Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Спустя пару месяцев после полета Юры Первого до Владика, как до одного из разработчиков корабля «Восток», довели совершенно секретный отчет первого космонавта о полете. Владик читал его (в особом отделе, под роспись) и хорошо понимал, что были моменты, когда жизнь космонавта висела на волоске. Например, когда приборный отсек не отделился, как планировалось, от спускаемого аппарата, и в течение десяти минут, пока не сгорели специальные текстильные ленты, пилот кувыркался в своей капсуле, не понимая, что происходит и что с ним дальше будет. Или когда при посадке не открылся клапан, подающий в скафандр воздух.
Однако, на удачу Королева, Юры Первого и Никиты Сергеевича Хрущева, все обошлось. Бог и судьба в очередной раз охранили Россию. Счастье, охватившее россиян, было тогда безмерным. А Владик с Радием на полигоне попросту банально напились. Юра Самый Первый полетел в среду, и до следующего понедельника всем объявили, гласно или негласно, выходной. А спирт начальство выписывало по норме: чайник на человека.
Но то был один из немногих праздников или хотя бы выходных. Обычно все время занимала работа. Потом, много позже, вспоминая тот свой год, проведенный на космодроме, Иноземцев уподоблял его для себя монашескому постригу. В самом деле: как братия, они жили исключительно мужским коллективом. Существовали скудно: он, к примеру, обитал в комнате на пятерых, с удобствами в конце коридора, с водой для умывания, подающейся по расписанию, и мытьем раз в неделю в бане (или, летом, в Сыр-Дарье). Питались они погано. Трудились, как положено братии, днем и ночью. Правда, не молились – но мечтали о звездах. А первого человека забросили в космос во время Светлой Седмицы – об этом он, комсомолец, впрочем, узнал совершенно случайно, из письма своей бабушки Ксении Илларионовны, которая старорежимно поздравляла его с Пасхой. Пасха, оказывается, тогда, в шестьдесят первом, случилась девятого апреля. Юра Самый Первый полетел как раз в среду пасхальной недели.
Потом Владика не раз поражало задним числом, как могла сочетаться тогда полнейшая убогость быта – и его самого, и большинства советских людей – с устремленностью к звездам и тем, что они стали первыми. В те времена рассказывали анекдот: корреспондент звонит домой Гагарину, трубку берет дочка. Журналист спрашивает: «Можно ли поговорить с Юрием Алексеевичем?» Дочурка отвечает: «Папа находится на околоземной орбите, опустится в одиннадцать часов». «А мама?» – продолжает настойчивый щелкопер. «А она пошла в магазин за маслом, там очередь, поэтому, когда вернется, я сказать не могу».
Анекдот – анекдотом, но другой, самый что ни на есть реальный случай из советской жизни тоже поразил Иноземцева. В тот день, когда Юра Самый Первый стартовал, его отец отправился в соседнюю деревню, подработать. Подшабашить, как тогда выражались. (Был отец плотником, и, говорят, неплохим.) Разумеется, о том, что Юра готовится в космонавты, отец не знал. О том, что он полетит и когда, – не ведал. А тут – случается вдруг такой всесоюзный или даже всемирный бемц. Местное начальство получает строжайший приказ: всю семью героя немедленно доставить в Москву для дальнейшего чествования. Хватились отца героя, звонят в сельсовет: мы немедленно вышлем за ним машину. Там смеются: машина не пройдет, даже «газик»: весна, распутица. «Тогда у военных возьмем бронемашину!» – «Не надо, – отвечает отец героя, – я пешком дойду, или лошадь мне дадут, доеду». Вот и получалось: дорогу в космос (как претенциозно восклицали журналисты) советские люди прокладывали, а обычных дорог в стране была явная нехватка.
Так и на полигоне. В паре километров от ракеты, стартовавшей в космос, они жили в общаге, больше похожей на барак. Притом Владик монахом не был, никаких обетов не давал и постриг не принимал. И был здоровым двадцатишестилетним парнем, который страшно скучал по Москве (к которой успел привязаться), по годовалому сыну и даже по жене. Последнее было, возможно, странным, потому что Галя ушла от него и вот уже год как жила с другим. Да Иноземцев и сам крутил роман на стороне, с болгаркой Марией. Но поди ж ты. Именно жена Галя являлась ему на полигоне во снах. Именно о ней, а не о Марии чаще вспоминалось ему наяву. Да еще, как назло, его счастливый соперник, генерал Провотворов, привозил на полигон для запуска Юру Первого и его коллег. Ходил в форме, блистал золотом погон, крутился рядом с Королевым и другими главными конструкторами, а столкнувшись с Владиком в бункере, сделал вид, что не признает его.
Тогда Иноземцев написал Галине письмо. Он постарался сделать его сдержанным и мужественным, но чтобы в духе современного американского прогрессивного автора Хемингуэя в подтексте проступила не изжитая еще любовь к ней и, конечно, к сыну. Адреса, где нынче супруга проживала, Владик не ведал. Знал лишь – в доме правительства, у Большого Каменного моста, в квартире генерала Провотворова. Наверное, письмо дошло бы – к корреспонденции, направленной в столь важный дом, почта относилась с особым пиететом. Однако зачем компрометировать Галю (и себя) перед соперником? На счастье, Иноземцеву было известно место работы супруги – в одном «ящике» служили. В открытых документах ОКБ?1 (где верховодил Сергей Павлович Королев) именовалось: п/я (почтовый ящик) 651. Туда брошенный муж и адресовал свою корреспонденцию. Зная, что ее прочтут как минимум два цензора – особист на полигоне плюс секретчик в первом отделе в ОКБ, – он постарался ненароком не выдать в своем послании ни единой военной или государственной тайны, к каковым, конечно, относилась та географическая точка, где он находится, то, чем он занимается, и даже климат и погода в местах его пребывания. Поэтому задача перед Владиком стояла сложная и даже опасная. Но недаром он в школе пятерки по сочинениям получал и даже на вступительном экзамене в авиационный «отлично» схлопотал. Его учительница литературы, из ссыльных, им бы гордилась.
«Дорогая Галя, – начал он, – я рад приветствовать тебя и нашего сына из далеких-предалеких краев нашей родины, раскинувшихся в Энской области, на берегу полноводной Энской реки, возле города Энска. – На полигоне особистами, как правило, служили молодые ребята, вряд ли они будут возражать против его незатейливой иронии, может, и сами посмеются. – Заняты мы тут важным и интересным делом, – продолжал он, – какие-то отголоски его ты даже слышишь, но рассказывать я тебе о нем не могу. Лучше расскажи ты мне: как Москва? Что нового появилось в нашей столице? Ходишь ли ты купаться в новый бассейн «Москва» – он ведь совсем рядом от твоего нынешнего местожительства? Построен ли уже Дворец съездов в Кремле? А будущий кинотеатр «Россия» на Пушкинской площади? Да, темпы, с которыми вырастают новые здания, сооружения и кварталы, поистине поражают. Удалось ли замкнуть кольцевую дорогу вокруг столицы? Я тут, кстати, читал журнал «Смена» о перспективах развития нашего любимого города, и, представляешь, оказывается, принято решение построить в Фили-Давыдково гигантскую Страну Чудес для развлечения детишек – надеюсь, мы с нашим сыном туда скоро выберемся. И еще, пишут, собираются соединить монорельсовыми дорогами все аэропорты Москвы – Шереметьевский, Внуковский и строящийся Домодедовский – с центром нашего города. Впрочем, довольно странно, что я тебе рассказываю новости о лучшем городе Земли. Это только еще раз доказывает, как я по нему соскучился. Напиши, пожалуйста, как у вас дела? Что нового ставит «Современник»? Театр Сатиры? Удалось ли тебе наконец увидеть в Большом Плисецкую? Я думаю, в нынешних условиях у тебя появилось гораздо больше возможностей, чтобы доставать дефицитные театральные билеты. – Последняя фраза представляла собой явный экивок в сторону чрезвычайных потенциалов генерала Провотворова, с коим сожительствовала Галя. – Впрочем, скажи мне лучше, как наш сын? Сколько у него уже выросло зубиков? Насколько уверенно он передвигается по земле? Не ставит ли себе синяки и шишки? Гуляешь ли ты с ним? В каких местах конкретно? Читаешь ли ему книжки? Что ты читаешь сама? К нам тут приехал недавний «маевец», рассказывал, что вся Москва зачитывается новой вещью Василия Аксенова – «Звездный билет», опубликованной «Юностью». Он поведал, что по поводу этой вещи в писательских кругах был скандал, и даже главного редактора Валентина Катаева уволили. К нам в библиотеку «Юность», конечно, поступает, да только очередь на нее ужасная, на целый год растягивается. А после подобной рекламы до меня, боюсь, она не дойдет никогда. Читала ли ты эту повесть? Сможешь ли сохранить журнал до моего возвращения?»
