Ученик чародея - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗

— Сегодня остановился, завтра снова пошёл.

— Нет, это не так просто. За одной сеткой всегда может порваться вторая.

— За второй — третья и так дальше? — рассмеялся Силс.

— Ты напрасно смеёшься, Карлис: что-то здесь есть, — в раздумье возразил Круминьш. — Запас сеток не бесконечен.

— Ну нет сеток, есть сетки — какое мне до этого дело. Оставь меня в покое с этой чепухой.

— Это не чепуха, Карлис. Если так говорит Ирма, значит…

— Ничего это не значит! Выбрось это из головы. Ирма злая девчонка. Вот и все!

Он снял с прутьев одежду Круминьша и положил её рядом с другом.

— Давай-ка спать, — повторил Силс, — все твоё просохло.

Силс полез в палатку, а Круминьш стал одеваться.

Оставшись один, он собрал в кучу рассыпавшиеся угли, подбросил в них несколько сухих веток и остановился над костром. Хвоя потрещала, словно лопающиеся на сковороде орехи, пустила густой клуб белого дыма и вспыхнула ярким пламенем. Ветки сгорели быстро и сразу рассыпались в лёгкий пепел, припудривший крупные уголья. Головни под ним то делались ослепительно яркими, то серенькая плёночка пепла быстро одевала их, как веко одевает засыпающий глаз, и снова исчезала. Будто угольки лукаво подмигивали Круминьшу. Он долго глядел, как они мигают, и у него зарябило в глазах. Он зажмурился и постоял с закрытыми глазами.

Круминьш не пошёл в палатку. Расстелил пиджак возле костра и лёг, подперев голову. Так лежал он, глядя на звезды, пока голова не склонилась сонно на подложенный в изголовье рюкзак…

Полотнище, закрывающее вход в палатку, приподнялось, и из-под него выглянула Луиза. Некоторое время она приглядывалась к лежащему Круминьшу и прислушивалась к дыханию спящих в палатке товарищей. Затем осторожно, шаг за шагом, передвигаясь на коленках, вылезла из палатки. Присев на корточки, огляделась, пригладила растрепавшиеся волосы, по-прежнему на четвереньках подкралась к Круминьшу и села возле него. Долго глядела на него, осторожно протянула было руку к его лбу, но только подержала её над головой спящего, не решаясь притронуться. И так же осторожно, словно даже это движение могло нарушить сон Круминьша, отвела руку в сторону и только тогда опустила себе на колено.

Так Луиза продолжала сидеть, не шевелясь и не сводя глаз с лица спящего. Но кому не доводилось испытать на себе во сне пристальный взгляд человека? Кто не помнит, какое беспокойство овладевает при этом спящим?! Круминьш что-то сонно пробормотал и повернул голову. Заметив, как затрепетали его веки, Луиза отвела взгляд, но было уже поздно — Круминьш сел одним движением. Он проснулся так, как просыпаются охотники и разведчики, — мгновенно, без постепенного перехода от сна к бодрствованию, без зевков и потягивания. Присутствие Луизы не только не испугало, но даже не удивило его. Он улыбнулся и протянул руку. Она схватила её обеими руками и прижала к своей щеке. Ладонь Круминьша была так горяча, что Луиза с наслаждением зажмурилась. От руки Эджина пахло дымом и чуть-чуть табаком, ровно настолько, чтобы этот запах не был неприятен.

Круминьш охватил Луизу свободной рукой и притянул к себе. Ему не нужно было употреблять для этого никакого усилия: она сама подалась к нему.

Луиза лежала возле Эджина на песке, нагретом пламенем костра, и смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. И ей чудилось, что нет возможности отличить, где горят звезды в небе и где глаза Эджина. Её губы шевелились без звука, но ему казалось, что он хорошо слышит и уж, конечно, понимает каждое не произнесённое ею слово.

Вокруг них полусонным предутренним шелестом шептались деревья. В ногах едва слышно журчала в камышах река. Где-то изредка вскрикивала выпь. Но, видно, до болота было очень далеко. Луизе подумалось, что стон птицы похож на грустный зов фаготиста.

Несмотря на свежий предрассветный ветерок, тянувший с реки, Луизе не было холодно: Круминьш накинул на неё своё одеяло, оставив себе всего лишь маленький, совсем маленький край. Луизе казалось, что от Круминьша исходит столько тепла, что и вовсе не будь здесь одеяла, ей не было бы холодно.

Было так хорошо, что скоро перестало хотеться глядеть даже в глаза Эджину… А может быть, это и были звезды, а вовсе не его глаза?.. Может быть…

Едва шевеля губами, так тихо, что Круминьш не слышал слов, она шептала:

Она осторожно — так осторожно, что Эджин и не почувствовал, — коснулась губами его опущенных век и сама закрыла глаза…

Из того, что случилось, Луиза видела только мелькнувшее перед нею в сером полумраке рассвета искажённое лицо Мартына; видела, как его колено опустилось на грудь спящего Эджина, прижимая его к земле. В следующий миг в руке Мартына сверкнуло широкое лезвие ножа. А ещё через мгновение, не успев издать ни звука, она почувствовала во рту вкус тёплой крови и, словно издалека, услышала злобное рычание Мартына. Выпущенный им нож упал в песок перед самым лицом Луизы. Она схватила нож. А сам Мартын, отброшенный сильным толчком Круминьша, упал на спину, вздымая вокруг себя тучу пепла потухшего костра.

Только тогда Луиза закричала. Крик её был истерически пронзителен. Из палатки выскочил Силс. За ним, сонно потягиваясь, выползла Ирма. Круминьш сидел, болезненно морщась и потирая грудь. Мартын медленно поднялся и процедил сквозь зубы, не глядя на Круминьша, но так, чтобы он мог слышать и только он один:

— Все одно ты от меня не уйдёшь…

Рука Луизы ходила ходуном, когда она передавала Силсу нож Мартына, и губы её дрожали так, что она ничего не могла сказать.

В народе болтали, будто Квэп не совсем нормален, — служба в Саласпилсе не прошла ему даром. Но сам Арвид Квэп, да и не только он сам, а и те, кто знал его поближе, понимали: это болтовня, не больше, чем болтовня! О ком не говорят дурно? В особенности, когда нечего делать и больше не о ком говорить, сплетничают о ближайшем соседе! Зависть ближних — плохая основа для репутации человека; будь даже его жизнь прозрачна, как хрусталь, и чиста, как душа младенца.