплохой, – сказала Джери.
Мне тут же вспомнилось, что у нее была кобыла по кличке Булка. И мы, конечно, шутили, что даже лошадь у Джери была вредной – от булок толстеют.
– Я так не думаю.
Никогда я не принимала в издевательствах активного участия, но и не пыталась вмешаться, чтобы их остановить. Всегда держалась тенью в сторонке и нервно посмеивалась, делая вид, что веселюсь.
Джери все так же стояла в двери, теребя дешевые часы на руке, натянутая как струна, – несомненно, забылась, погрузившись в воспоминания. Неприятные.
Что же ее тогда здесь держит? Приехав сюда, я то и дело вижу знакомые лица – так много женщин проводят здесь всю жизнь, не решаясь уехать. Видимо, им хватает местного кабельного телевидения и ночного магазинчика. Все, кто здесь остался, держатся своих компаний, как и прежде. Красивые, недалекие девочки, такие как Кейти Лейси, которая жила, как и ожидалось, в реставрированном викторианском особняке в двух шагах от нас, играли в том же теннисном клубе, что и Адора, и раз в три месяца ездили за покупками в Сент-Луис. Некрасивые, которых изводили в школьные годы, такие как Джери Шилт, до сих пор прислуживали красивым, понурив головы в ожидании новых насмешек. Чего-то им не хватало, чтобы отсюда уехать, – либо сил, либо ума, а может быть, воображения. Поэтому они остались в Уинд-Гапе, и их жизнь, с прежними невзгодами, шла по замкнутому кругу. И я теперь, с ними за компанию, увязла здесь, как в болотной трясине, и не могу выбраться.
– Пойду скажу Джеки, что ты к ней пришла.
Джери пошла к дальней лестнице в обход, через гостиную, а не напрямую через кухню, через большое окно которой ее могли бы увидеть мальчики.
Наконец она проводила меня в дом. Я вошла в комнату с аляповатым дизайном: на белых стенах – большие пятна и брызги разных цветов, как будто здесь озорничал малыш с красками; красные декоративные подушки, желто-синие занавески, ярко-зеленая ваза с красными керамическими цветами. Над каминной полкой висел забавный черно-белый портрет хозяйки: взгляд, как всегда, хищный, волосы летят по ветру, когти стыдливо спрятаны в кулаках под подбородком. Она была похожа на ухоженную, изнеженную комнатную собачку. Несмотря на болезненное состояние, я не смогла удержаться от смеха.
– Камилла, дорогая! – Джеки вошла в комнату и направилась ко мне, раскинув руки для объятий. На ней был атласный халат, в ушах – серьги кубиками. – В гости ко мне пришла! Милочка, ты выглядишь ужасно. Джери, принеси нам «Кровавой Мэри», быстро! – пролаяла она, обращаясь сначала ко мне, потом к Джери. Наверное, это был смех, но звучал он как лай.
